Это прозвучало не как вопрос, поэтому я не посчитала себя обязанной отвечать.
— Ну, а ты? Теперь и о себе расскажи, — предлагаю я.
Рома молчит. Я знаю причину его молчания, но не могу ее обозначить вслух. Он ведет себя так, что никто и никогда не догадался бы о ее настоящих эмоциях — никаких лишних жестов, напряжения или других реакций, которые он выявил у других. Думаю, этот разговор пора заканчивать:
— Ты прав. Я сама не своя, потому что у меня с ним ничего не получается.
— К сожалению, тут глупо что-то советовать. Мысли его я прочитать не могу.
Настя зовет:
— Ром, иди сюда, тоже давай пой. Трезвость от ответственности не освобождает!
Он идет без пререканий и поет что-то, выбранное Денисом. Пью вино. Смотрю на него — сейчас, когда он этого не видит, можно. Я, наверное, впервые встречаю настолько сложного человека — такого, у которого «внутри» полностью противоречит тому, что «снаружи».
Глава 7
Решаю провести субботу в одиночестве. Аленке по телефону бодро отвечаю, что у меня все в порядке. В общем-то, так и есть, мне просто надо собраться с мыслями.
Барсюля счастлив, что его любимая я наконец-то дома и никуда не собирается: вытирает пыль, готовится к семинарам, смотрит фильм на ноутбуке, долго глядит в окно на бесконечный дождь.
Мои эмоции перепутались между собой. Рома вчера заметил, что мое отношение к Денису стало другим — он прав, но не до конца. Денис по-прежнему Сияющий, не могу себе представить, чтобы это для меня изменилось. Я просто отвлеклась — и камнем преткновения сам Рома и стал. Ему любопытно, что же произошло, ему хочется докопаться, и, наверное, он имеет на это право. Стараюсь не думать о нем, но когда ближе к вечеру звонит телефон, обозначая неизвестный номер, я, кажется, заранее знаю, чей голос услышу:
— Мы можем поговорить? Привет.
Сажусь на диван, подбираю под себя ноги.
— Можем. О чем? Привет.
— О том, что у тебя в голове, — в голосе слышу улыбку. На самом деле, нужно говорить о том, что у него в голове! Он объясняет: — Кира, я понимаю, что где-то накосячил, но ей-богу, сам не допру.
Как я и думала — странности он заметил, ему нужна причина.
— С чего ты взял, что накосячил, Ром? — натягиваю на себя плед и укладываюсь поудобнее.
— До сих пор думал, что я не дурак. И до сих пор думал, что меня никто дураком не считает, — смеется тихо, легко. — Ты… просто в один миг изменила отношение ко мне, захлопнулась. Я чем-то обидел тебя?
— Почему ты звонишь, а не спросил об этом лично? — я настраиваюсь на прямоту, но не все сразу.
— Ты бы не ответила, — кажется, он потягивается. Тоже, наверное, лежит на кровати или диване, смотрит в потолок. — Это такой психологический трюк. Иногда то, что не говорится в глаза, легко произносится в телефон. И думаю, полное разрешение конфликта между нами важно не только для меня — тебе тоже станет лучше.
Кажется, именно этот разговор мне и был нужен, его я и ждала в своих метаниях, только так, только с ним я и смогу рассортировать кашу в голове по разным тарелочкам.
— Ты психолог, что ли? — шучу, отвлекаясь от темы.
— Э-э, что за вопрос? И вообще-то, психиатр. Есть разница.
— Что?! — меня аж на месте подбрасывает, но после выдоха могу добавить: — А ведь несложно было догадаться!
— О чем? Ты не знала?
Вместо ответа смеюсь. Он в замешательстве:
— Кира, я ж по образованию психиатр, но не практикую. Ты почему так удивлена?
Теперь я в веселом возмущении:
— Я тебя спросила однажды, кем ты работаешь, но ты не ответил! А у других я не хотела о тебе спрашивать! Да я чуть не лопнула от любопытства!
Он думает секунду и решает, что обязан его удовлетворить:
— Я не работаю по специальности. После института открыл психологический центр, отец помог со стартом, короче, занимаюсь бизнесом, а не медициной. Об этом все наши знают! — он меняет тон. — А вот теперь ответь, почему не стала спрашивать у других обо мне, раз тебе это было интересно?
Допрос ведет профессионал, мне ли с ним тягаться? Поэтому решаю расслабиться и отдаться на его милость:
— Не хотела говорить о тебе. Ни с кем. И знать о тебе больше ничего не хотела.
— …после? — продолжает он за меня. — После чего? Кира, что произошло такого, что я у тебя из доверенных лиц вдруг во врага превратился?
Не во врага — неверная формулировка. Но как сказать об этом? А если так прямо и сказать?
— После того как я узнала, как ты ко мне относишься. Меня это… испугало.
— И как я к тебе отношусь? — без малейшей паузы.
Молчу.
— От кого и что конкретно ты узнала?
Жалею, что отважилась на этот разговор. Сейчас уже поздно, кто-то из нас сделает все понятным, а как после этого мы будем общаться? Ладно, пусть это буду я:
— Я нравлюсь тебе. Очень сильно. Ты ревнуешь к Денису. Ты… взял этот номер у Ольги, жены Игоря, еще тогда, но не стал звонить.
Напряженное молчание, а потом неожиданно легкое:
— Начинаю думать, что ты умеешь читать мысли!
— Думай, что хочешь, — сейчас ему надо осмыслить, поэтому не стану давить, подожду.
— Тебе об этом могла сказать Ольга, — предлагает он объяснение хоть чему-то.
— Могла, — покорно соглашаюсь. — Ты хотел разбить мою чашку об стену, ты стоял за моей дверью тогда. Долго… Ты хотел вернуться, но если бы я открыла, ты бы просто попросил зонт и ушел.
— И у тебя нет дверного глазка, — он говорит теперь сам с собой.
— И ты об этом знаешь не хуже меня, — заканчиваю я мысль. — И самое, наверное, самое важное — ты хотел, чтобы я об этом узнала, но никогда бы не сказал прямо. Тебя все это выбило из колеи основательно.
Физически ощущаю, как он садится, как недоуменно зарывает пальцы в волосы. Мое сознание неожиданно выскальзывает, плюхается о бездушную поверхность телефона и возвращается на место. И почти без перерыва еще раз — к трубке, ощутимый шлепок, обратно. Да что ж это такое? Ведь сейчас он на другом конце города! Может, у Ромы тоже суперспособность? Например: «Кто-нибудь, залезьте мне в голову! Ау! Кто-нибудь, мне от этого становится приятно!». Даю себе и ему время поразмыслить — каждому о своем.
— Кира! — знаю, что он уже на ногах, ходит по комнате туда-сюда. — Это же… потрясающе! Невероятно! Да это же… просто спасение для многих! Я пока не могу определить границы моральности такого вмешательства, но в некоторых случаях оно полностью оправдано! — у меня от шока на его реакцию аж рот открывается. — В крайних случаях аутизма, например. Или дети! Дети не могут сформулировать свои проблемы, они не сопоставляют многие события — некоторым нельзя помочь только потому, что невозможно понять суть их мыслей! В психологии таких проблем тьма тьмущая, и ты смогла бы…
Я смеюсь в голос:
— Так, Рома, спокойно! Я уже поняла, к кому обращаться, когда буду искать способы применения своего дара! Значит, теперь ты веришь?
Он заставляет себя утихомирить волнение и сесть:
— Не могу сказать, что верю… Но теперь и не могу сказать, что не верю! В любом случае, я тебе работу уже предлагаю! С оплатой точно договоримся, — теперь и он смеется.
— И это все, что тебя волнует? — жду, когда он вспомнит и о теме нашего разговора. — То есть никакого смущения, что я так нагло в тебя влезла и все узнала?
Рома усмехается, но тихо, спокойно:
— Ты же сама сказала, что я этого хотел. Ну вот, получил. Хотел, потому что я — гребаный эгоист. Для меня твои открытия в сущности ничего не меняют. Похоже, что от них пострадала только ты сама.
Он улыбается, чувствую это, но не знаю, что возразить. Поэтому Рома продолжает сам:
— Кира, а что изменилось для тебя? Ну узнала — и что? — он чувствует, что я в ступоре. Раскачивает меня: — Почему тебя это испугало? Думаешь, что я с собой не справлюсь? Что могу доставить тебе неприятности?
— Нет, — отвечаю уверенно.
— Что буду мешать вашим с Денисом отношениям?
— Нет… Да и нет никаких отношений.
Он вздыхает. Вряд ли и ему хочется углубляться в эту тему:
— Прости, но тогда я не вижу причин для твоего страха и такого кардинального изменения отношения ко мне.
Я не знаю, как ему объяснить. «У моего сознания с твоим какие-то свои танцульки?», или «Я люблю Дениса, но в твоих мыслях уже сделала все немыслимое, будто сама в этом принимала участие?», или «Твой мозг только что пытался всосать меня через телефон?». Отвечаю:
— Ты прав. Просто мне не хочется обременять тебя… своим присутствием.
У него действительно идеальная психология! Он принял вываленное моментально, проанализировал, переключился, он уже смеется непринужденно:
— Ты там что-то не так прочитала! Кира, я хочу тебя видеть! — объясняет спокойнее: — И хорошо понимаю, что к чему. Лучше, чем ты успела понять во мне. Безответность — это вообще не мое, я слишком эгоцентричен для этого. Вся эта… симпатия… она уже проходит. Ты читала меня когда? Больше недели назад? В фазе обострения. Сейчас уже все совсем не так.
— Честно? — чувствую безотчетное облегчение.
— Абсолютно. Если хочешь, я могу приехать прямо сейчас, чтобы ты прочитала и убедилась.
— Не надо, — знаю наверняка, что он не лукавит. Как и говорила Аленка, как и он сам понимает, у его чувств ко мне не было объективной природы — просто вспыхнули, отгорели и закономерно затухают. — Я верю тебе, Рома, и очень рада. Потому что я не смогу разлюбить Дениса.
— Да знаю я, знаю! — улыбается. Он спокоен и открыт для меня: — Хорошо ведь, что мы поговорили?
— Очень, — искренне.
— Тогда напоследок совет специалиста: просто выспись. Не поверишь, как банальный сон все расставляет по местам.
— Спасибо, Ром.
Он отключается первым. Трубка еще недолгое время отдает слабым мерцанием. Мне уже гораздо легче, а когда я высплюсь, как следует высплюсь, то смогу уже подумать и о Денисе. Тот совсем от рук отбился — ни холодно, ни горячо! Пора выдумывать стратегию, чтоб никуда от меня не делся!
Но сон не идет. В голове всплывают кадры из моей жизни за последние три года. Вот Денис с очередной блондинкой, она потрясающе яркая, он целует ее при всех. А потом другая, рыжая Анечка — не красавица, но расцветает на глазах, когда они начинают встречаться. Денис поет с Аленкой. Денис стоит перед моим домом в одних трусах. Денис, Денис, Денис. Да, он видит меня очень красивой, но что я могу противопоставить всей этой толпе его бывших, настоящих и будущих?
Выпиваю успокоительное, мне надо уснуть. Мучаюсь в постели еще час, принимаю еще несколько таблеток. Ничего страшного, если просплю завтра целый день — даже к лучшему. Проснусь совсем другим человеком! Но долгожданная сонливость так и не приходит. Неожиданно вспоминаю, что за всем этим даже забыла выгулять собаку на ночь, а тот дрыхнет себе тихонько, даже не просится.
Нехотя встаю, собираюсь, пес уже тоже готов, мгновенно перейдя в режим «гулять». Беру зонт и натягиваю теплую куртку с капюшоном.
Дождь на улице стоит почти непроницаемой стеной. Отпускаю Барсюлю с поводка у самого подъезда — он сам знает, куда бежать. На улице никого, поздно уже, а такая романтическая погодка — дополнительный аргумент, чтобы отсидеться дома. Но на овраге не могу разглядеть, куда подевалась моя собака. Зову. Порывом ветра у меня вырывает зонт из рук. Сквозь темноту и дождь ищу, куда он отлетел. А вон и Барсюля — бегает неподалеку кругами. Наклоняюсь за зонтом, но нога едет вперед по слякоти, за что-то запинаюсь, но не успеваю ни за что ухватиться от неожиданного головокружения. Срываюсь куда-то вниз.
Меня будит лай. Выплевываю изо рта грязь. Все тело страшно болит, но пытаюсь подняться. Нога, очевидно, сломана, уж сильно тревожит резкая боль и колено неестественно вывернуто. Выбраться из оврага будет сложновато. Голова снова кружится, я провожу пальцами по лбу и смотрю на ладонь. Дождь быстро смывает кровь. Опять теряю сознание. Кто-нибудь, заткните эту собаку! Мне нужно выспаться!
Но пес не унимается, тычется мордой мне в лицо, снова лает, заставляет с трудом открыть глаза. Едва я пытаюсь пошевелиться, сознание тут же колышется. Видимо, травма головы достаточно серьезная. Сил хватает только на то, чтобы повернуть голову на бок, от дождя. Я не выберусь. Я не выберусь отсюда.
Пытаюсь кричать, звать на помощь, но получается только хрипеть. Да и не докричусь я, никого поблизости попросту нет. Хотелось бы уснуть, я не хочу умереть, захлебнувшись водой с грязью.
Если бы я взяла с собой телефон, то возможно смогла бы достать его из кармана. Последний вызов был от Ромы — мне достаточно было бы нажать две кнопки, и тогда он уже сейчас был бы здесь. Через полторы секунды он был бы здесь, потому что это Рома. Если бы кто и спас меня, то только он. Теперь я уже не сопротивляюсь обмороку, теперь уже бессмысленно. Конец боли.
* * *
Открываю глаза и уже не удивляюсь обстановке. Я просыпаюсь в этой комнате уже третий… нет, четвертый день подряд.
Надо побриться. Я уже выгляжу как бомж, меня так скоро в собственный Центр запускать перестанут. Так, сначала на работу, потом в больницу. Я бываю там каждый день, но в реанимацию не пускают. Разговариваю с врачами, но ситуация не меняется. Она в коме. Прогнозы оптимистичные, она может очнуться в любой момент, но этого не происходит. Нам бы уже позвонили, если бы она проснулась. Нам бы уже позвонили, если бы она умерла. Ничего не происходит.
Когда Аленка только сообщила о ситуации, я не отнес произошедшее на свою вину, просто перепугался. Ее нашел какой-то алкаш, которого так достала лающая собака, что он решил выйти из квартиры, чтобы узнать, что случилось. Он был вдрабадан, уверен, только поэтому и полез в овраг. Мужик с суперспособностью к алкоголизму, лишившей его остатков осторожности, и стал нашим супергероем. Ее супергероем. Моим супергероем.
Я не винил себя, пока не узнал результаты анализов. Высокая концентрация седативов, возможно, попытка суицида. А я… я даже не понял, что что-то не так. Я был спокоен, пока она там умирала. Я смотрел на дождь через окно, пока она там умирала. Теперь вина захлестывает меня настолько, что я не могу посмотреть в глаза ее родственникам, ее матери. Не могу смотреть, как отчаянно плачет ее младшая сестренка, так похожая на…
Надо вставать. Идти. Она проснется. И когда это случится, я уже не отпущу ее. Плевать на Дениса, на ее любовь, я буду держать ее в руках, чтобы больше не чувствовать этой пустоты. Нет. Когда она проснется, я отпущу ее на все четыре стороны, пусть идет, куда пожелает, пусть будет с тем, с кем пожелает. Лишь бы проснулась.
Я здесь, Рома, я здесь! Почему же ты меня не слышишь! Кричу это далеко не в первый раз, но он даже не вздрагивает, хотя и ощущает мое присутствие. Думает, что это ощущение — нормально. Я уже не зажимаюсь в нем, когда он идет в туалет, принимает душ, смотрит на себя в зеркало в ванной — все равно бессмысленно. Если мое тело умрет, я так и останусь «подселенцем», безмолвным зрителем в его кинотеатре.
— А если она очнется… овощем? — спрашивает Денис. Он пьет кофе на кухне, смотрит на меня.
— Нет. Все будет хорошо. Мозг не пострадал настолько, гипоксия незначительная — люди отходят и после худшего. Все будет хорошо, надо просто подождать.
— Почему тогда она не просыпается? — сдавленно.
— Наверное, решила отдохнуть от твоего назойливого внимания? — шучу я.
Но Денис не смеется. Денис больше не сияет. Он осунулся, выглядит больным. Это больше не Денис.
— Я пойду, с собакой погуляю, — говорит он и направляется в прихожую. Барсюля тут же подбегает к нему — он уже тоже привык к новой обстановке. Скулит только ночами, спать мешает.
Смотрю брату в спину, хочу обнять его, утешить, но не знаю, что сказать. Я тоже этого хочу, Ром, я тоже.
Сейчас поеду в Центр. Потом в больницу, чтобы узнать, что ничего не происходит. Потом… Наверное, стоит заглянуть к Алине — мне нужно что-то, чтобы отвлечься. Нет, Ром, только не это… Не делай это со мной, не заставляй меня в этом участвовать!