Темнота вновь попыталась украсть мое зрение. Пестревшие жучки надоедали. Я замахала на них руками и крикнула:
— Оставьте меня, бл*дь, в покое!
От тюка всплыли пузырьки. Я подошла к борту и стала наблюдать, как он тонет.
«Что бы ты ни делала, не теряй это».
На поверхность вышел последний воздух, и вода сомкнулась над страховкой, которой я надеялась никогда не воспользоваться. «Дерьмо!» Я упала на колени и затащила тюк обратно на лодку, успев подхватить его под водой. Рой божьих коровок собрался вокруг меня.
У-Л-И-П-С. Универсальное Легкое Индивидуальное Переносное Снаряжение. Прочный серовато-зеленый вещевой мешок был создан для хранения припасов для выживания в армии Соединенных Штатов. Я посмотрела на него с презрением. Джоэл все распланировал. Лодка была его обдуманным выбором, предполагая, что я буду бежать от тлей. И еще мешок с вещами. Готова поспорить, он содержал все необходимое для выживания. От чего меня тошнило, так это от осознания, что его мешка здесь не было. Его внимание было сосредоточено на моем выживании, и только на моем. Я открыла верхний клапан с сердцем, весившим, казалось, тысячу фунтов.
Куча влажного содержимого вывалилась мне на колени. Индивидуально упакованный сухой паек. Система питьевой воды «Camel Back». Фонарик на солнечной батарее. Набор для чистки оружия «Otis». Система фильтрации воды. Аптечка первой помощи. Запасные магазины и ножи для метания. Непромокаемые спички. Непромокаемый мешок.
Я перевернула непромокаемый мешок на виниловое сиденье лодки. Из него выпали мои сигареты, потом мой музыкальный плеер с накрученными на него наушниками и зарядкой от солнечной батареи. Я думала, что потеряла его. Я нажала клавишу включения, и мой настрой немного приободрился, когда заиграл мой плейлист панк-рока. Я потрясла мешком, и оттуда еще выкатились несколько батареек. Я подняла упаковку литиевых таблеточных батареек. «Какая мне от них польза? Если только…»
Я похлопала по оставшимся вещам. Мой вибратор-пуля был здесь. Моя маленькая игрушка для наслаждения. Мои плечи опустились. «Ну, конечно же, он сделал это. Он знал меня лучше, чем я сама».
Заново упаковывая содержимое водонепроницаемого мешка, я ощутила на дне сложенную бумагу. Я развернула ее дрожащими пальцами.
Письмо скомкалось в моих сжавшихся кулаках. Потом я прочла его еще пять раз, пытаясь понять, когда он его написал.
«Найти мои слезные протоки?» Черта с два, я могла. Я достала кинжал из ножен на руке. Кончик поблескивал. Рукоятка была заляпана красным. «Это кровь Джоэла? Что я наделала?»
Горло горело, когда я трогала пальцем острый край. Я не могла нести вес его последних вздохов, воспоминаний о его глазах. Я не хотела знать, что с ним произошло, убежденная, что это меня разрушит.
Я бросила нож на скамейку, опоясывавшую нос лодки. Нос смотрел на восток, как стрелка компаса. Я не хотела знать о «Надкрылье». Наша жестокая ненасытная раса не заслуживала спасения. Я помнила его мантру, но Исландия была уничтожена.
«Послушать песню?» Упоминания Джоэла о любви и следовании за сердцем всегда были для меня слишком абстрактными. В вопросах интима я полагалась на сенсорные данные — дрожь учащенного пульса, вибрирующее гудение внизу живота. Серенада смеха. Джоэл называл это песней. «Но зачем включать это в письмо?»
Я подумала о жизни в одиночестве. «Заставит ли меня моя нужда прикосновений, секса искать утешения в руках другого мужчины?»
Мое нутро взбунтовалось и заставило меня содрогаться в рвотных позывах за бортом лодки. Божьи коровки не успокаивались, пока я висела на борту лодки, отплевываясь пересохшим ртом. Они заползали в мои волосы и забирались под одежду. Большая их часть все еще летела в сторону восточного берега.
Я не хотела покидать лодку. Я не хотела сталкиваться с тем, что рыскало на земле. Только не без Джоэла.
Аптечка первой помощи успокоила некоторые из моих больных мест. Я отрешенно отмывалась и латала раны. Мои разодранные запястья. Мои разбитые глаза и губы. Но потянувшись к израненной плоти между бедер, я не смогла сдержать сильной дрожи.
Чтобы избежать очередного раунда тщетных рвотных позывов, я запихнула в себя воду, тунца и горстку крекеров. «Вот вам и вегетарианство». Слой за слоем с меня сдирали все, что делало меня мной. Что останется в итоге?
Я вновь упаковала вещи, надежно спрятав письмо в водонепроницаемый мешок. Мотор заурчал, и я направила лодку к восточному берегу. Там я в последний раз пришвартовалась, взвалив на спину вещевой мешок, пистолет, карабин и AA-12.
Я скользнула в укрытие леса, где божьи коровки рассеивались у его границы. Они меня бросали? Я не знала, куда направляюсь. Когда я набрела на тихий ручеек, то позволила ему вести себя сквозь густую чащу. Я быстро двигалась на грани мизантропии (прим. буквально «человеконенавистничество» — отчуждение от людей, ненависть к ним, нелюдимость). Стоны Джоэла вновь стали раздаваться в моих ушах, пока я не захотела отрезать их, чтобы все умолкло. «Останься в живых. Ищи истину. Не оглядывайся назад».
Я весь день шагала через лес вдоль ручья, держа чувства настороже на случай гудения или запаха крови в воздухе. Я не останавливалась, зная, что как только сделаю это, бездна горя поглотит меня. Спина и плечи болели от часов висения на системе шкивов. Вес моей ноши усиливал пульсацию. Наручные ножны терлись о бинты на запястьях. Но все это было ничто, по сравнению с болью от отсутствия Джоэла.
«Куда мне идти?» Провизия в вещевом мешке была не вечна. Я шла, куда несли меня ноги, как будто они уводили меня как можно дальше от болезненных воспоминаний.
Когда последние лучи солнца отступили за большие дубы, я стала искать место, чтобы разбить лагерь. Вскоре густой лес расступился перед поляной. Я позволила голове запрокинуться. Великолепная полная луна составляла мне компанию. Ей было все равно, что я была женщиной, она не осуждала мою греховность, не пыталась восполнить пробелы в памяти, не ставила под вопрос мое психическое здоровье. Луна просто висела там, делясь своим светом.
Зловонная вонь пота перебивала запах глины и грязи, налипших на мои ботинки. Мой топ промок насквозь под вещевым мешком. Я сняла его вместе с рабочей одеждой и зашипела при виде своих костлявых ребер, которые превратились в открытые мозоли от натирающего вещевого мешка. Затем под защитой огромного американского вяза (прим. лиственное дерево) я развернула свой спальный мешок и прислушалась.
Ничего. Не было слышно ни стрекотания сверчков, ни хлопанья крыльев летучей мыши, ни даже ветра, шевелящего ветки. Я очень мало знала о биологии и живой природе. «Может ли экосистема подвергнуться влиянию вируса? Или появлению новых видов?»
Я закрыла глаза и сосредоточилась на одном ощущении. Я хотела услышать хоть что-то, кроме стука собственного сердца.
Потом я услышала. Это было шуршание, тихие шаги по лесному покрову, тяжелое влажное дыхание. Дыхание становилось громче. Я направила карабин в сторону неизвестного.
Пара больших карих глаз блеснула в лунном свете среди зарослей, не более чем в шести футах от меня. Опустившись на одно колено, я сделала вдох и переместила палец на курок.
Глава 12
Дарвин
Что бы ни находилось в этих зарослях, плевать оно хотело на осторожность. Его дыхание вырывалось то сопением, то приглушенным пыхтением. Под ним трещал лиственный подлесок. Я выровняла карабин, мои пальцы ныли от напряжения. Я ждала.
Темный силуэт, похожий на футбольный мяч, выкатился из зарослей. Я напрягла глаза, пытаясь его разглядеть. «Это» было покрыто зелеными и коричневыми перьями, длинная шея шлепнулась на бок. Мертвая утка. Никаких видимых ран у нее не было, никакой трупной вони тоже. Осознав, что немного опустила ствол, я вновь подняла карабин на дышащую тень.
Две рыжевато-коричневые лапы скользнули по земле. Между ними темный влажный нос, подергивающиеся брови и карие глаза, взглянувшие на меня.
Я откинулась назад и прижала карабин к груди, потому что он был единственным, что я могла обнять. Я не знала, смеяться мне или плакать. Хвост пса часто бился где-то в зарослях, шурша пожухлой листвой. Облегчение вырвалось из меня протяжным глубоким вздохом.
Пес продвинулся вперед и подтолкнул утку ко мне.
«Подарок? Если я пошевелюсь, чтобы подобрать это, я его спугну?»
Пес сделал еще одно подталкивание. Потом животное подобрало утку пастью и бросило ее возле меня. Улыбка завладела моими губами, когда я взяла предлагаемое подношение на колени.
Собака наблюдала за мной щенячьими глазками, подползая еще ближе на животе.
— Привет.
Он наклонил голову и гавкнул один раз. Затем встал и сел рядом, тяжело дыша. Это была немецкая овчарка. Пес был крупнее меня, он обладал мускулистым откормленным телом. Золотисто-коричневый окрас окружал черную шерсть, растущую на спине, хвосте и морде. Огромные остроконечные уши дергались туда-сюда.
Я протянула руку. Он прижался макушкой к моей ладони, чтобы я смогла почесать ему между ушами. Я подняла утку.
— Ужин?
Пес проследовал за мной по пятам. Я развела небольшой огонь и ощипала утку. Мое предвкушение свежего ужина пересилило беспокойство о привлечении угроз костром. Пес наблюдал, пока я готовила птицу на шампуре. Толстый розовый язык свешивался сбоку пасти, которая, казалось, сложилась в улыбку, вторящую моей собственной.
«Откуда он взялся? Я не видела ни одной собаки со вспышки эпидемии». Хотя люди были единственным видом, подверженным заражению вирусом, тля кормилась от всех млекопитающих. «Как ему удалось так долго их избегать?».
Я знала, что эта порода умна. Опа, мой дедушка, состоял в «Vereinfür Deutsche Schäferhunde», клубе немецких овчарок Германии. Он зарабатывал на жизнь, занимаясь разведением собак этой породы и тренируя их по системе шутцхунд. Системе, которая была посвящена выслеживанию, подчинению и защите.
Мы обглодали мясо утки с костей, и пес жадно напился воды из моей «Camel Back». Потом я потушила огонь и заползла в спальный мешок. Пес устроился на другом краю полянки, наблюдая за мной. После целого дня в лесу в одиночестве мои органы чувств вымотались от наблюдения. Но глядя, как пес наблюдает за мной, мои мышцы начали расслабляться. Бдительность понемногу ослабевала, успокоенная его острым взглядом. Он смотрел на меня, как будто ожидал инструкций. «Его дрессировали?» Опа научил меня нескольким командам по шутцхунду. Я попыталась вспомнить какие-нибудь, борясь с тяжелеющими веками.
***
Вой рассеял дымку моего сна. Темнота вокруг сковала меня. Затем раздалась серия жалобных завываний, пронзительных и несмолкающих. Я выскочила из спального мешка и приземлилась на цыпочки, держа карабин наготове.
Мои глаза уже адаптировались к темноте. Над поляной висел туман, сразу облепивший мою кожу. Лунный свет проглядывал сквозь дымку тянущихся к земле дождевых облаков.
Пес стоял в нескольких футах от меня, нос его смотрел на границу леса, а мышцы были напряжены. Шерсть на загривке вздыбилась, и жалобный вой понизился до гортанного рычания.
Я навела карабин, ориентируясь по взгляду собаки. Через прицел я видела, как сквозь туман и тени колышущихся ликвидамбаров то тут, то там мелькал силуэт. Расстояние между ним и мной, длиной примерно с теннисный корт, было ничем для карабина с прицелом. Но скручивающиеся спиралями стволы деревьев и широкие листья мешали смертельному выстрелу. Я по дюйму пробиралась вперед по поляне.
Сутулая фигура пульсировала, изменяя свое свечение. Голосовые связки человека-тли наполнили воздух хриплым визгом, распространявшимся при продвижении его мутировавших ног вперед. Пес испугался и метнулся к лесу. Шуршание листвы и треск веток сообщили об его уходе. Шум его побега становился тише и в итоге затих. Он умер.
Я не могла не позволить разочарованию отвлечь меня. Вздувающийся жар ярости распространился внутри, вскипая до конвульсий, от которых задрожали руки. Мысль о потери пса резонировала в моей голове глухими ударами, заглушая все остальные звуки. «К черту смертельный выстрел». Я опустила карабин на несколько дюймов, переводя прицел на плечо. «Он один?» Я просканировала глазами местность со спокойствием охотника. «Действительно, один. Выдохнуть. Надавить».
Существо дернулось назад при попадании пули, жужжа и рыча. Его рука теперь болталась на искореженных сухожилиях. Я прицелилась в другое плечо и повторила выстрел. Существо упало, но быстро поднялось на ноги. Хрящи и кости блестели под черной кожей и торчали из кратера, где раньше была его рука.
Тля подползала все ближе. Туловище, казалось, плыло на двухсуставных ногах. Я прицелилась ему между глаз. Двадцать ярдов. Я знала, какой выстрел станет смертельным. Но я мало знала о его защитных реакциях. Пятнадцать ярдов. «Могли ли они заново отращивать конечности? Нужны ли им их органы?» Джоэл всегда выигрывал споры о том, чтобы поймать одного мутанта и поэкспериментировать. Десять ярдов. Я опустила прицел, наведя его на колено человека-тли. Настало время проверить кое-какие теории. Я нажала на курок. Существо завопило и упало. Потом оно оперлось на кровавый обрубок и встало на одну ногу.
Оставшаяся рука висела на пучке сухожилий. Я отстрелила и ее. Тля крутанулась вокруг своей оси от силы выстрела и упала на спину. На ее боку зияла дыра. Я сократила расстояние. Три ярда. Нацелилась на здоровую ногу. Вонь лопающихся аптечных резинок прошлась через мое нутро. «Какого черта со мной происходит?» Я спустила курок.
Туловище тли осталось лежать в путанице конечностей. Оно разевало пасть, и мясистые губы вытягивались в рот, охватывая копьеподобную трубку. Вероятно, чтобы создать идеальное всасывание.
Повесив карабин на ремень, я достала нож из ножен на предплечье и взмахнула им. Оставшееся оружие тли плюхнулось на землю в лужу слизи.
Я подняла отрубленную руку. Глаза человека-тли следили за моими движениями, пока я покачивала его рукой туда-сюда, разжимая и захлопывая клешни. На предплечье в одном направлении выступали ряды острых колючек. Крошечные волоски покрывали тонкую зеленую кожу.