— Это даже две просьбы… — не решаюсь я начать.
Он просто ждет продолжения.
— Первая: обними меня и подожди, пока я усну, — вижу, как расширяются его зрачки, но лицо такое же расслабленное. Ждет. — Вторая: не делай из этого никаких выводов. В конце концов, я головой шибанулась так, что в коме провалялась чуть ли не месяц. Мне можно почудить.
— Легко, — я знала, что он это скажет.
Он мельком смотрит на дверь. Он думает, что если Денис увидит нас в такой позе, то станет воспринимать нас как пару, и это конец всем моим шансам. Он думает, что я не в себе. Он думает, что я никогда его до сих пор ни о чем не просила. Он думает, что сам вообще после этого не сможет спать. Никогда. В любом случае, просьбу мою выполняет, заставляя выдохнуть от облегчения.
Я знаю, хороший мой, что это нечестно, знаю. Мне просто нужно хотя бы один раз выспаться.
Просыпаюсь сразу же, как только он отодвигается. Рома потягивается, я осматриваюсь. Свет так и горит, часы показывают, что мы проспали полдня. Вопреки моим предположениям, он тоже уснул — и хорошо. Значит, мой отдых обошелся ему не слишком дорого.
— Там все уже давно встали, — улыбается, зевает.
— Ну так и чего ты развалился тут? Идем скорее, съедим кого-нибудь, — улыбаюсь ему, а живот в доказательство бурчит.
Он не ждет, когда я встану и приведу себя в порядок, уходит. Сначала захожу в ванную — знаю, где у них найти расческу и где запрятан тайник с новыми зубными щетками.
На кухне уже все в сборе. Во время завтрака коллективно решаем, что меня оставлять одну пока не стоит. Денис даже предлагает переехать на время в их свободную комнату. Решительно отказываюсь — мне совсем не хочется пока жить с Денисом в одной квартире. Заодно и спать в одной квартире с Ромой, зная, что такая уютная черепушка находится всего лишь за стенкой. Аленка говорит, что поживет пока у меня, ей только вечером нужно заглянуть домой — предупредить родителей и собрать вещи. А может плюнуть на все, признаться, что я сумасшедшая? Следовательно, мне обязательно требуется психиатр, чтобы спать с ним в обнимку! Я с момента возвращения ни разу не высыпалась настолько хорошо.
Толпа направляется в мою маленькую однушку, якобы нужно купить продукты и посмотреть, что еще мне может понадобиться. Даже Таня с Андреем не отказываются составить нам компанию. Не представляю, чем я всех буду угощать, когда мне даже рассадить их некуда. И тем не менее рада вниманию. Мама такой контроль надо мной уж точно бы оценила — обязательно ей расскажу! Мне даже нехотя вручают собачий поводок, но при условии, что одна я выгуливать псину не стану. Я и не спорю — нога еще до сих пор болит, глупо геройствовать и отказываться от помощи.
Денис с Аленкой сразу направляются в магазин с длинным списком «необходимого», «не очень необходимого» и «ну это ты, Ален, загнула». Рома, Таня и Андрей остаются в квартире — Таня решительно настроена на поверхностную влажную уборку, хотя это перебор: в моей квартире еще несколько дней назад жили родственники, они оставили идеальный порядок, ну вот только пыли самую малость накопилось. Ну а мы с Настей и Сережей идем выгуливать собаку.
Сережа буйствует. Он с выражением декламирует стихи собственного сочинения:
— Ты была самой лучшей на свете,
От тебя были б милые дети!
Краше нет от Китая до Польши,
Только б сиськи хотелось побольше.
Я любил тебя нежно и сразу,
Ну а ты оказалась заразой…
Та, которой посвящен шедевр современной поэзии, пытается дать автору подзатыльник, но он уворачивается. Я хохочу, вмешиваюсь:
— Насть, не трогай гения! Тема сисек раскрыта, чего тебе еще надо?
Настроение замечательное, Барсюля тоже счастлив. Но едва мы обходим дом, со мной начинают происходить странные вещи. Состояние меняется слишком быстро, неотвратимо. Становится трудно дышать. Воздух холодный, он слишком густой, чтобы продавить его в легкие. Еще шаг — ватные ноги подкашиваются, я падаю на четвереньки.
Настя тут же подлетает ко мне. Садится на колени, поднимает мое лицо.
— Кира, посмотри на меня!
Я пытаюсь, но черты расплываются. Я не тут, я лежу там, в овраге, я захлебываюсь грязью и поэтому не могу дышать. Сознание мечется, ему нужно спрятаться, но теперь оно заперто во мне. Безвыходно. Где… он?
Настя сильно ударяет меня по щеке ладонью:
— Кира, смотри на меня, — говорит громко, отчетливо. — Это паническая атака. Это не опасно.
Пот льется в глаза. Это не пот, это дождь. Бесконечный октябрьский дождь — и Настя неправа, он опасен. Меня зальет дождем, засыпет снегом, меня найдут только весной. Почему я не могу выбраться из этого тела, у которого уже нет шансов? Судорожно ищу в кармане телефон, не могу найти, паника захлестывает сильнее.
— Слушай меня, Кира, я тут, я с тобой, все хорошо, — она никак не оставляет меня в покое. — Я буду считать, а ты дыши. Четыре — на выдох, четыре на вдох. Поняла? Раз… два…
Повинуюсь, выдыхаю, как она приказала, хотя в легких почти и нет воздуха, зато потом получается сделать вдох.
— Тошнит?
Мотаю головой. Меня тошнит, но уже гораздо меньше. Продолжаю дышать, теперь она уже считает до восьми, заставляя удлинять выдох.
— Сережа, быстро, домой ее.
Меня тут же подхватывают на руки, Настя спешит рядом, продолжая считать, я стараюсь соблюдать этот ритм. Все почти утихает, я даже могу думать, но когда Барсюля начинает лаять в стороне, пальцы мои до боли скрючиваются и дыхание опять сбивается. Наверное, проще закрыть глаза, чтобы быстрее успокоиться, но это не помогает.
В квартире меня просто выхватывают из Сережиных рук. Наконец-то. Я вцепляюсь в него напряженными пальцами, которые до сих пор не могу разогнуть, хватаю так, чтобы меня от него не отодрали, скребу, чтобы впиться глубже. Чувствую, что он садится на диван, меня отрывать не собирается. Становится спокойно.
— Вегетативный криз, — объясняет ему Настя. Остальные притихают, уходят на кухню.
Открываю глаза, мои пальцы так и держат его за плечи, прорвав футболку. Кровь от моих ногтей. Кажется, я пыталась залезть в него напрямую. Потом извинюсь. Потом извинюсь перед всеми. А сейчас я слишком устала.
Просыпаюсь и первым делом понимаю, что в доме абсолютно тихо, только где-то позади горит свет. Он спит, откинув голову на спинку дивана, рука уперта в подлокотник, на ней и лежит моя голова. Сколько времени?
Открывает глаза сразу, как только чувствует мое движение. Сползаю с его коленей и сажусь рядом. Он тут же вытягивает вперед затекшие ноги, поднимает и опускает руки, не сдерживая стон облегчения, которое сейчас наполняет его затекшие мышцы.
— Порядок? — спрашивает у меня, поворачивается.
— Да, — улыбаюсь слабо, виновато. — Где все?
— Ушли, давно уже. Решили, что раз я тут все равно вынужден остаться, то я за тобой и присмотрю.
Мне жарко. Стаскиваю с себя куртку, которую мне только расстегнули, но не стали снимать, чтобы не разбудить.
— Извини, Ром. Я не знала, что так получится…
Смотрит внимательно.
— Тут уже «извини» не отделаешься, Кира. Давай серьезно поговорим? Паническая атака была закономерной, тут ничего странного. Мы с тобой утром пойдем опять на овраг, я объясню, что нужно делать — это быстро пройдет. Но вот твое вчерашнее поведение… и сегодня… ты же успокоиться не могла, пока в меня вгрызаться не начала, — он демонстрирует мне порванную футболку, но я молчу. — Что по поводу психолога? Я сам найду тебе специалиста.
Теперь врать уже бессмысленно, поэтому отвечаю честно:
— Не поможет мне психолог. Если только у тебя нет на примете того, кто верит в паранормальные способности.
— Так, — он за плечи поворачивает меня к себе, чтобы я не могла спрятать глаза. — Это что-то, связанное с твоей способностью? Она вернулась?
Качаю головой. Соображаю. Надо как-то объяснить. И полуправда в этом случае — лучше, чем молчание:
— Не вернулась. Ром… В общем, когда я была в коме, я иногда была твоем сознании… когда ты спал.
— Только когда спал? — он удивлен, но не выдает волнения.
— Только когда спал, — даже взгляд не отвожу. Врать я училась у лучшего из лучших. — Наверное, лишь в этом случае я могла в тебя проникнуть.
— Только в меня? — он чуть сжимает мои плечи, призывая не увиливать от ответов.
— Только в тебя, — тут я честна. — Не знаю, почему так вышло… И я, наверное, привыкла высыпаться в тебе… Не знаю, как объяснить.
Кивает, он все понимает. Теперь он гладит меня по голове, успокаивает.
— Ну и что мне снилось? — улыбается.
— В основном, трешак. Ты совсем не романтичный парень, — смеюсь тихо.
— Почему сразу не сказала? — он убирает прядь волос мне за ухо, но его пальцы не могут оторваться от моей кожи, поэтому они просто замирают на шее.
— Не знала, как. И ты избегал меня… Ну и вообще, это как-то… — снова смотрю в глаза, пытаюсь улыбаться.
Он терпеливо объясняет:
— Теперь все стало яснее. Все в порядке, Кира. И тебе не стоит переживать из-за этого, теперь я все понимаю. Я — твоя зона комфорта, поэтому при кризисе ты себя так и повела.
— И что с этим делать? — меня смущает ощущение его касания к моей коже, но сам он, похоже, об этом забыл.
— Да ничего. Слишком мало времени прошло, слишком много стрессов. Сначала мы справимся с твоей оврагофобией, и если не останется других причин для переживаний, то и это само собой пройдет.
Так и будет, раз уж он говорит, то точно так и будет. Мне нравится чувствовать облегчение. И нравится знать, что теперь он посчитает себя обязанным быть при мне, и не нужно будет упрашивать его обнять меня — теперь это входит в программу психотерапии.
Он резко отрывает от меня руку, будто только вспомнил о ней. Но мы находимся слишком близко, он спонтанно снова касается меня, тыльной стороной гладит мою щеку. Этот жест выглядит как способ успокоения. Мне приятно, я даже поворачиваю немного лицо, чтобы дать ему возможность прижаться всей ладонью. Наверное, это его и вышибает. Невозможно бесконечно цепляться за грань. Он неосознанно прижимает к моей щеке и другую руку, наклоняется быстро. Целует. Сразу глубоко, сразу проникая языком — это порыв, а не результат мысленных заключений, поэтому он просто повинуется ему, попутно понимая, что я мгновенно открываюсь навстречу.
Закрываю глаза, отдаюсь. Пусть делает, что хочет, лишь бы не выпускал меня из рук. Он мне сейчас нужен больше, чем я ему. Заражаюсь его страстью, но он замирает буквально через несколько секунд.
Чуть отстраняется, упирается лбом в мой, продолжая держать мое лицо руками, рвано дышит, усмехается мне в рот:
— У меня самого сейчас паническая атака будет, — смеется тихо, жмурится. Настраивается, чтобы отпустить меня. Сейчас, только сможет ровно дышать, только придумает, что скажет мне после.
Я обхватываю его лицо, точно так же, как он, внахлест его рук:
— Рома, Ром… Если ты хочешь, давай, не сдерживайся. Я тоже тебя хочу, — это не совсем правда, но я чувствую, что должна ему. Если не в первый раз, то сегодня именно он вытащил меня из оврага. И мне уж точно не придется убеждать собственное сознание, что с ним ему будет хорошо.
Но он тут же опускает свои руки, отворачивается.
— Нет, не хочу.
— Ну зачем ты врешь? — не выдерживаю.
— Кира, я не хочу так, — он выделяет последнее слово. — Я не собираюсь стать заменой Денису, или спать с тобой только потому, что ты во мне нуждаешься. Использовать это… для себя.
Успокаиваюсь. Соглашаюсь.
Мы пьем чай на кухне, разговариваем о посторонних делах, потом по очереди принимаем душ. Спать укладываемся на разложенном диване, конечно же, в обнимку. Рома ложится в джинсах и той же драной футболке. Некоторые царапины на его плече выглядят ужасно, мне хочется провести по ним пальцами, но я этого не делаю.
— Ты была во мне, пока я спал. А где ты была все остальное время?
Это был бы не он, если бы не задал этот вопрос.
— Не помню, Ром. Я помню только твои сны.
Смеется бесшумно, я понимаю это только по слабому колыханию груди.
— Кажется, это самое трогательное, что я когда-либо слышал.
Глава 10
Утром мы идем на овраг. Он сразу обнимает меня сзади и шагает так вместе со мной. Объясняет, что нужно делать, если снова начну задыхаться. Мне страшно, но контроль над собой не теряю. Еще через три дня я уже могу даже заглянуть вниз — сердце по-прежнему тягостно сжимается, но теперь я вижу всю свою панику со стороны, и не нахожу для нее достаточных причин. Наверное, уже завтра я спокойно смогу прийти сюда и без него, но лучше все-таки с ним. К его присутствию в моем доме привыкать не приходится, я только тихо радуюсь, что он каждый день приходит, чтобы остаться.
С понедельника возвращаюсь в институт. По утрам мы едем вместе — он закидывает меня в универ, а потом отправляется на работу. После занятий почти ежедневно пьем гляссе с Аленкой и Денисом в кофейне неподалеку. Денис теперь постоянно предлагает это сам, что уже даже стало традицией. Часто к нам присоединяется Слава или кто-то еще из многочисленных друзей Дениса.
Но сегодня мы только втроем. Я не чувствую себя третьей лишней в их обществе — у них отношения так и не перевалили за рамки дружбы. Иногда меня одолевает смутная тоска, особенно, когда Денис отвлекается на что-то: смеется или с упоением рассказывает очередную историю. Он всегда остроумен и очень легок в общении. Любое его плохое настроение не выдерживает и десяти минут. Сейчас Аленка с Денисом обсуждают последний фильм, на который мы ходили вчера. Они уже даже фразы друг за другом договаривают… Смотреть тошно! Я уже готова остальным предложить тотализатор, втайне от этой парочки, — кого же из них прорвет первым? Кто из них наконец-то заметит, что им можно не только дружить, кто сделает первый шаг? Я бы поставила на Дениса.
Им настолько понравился вчерашний фильм, что они решают и сегодня на него сходить. Я же отказываюсь присоединиться. Часов в восемь приедет Рома — он всегда приезжает примерно в это время. Надо успеть что-то приготовить. Кажется, он не в восторге от моих кулинарных талантов, но ни разу не пожаловался. Мы сядем с ним за стол, возможно, он попросит добавки, хоть редко это делает. И будет задавать вопросы о том, чем я сегодня занималась, а потом отвечать на мои вопросы. Я уже многих его друзей и коллег знаю с его слов, а не из его мыслей. Только Алина ни разу в наших разговорах не всплывает. Я почти уверена, что он избегает упоминаний о ней осознанно, но уж не знаю почему.
В нашей компании до сегодняшнего дня ни разу не поднималась тема о наших странных с ним отношениях: все знают, что он каждую ночь проводит у меня, и все видели мою панику тогда, кроме Дениса с Аленкой — но и им, конечно, обо всем поведали с красочными иллюстрациями. Сейчас Денис наконец-то решается спросить об этом. Брат-то ему точно ничего не рассказывает — из того невозможно что-то вытрясти.
— Привет Ромке передавай, — Денис улыбается. — Как там ваша семейная жизнь?
— Ничего общего с семейной жизнью! — отвечаю я. — У нас не так все.
Теперь уже и Аленка смотрит с крайним интересом. Приходится хоть что-то сказать:
— Он… как бы это выразиться… мой личный сорт… нафталина? — теряюсь, ищу поддержки у Аленки, которая в кинематографе более сведуща.
— Героина, — подсказывает она со смехом. Я киваю — точно, героина же.
— Поня-я-ятно, — тянет Денис, хотя я, вроде бы, ничего и не объяснила. Он ставит локти на стол и складывает руки, чтобы опустить на них подбородок. — Вообще, я очень рад… и за тебя, и за твой героин. Правда, — он улыбается шире. — Кира, ты классная! Признаюсь даже, что когда-то и сам думал за тобой приударить! Хорошо, что я этого не сделал, сейчас неудобно бы получилось.