Мы валимся на узкую, явно не приспособленную для физических упражнений двух, ну хорошо, пусть полутора человек, койку. Вадим подминает меня всем своим весом. Скрипит матрас. Я тихо вскрикиваю — остался рефлекс с ранних времен, тогда действительно каждый раз было больно. Только бы не начать зевать в самый неподходящий момент. По расписанию мне давно положено спать и видеть цветные сны.
Глупый маленький Буратино. Столько искал свой золотой ключик. А никакого ключика нет. К мужчинам есть только механический прямой привод. От винта! Сцена первая. Дубль первый. Поехали!
Вадим скатывается с койки — лежать на ней вдвоем совершенно невозможно. Натягивает джинсы, пристраивается на край кровати. Сижу рядом, закутавшись в простыню. Провожу ладонью по потной спине. На ней четко выделяются малиновые царапины — я немного перестаралась.
Вадим берет меня за правую руку, спрашивает:
— Давно это у тебя?
На руке повыше локтя у меня тату: желтый круг диаметром сантиметров пять, покрытый то ли паутиной, то ли беспорядочными прожилками черных линий. Прожилки выпуклые, очень хорошо чувствуются, если провести пальцем. Как кленовый листок погладить. Меня из-за этой татушки в приюте меченой дразнили.
— Сколько себя помню, — честно отвечаю я.
Вадим удовлетворенно кивает.
— Послушай, — говорит он. — Ты еще кого — нибудь видела с такой же татуировкой?
— Нет, — честно признаюсь я.
— А я видел. Так же близко, как тебя. Только цвет у татуировки был другой, черный. И принадлежала она не маленькому лохматому Пуделю, а здоровенному матерому Питбулю. Мы с ним служили вместе несколько лет назад. Наемниками в патруле. Звездный десант. Пиратов шерстили. И то, что выделывал этот человек, не под силу простому смертному. Какому угодно модифицированному, чем угодно обколотому, как угодно зомбированному. Не под силу и все. Он думал, что никто не заметит. Но он просчитался. Я был рядом. Я многое видел. Он раненный лежал. Под морфием. Бредил. Он проговорился: есть еще такие же. Только он не знает, где. Он не знает, а я нашел. Сдается мне, девочка, что вы с ним одной породы. И я придумал, что нам с тобой надо делать.
— Я ничего такого не умею. Честное слово. Ну, самое честное. Я даже плавать не умею. Хотя нас учили, — заверяю я Вадима.
Хитрый какой. Что нам с тобой делать. Да ничего я с ним делать не хочу!
— Это ничего, — жарко произносит Вадим и в глазах у него вспыхивают нехорошие искры. У меня на такие нюх. Не предвещают ничего хорошего.
— Ты просто никогда не пробовала, — добавляет оборотов Вадим. — Не знала. Тебя никто не учил. Не показывал, как надо. Останься со мной. Я все продумал. У тебя будут деньги, свобода, власть. Ты улетишь с этого долбанного спутника на Землю! Ты когда-нибудь купалась в океане, Пудель? На закате, когда огромное красное солнце падает за горизонт. Ты ехала без скафандра по длинной-длинной дороге? В открытой машине, чтобы ветер в лицо. И как пахнет в сосновом лесу, ты тоже не знаешь! Ты ничего не знаешь, Пудель! Пойдем со мной! Ты не пожалеешь!
Я вздыхаю. Мне очень хочется искупаться в земном океане. Но мне не нравится фанатичный блеск в глазах Вадима. Он готов идти до конца. И будет изо всех сил тянуть меня за собой. Пусть даже и мордой по мостовой. Интересно, что умел этот Питбуль? Проходить сквозь стены? Делаться невидимым? Выходить в открытый космос без скафандра? Если я останусь с Вадимом и в самое ближайшее время не научусь тому же, он в приступе бешенства выбросит меня за борт корабля, в надежде, что в организме взыграют рефлексы и он правильно отреагирует на экстремальную ситуацию. Я не минуты не сомневаюсь, что мой организм отреагирует правильно, то есть загнется.
Но только утонувшему в своей идее Вадиму ничего не докажешь. Но на этот случай у меня есть прекрасное средство.
— Капитан, — говорю я проникновенно. — Это так неожиданно. Мне надо прийти в себя от такого предложения. И все обдумать. Давай пока выпьем за начало нашего сотрудничества. Можно на брудершафт. А можно просто так.
Вадим расцветает, поднимает с пола рубашку и выходит из каюты.
Интересно, чем Вадима заинтересовала моя татуировка. Тату как тату. Самая простая. Сейчас их делают такие навороченные: объемные, голографические, говорящие, меняющие цвет в зависимости от настроения хозяина. Да мало ли еще какие.
Я обычно на нее внимания не обращаю. Кушать не просит, за жопу не хватает — уже хорошо. Хотя один раз она меня напугала. Я лежала с жестоким гриппом. Температура за сорок. Соображаю плохо. И тут правую руку начинает сильно жечь. Смотрю, а прожилки на моей татушке из черных стали ярко — красными, как проволочки раскаленные. И рука тоже такая вся красная, горячая. Я очень перепугалась, заорала на весь этаж. Думала, что меня сейчас кондрашка хватит. Девчонки сбежались. Я им руку в глаза тычу, а она уже совсем обычная, и татушка тоже. Мы все дружно решили тогда, что это у меня горячечный бред. Но уверенности абсолютной у меня не было.
Стою посреди кухни. Вадим громко храпит, уронив голову на руки. Что нам стоит вусмерть упоить здорового мужика. Никаких проблем! Не в первый раз. И не в последний. Надо только суметь пустить разговор в нужное русло. Теперь я из первых рук знаю, какая тяжелая жизнь у дальнобойщиков. Налоги душат. Работа каторжная. Семьи не завести. Кому нужен мужик, которого никогда нет дома? И выхода нет. Короче, тоска. И по этому поводу надо выпить. И еще раз. И еще. Ужасно жалко просто так выливать хороший коньяк. Но что же поделаешь. Так фишка легла. А фикусу все равно. Он синтетический.
Выбираюсь в коридор. Набираю номер на коме.
— Мадам, тут мой клиент хочет, чтобы я сбежала с ним неизвестно куда, — сообщаю я шепотом.
— Мне приехать? — деловито интересуется Мадам.
— Не успеете. Я собираюсь смыться прямо сейчас. Думаю, что справлюсь. От Космопорта до Дома возьму такси. За ваш счет.
Отключаюсь.
На цыпочках пробираюсь в спальню. Забираю своего котенка, натягиваю куртку и крадусь к двери.
— Стоять! — рявкают рядом.
Вадим, с налитыми кровью глазами, загораживает мне проход. Здоровый оказался, зараза. И что мне теперь делать?
— Куда это ты намылилась?!
Отступать некуда.
— Я ухожу, — стараясь звучать как можно тверже, говорю я.
— Никуда ты не уйдешь! — рычит Вадим и делает шаг в мою сторону. Все-таки он пьяный. Может, прорвусь?
Достаю из кармана парализатор.
— Ах ты паскуда!
Замах кулаком. Я не успеваю увернуться. Отчетливо слышу хруст. В голове взрывается букет праздничного салюта. Кажется, я лечу. Кажется, мой нос, размером с большой воздушный шар, только что лопнул. Ударяюсь затылком. Слезы брызжут из глаз. Как в тумане вижу, как быстрая темная тень закрывает меня от Вадима. Тот валится куда — то в сторону.
Тень склоняется надо мной. Слышу низкий, хрипловатый голос.
— Эй, ты жива?
— Жива, — шепчу я.
Меня подхватывают на руки. Тень, оказавшаяся незнакомым одетым в черное мужчиной, бросает кому-то через плечо: — Димыч, прикрой! Мы уходим.
Меня выносят с корабля. К носу я прижимаю заляпанную кровью белую каютную наволочку. Во что я теперь вляпалась?
Ласточка и Соловей
Ласточка была заслуженным пиратским судном, покрытым флером захватывающих дух легенд и самыми обыкновенными вмятинами и заплатами. А Соловей — его бессменным капитаном. Вторая половина прозвища, Разбойник, была давно отброшена для удобства произношения. Но подразумевалась. Так же как и подразумевалось, что капитан был и есть Бандит с Большой Дороги.
В облике Соловья явно просматривалось что-то птичье. Может быть мощный крючковатый нос, принадлежащий скорее не певчей пташке, а беспощадному Грифону. А может быть, близко поставленные совиные глаза, остро видящие и при дневном свете и в темноте. А может быть длинная шея, которая, казалось, способна поворачиваться на сто восемьдесят градусов.
Ну и, конечно, всем была известна любовь Соловья к оперной музыке. В самых критических ситуациях, закладывая крутые виражи в удирающей от погони в пояс астероидов Ласточки, у бешено плюющегося Плазменника, в яростной рукопашной он хорошо поставленным голосом распевал женские арии из любимых произведений. Его даже в начале карьеры прозвали было Меценатом, но не прижилось.
Соловей был, без сомнения, человеком неординарным. И удачливым, как черт. Он любил и умел рисковать. Адреналиновые бури постоянно бушевали в его псевдоптичьей крови.
Уже много лет его безрезультатно преследовали маневренные отряды звездных десантников и ограниченные инструкциями, но настырные и многочисленные полицейские подразделения.
Соловей только презрительно кривил рот. Он никого не боялся. И никому ничего не спускал просто так. Дразнить Соловья было все равно, что запускать руку в виварием с гадюками. Или перебегать дорогу голодному льву.
Так же просто расправлялся он с зарвавшимися конкурентами, решившими вдруг убрать его с пути. Сильно потрепанные, конкуренты уползали в свои логова зализывать раны, а Соловей продолжал свой дерзкий грабеж на проезжих трактах между Венерой и Юпитером. Экраны комов пестрели его фотографиями, обещавшими за соловьиную голову приличное вознаграждение. Но дураков не находилось.
Соловей сидел в своей маленькой каюте законченного сибарита, где пол был покрыт настоящей тигровой шкурой, а на стене висела самая современная музыкальная система, создающая в небольшом пространстве прекрасную акустику.
И занимался любимым делом: прикидывал, на что можно потратить прибыль от последнего налета. Последний налет случился недалеко от Амальтеи, на рудовоз с грузом редкоземельных металлов. Руда была богата имеющим нынче большой спрос церием, и денег, вырученных через перекупщиков, должно было хватить и на акции концерна "ТиМед", начавших разработку залежей меди на Титане, и на закупку новейших парализаторов с гипноприставкой для своих головорезов, и на редкий антикварный экземпляр записи концертов Анны Нетребко — знаменитого сопрано, блиставшего в конце двадцатого, начале двадцать первого века.
Также Соловей планировал покупку гоночного болида от Лaмборгини для Кристы. Девочка помешалась на субсветовых скоростях — пусть порадуется новой игрушке. Гонять среди астероидов дело, конечно, небезопасное. Но Соловей, все свое основное время проводивший за игрой в русскую рулетку с безносой барышней с косой, относился к увлечению подруги с уважением.
А вот и Криста. Легка на помине. Как всегда бесшумно возникла в дверном проеме.
Многие считали, что Соловей мог бы найти и более эффектную спутницу.
Долговязая, узкоплечая, неестественно худая девушка с выпирающими ключицами, у которой без проблем можно было пересчитать все ребра, а самым объемным местом непропорционально длинных ног были костлявые коленки, не являлась образцом красоты. Но зато зеленые глаза Кристы сверкали шалым огнем земных изумрудов. Отчаянная, заводная, веселая — она могла и дельный совет дать, и прикрыть спину в потасовке. Она одинаково хорошо разбиралась в чистоте синих алмазов с Венеры и ремонте спиральных двигателей корабля. От нее могло пахнуть одновременнно тонкими духами и окислителем от ракетного топлива. А дорогущий, "плавающий" маникюр сочетаться с содранной кожей на костяшках пальцев.
Кроме того, когда после редких отлучек Соловей возвращался с масляно-сытым взглядом мартовского кота, Криста не обращала на это никакого внимания. Соловей возвращался один. И возвращался к ней. Этого было достаточно.
Кто-то считал, что иметь постоянную подругу было для пирата непозволительной роскошью. Он автоматически становился более уязвимым. Но другие, более дальновидные, понимали: если кто-то и рискнет захватить девушку и шантажировать этим Соловья, тот немедленно расправится с глупцами самым жестоким образом, независимо от тогo, погибнет при этом Криста или нет.
Девушка, не смотря на высоченные каблуки, стремительно пересекла каюту и нежно чмокнула Соловья в макушку. По комнате поплыл нежный фруктовый аромат. Криста держала в руках тарелку с разобранным на дольки апельсином.
— Птица моя, мы в очередной раз получили шифрованное послание с незарегестрированного кома по твоему личному каналу. Такие тебя обычно интересуют в первую очередь.
Соловей кивнул, неторопливо скачал сообщение на свой компьютер, запустил программу-дешифратор.
Через минуту он уже знал, что акции "ТиМед", новые парализаторы и антикварные записи отменяются. Но не испытал по этому поводу никакого горького чувства. Напротив, лицо его тронула довольная улыбка.
— А что, Криста? Не взять ли нам еще кого на абордаж? — беззаботно поинтересовался он, — чтобы хоть на Лaмборгини хватило. Раз уж я его тебе обещал.
Криста раскинулась на широкой кровати, пристроила тарелку с апельсином на плоском загорелом животе и выразила Соловью полное согласие. На абордаж, так на абордаж. Не в первый раз.
Собственно, начинать новую операцию, едва завершив предыдущую, когда все охранные подразделения жужжат как растревоженный улей, было заведомо неверным тактическим шагом. Но Соловью было плевать на тактику. Он был везунчик. Баловень судьбы. Хорошо это знал. И пользовался во всю.
Часть Вторая Неприятности продолжаются
Часть Вторая
Неприятности продолжаются
Глава первая
Найду и придушу
— Здравствуйте, Бартон! Как поживаете? Как продвигаются исследования пирамиды в пещерах Грона? Разъяренные пришельцы еще не врывались на место раскопок с требованием сдаться? Не пытались похитить кого-нибудь из ученых?
— Охрана не дремлет. Сделано довольно много, сэр! Некоторые свойства объекта поразительны. Во-первых, материал, из которого создана пирамида — очень сложный биометаллический полимер, неподдающийся полному химическому анализу. Наши технологии не позволяют пока синтезировать что-либо подобное. Во-вторых, этот материал является универсальным изолятором, не пропускающим даже жесткое гамма-излучение. И, в-третьих, он регенерирует.
— В каком смысле?
— В самом прямом. После того, как нам удалось добыть образец материала с одной из граней, поврежденная поверхность вернулась к своему первоначальному состоянию в течение двух часов. Кроме того, температура в пещере на пятьдесят градусов Цельсия выше температуры окружающей
среды. Хотя наши приборы не могут зафиксировать никакого дополнительного источника энергии.
— И какова, как вы думаете, функция объекта?
— Ученые придерживаются мнения, что это своего рода хранилище.
— Хранилище чего?
— Пока неизвестно, сэр! Мы не хотим форсировать исследования. Боимся необратимых повреждений или непредвиденной реакции объекта на внешние раздражители.
— Да уж, постарайтесь без жертв. Будут жертвы — пойдут слухи. И какую же реакцию объекта вы ожидаете? А если это будет полная аннигиляция всей органики в радиусе, скажем, тридцати метров? Ладно, оставим Пирамиду. Вам удалось отыскать носителя татуировки?
— Да, сэр! Ею оказалась пятнадцатилетняя девочка из припортового квартала Города-на-Разломе. Сирота, малолетняя Домашняя Питомица. Подкидыш. Установить родителей так и не удалось. По описанию вполне обыкновенный подросток. Не замечена в связи с чем — нибудь необычным. Вот, посмотрите на фотографию.
— Очень милая мордашка. Домашняя Питомица, говорите? Интересный расклад. Способ маскировки? Вы установили за ней наблюдение, Бартон?
— Это оказалось невозможным. Девочка неожиданно исчезла. Мы потеряли ее след в Космопорту. В корабле, из которого она пропала, найден труп мужчины, владельца судна. Бывшего десантника. Со сломанной шеей. В данный момент ведем поиск.