— Катарина!
— Дарья, — поправляю я, прицепляя к густым волосам коклюшки. И на одну даже успеваю завязать симпатишный бантик, пока моего зелёного друга не хватил удар.
— Дарья!
— Андреевна, — затягиваю я шнурок, возвращая всё на место.
— Дарья Андреевна, — чуть не плачет он.
— Всё, всё — кладу я голову на грудь Его Могучести.
Ох и здоров ты Гога! Катька на нём как на поваленном бревне. И ведь уютно. Так бы плыл себе и плыл. По течению. Правда, давит его медальон. Поднимаюсь снова, чтобы что-то с этим сделать.
«Златая цепь на дубе том», — разглядываю пса, вырезанного на камее из серого камня.
— Это что за собачка?
— Герб дома Рекс. Георгиус Рекс Пятый, — сообщает мне фей таким голосом, словно готов меня прихлопнуть ещё одним бетонным блоком, принадлежащим «РСУ №5».
— Плохая собака! — грожу я пальцем то ли мешающему мне медальону, убирая его в сторону, то ли безмятежно спящему королю. Снова, вздохнув укладываю ему на грудь голову. — Кстати, Карло, я видела ры…
Но даже голову поднять не успеваю, вздрагиваю от укола шпажкой фея. И пока матерюсь на негодника, меня, словно в омут, затягивает воронкой в чужую жизнь.
Глава 10
«— Бей, Ортовы ягодицы! Чего ты медлишь, Георг? Уйдёт, — шёпотом рычит Барт от нетерпения.
Лось и правда замер как надо. Застыли ветвистые рога. Чутко подрагивают уши. Взволнованно, ритмично вздымается широкая грудь в прицеле. Невольно начинаю дышать реже, подстраиваясь под дыхание добычи. Мысленно слышу, как поёт тетива, вижу, как острая стрела ровно и мощно входит под лопатку, как подкашиваются стройные ноги сохатого, когда он падает в траву и… опускаю арбалет.
— Ортовы сухожилия, — ругается командир королевской стражи, когда гордое животное поворачивает голову и с достоинством исчезает за деревьями. — Что с тобой, Георг?
— Заткнись, Барт, — отдаю ему арбалет и запрыгиваю на коня. — Я возвращаюсь.
— Что, вот так? С пустыми руками? — догоняет он меня на узкой тропе, приторочив к седлу двух зайцев. Пристраивается рядом, хотя и приходится всё время уклоняться он нависающих ветвей. — Неужели, это женитьба совсем отшибла тебе мозги? Или молодая жена была настолько хороша, что у тебя до сих пор руки трясутся?
— Я сказал заткнись, — не удостаиваю я даже взглядом не просто своего военачальника, но и лучшего друга.
Часть дороги едем молча.
— Я ничего не понимаю, Георг, — всё же не выдерживает старый вояка. — Четыре года ты угробил на то, чтобы добиться этой девчонки. Ждал пока она вырастет, разыскивал, когда она сбежала, приказал казнить, когда она тебе отказала. И вот она твоя, а ты хмур, недоволен, зол.
— Я приказал её казнить, потому что таков порядок. Она плюнула в короля. Знала, чем это чревато и всё же плюнула. При всех. Предпочла умереть, понимаешь?
— Не понимаю, — честно признаётся Бартоломеус, и я знаю, что мой простодушный генерал искренен. Весь заросший волосами от мощных кулачищ до кустистых бровей он похож на медведя. За что и заслужил своё прозвище. А за то, что не знал сомнений и усталости в бою получил приставку Бешеный. Так и стал Бешеным Медведем. Но вот в делах сердечных, как настоящий мужлан, остался прямолинеен и прост. — Всё равно не понимаю. Когда Серому Псу требовалось чьё-то согласие? Ты шёл и брал. Чем же эта такая особенная?
— Ничем, — острые шпоры врезаются в бока коня, и он устремляется в галоп, оставляя позади недоумевающего Барта. Даже лучшим друзьям не стоит рассказывать всего.
Да, ничем. Или всем.
И не четыре года, а пять, мой памятливый друг. Пять, с того дня, как я лично поехал к герцогу Лемье познакомится с его старшей дочерью, Аурелией. Но на свою беду встретил четырнадцатилетнюю Катарину.
Встретил — и пропал. Погиб, сгинул, растворился в её искрящемся смехе, заблудился в сияющих глазах. Исчез, утонул, потерялся. И первый раз полной грудью нахлебался той вонючей жижи, что называется долг и возложенные обязанности.
Такова была воля отца — взять в жёны старшую наследницу рода Лемье. И я её исполнил. В точности. Забыв кто я. Поправ что я. Женился на Аурелии. Отринул нечестивые мысли. Надел корону. Усвоил правила игры. Принял брачный обет.
И что? Гнусные боги оценили мою жертву? Жалкие подданные отблагодарили за усилия, что я приложил для наведения порядка в стране? Мерзкая судьба дала мне шанс прожить остаток жизни благочестиво и достойно? Трижды нет.
Аурелия умерла. Все, начиная от городских попрошаек и до высокородной знати недовольны моим правлением. А я вынужден вновь жениться, потому что должен исполнить волю отца. Потому что королевскому роду нужен истинный наследник. И я был обречён против воли бегать за той, что внесена в завещание.
За той, которой я ненавистен. За той, что засела занозой в сердце.
Наверное, Барт прав. Сегодня я должен быть счастлив.
Ведь я, Георгиус Рекс Пятый, по прозвищу Серый Пёс, как всегда, победил. Получил всё, что хотел. Девушку, которую люблю. Ненависть, которую заслужил. И титул, которого недостоин.
Младший сын короля, я должен был бесславно сгинуть в одном из сражений. Получить кинжалом в сердце в пьяной драке в случайной забегаловке. Или нож в спину от мужа какой-нибудь соблазнённой красотки. Но судьба оказалась ко мне более жестока — подсунула мне эту девчонку.
Дикое, необузданное создание, которое предпочло умереть, лишь бы не становиться моей женой.
И я ведь почти смирился с её смертью. Был готов к тому, что всё это сейчас закончится. Этот мир опустеет без неё, но и сердце больше не будет требовать того, чего больше нет.
Но она вдруг передумала.
И на миг, всего на один короткий миг мне вдруг показалось, что перед лицом смерти я показался ей не настолько ненавистен. Что она увидела что-то во мне, разглядела. Хоть и несла чушь, которую я не слушал. Но взгляд её вдруг прояснился, ожил, заиграл янтарными искрами. Тот самый взгляд, озорной, ехидный, за который я душу готов был продать Орту. За который когда-то, долгих пять лет назад, я и полюбил её окончательно и бесповоротно.
Но я сам потушил этот огонёк навсегда. Я виноват. Из-за меня она в тот день сбежала. Из-за меня пережила что-то, что изменило её навсегда. Что-то, что она не смогла мне простить. В её сердце не осталось ничего, кроме ненависти. Чистые искры радости и веселья в её душе потухли, оставив место лишь тлеющим углям презрения и ненависти.
Да, я добился своего. Пусть не по доброй воле, но и не по моей прихоти — под гнётом обстоятельств она стала моей женой. И теперь только смерть разлучит нас. Но какой ценой!
Тяжёлый вздох вырывается из груди, когда снова вспоминаются её слёзы. И её покорно раздвинутые ноги. Я был ей противен, мерзок, неприятен, но она смирилась. Ей пришлось, ведь она обязана родить супругу детей. Или закончить свои дни в борделе.
И у меня так мало времени, чтобы дать ей шанс, что пусть лучше ненавидит. Похоронит меня и утешится.
Проклятая отравленная рана в боку.
Ведунья сказала: мне остался год. Может, меньше. Может, я успею благословить своего сына. Может, нет. А может, вообще всё это зря. Зря я цепляюсь за эту жизнь. Зря машу лапками как глупая утка, что не может взлететь из-за перебитого крыла, но ещё наивно надеюсь успеть что-то сделать.
— Георг! — догоняет меня Барт почти у самых ворот в замок.
— Я слушаю тебя, — оборачиваюсь к другу.
— Есть что-то, что я должен знать по поводу этой женитьбы?
— Есть что-то, чего ты не знаешь?
— Да, Георг, — хмурится мой генерал, пока медленно поднимается решётка на воротах. — Ты что-то скрываешь от меня, — он озабоченно чешет густую бороду. — Нет, мне не обидно. Ты — король. Ты должен хранить свои секреты. Но я беспокоюсь, что это груз, который тебе не потянуть в одиночестве.
— Спасибо, Барт! — я оборачиваюсь, чтобы посмотреть в его голубые глаза. — Я справлюсь. Как всегда, справлюсь.
— Ты можешь поделиться.
— Спасибо, Барт, — тяжёлый вздох рвётся из груди независимо от моего желания. — Но это груз, который мне не разделить с тобой.
Оставив слуге коня, поднимаюсь в покои королевы.
На ходу выслушиваю последние новости от её камеристки.
По мнению лекаря, есть большая вероятность зачать наследника именно в эти дни — тем лучше для неё. Чем быстрее понесёт, тем скорее отстану.
Отказалась от лекарства? Тем хуже для неё. Пусть строит из себя мученицу сколько хочет. Буду пользовать её по прямому назначению независимо от её желания.
— Все прочь! — прогоняю служанок и вхожу…»
Стойкое ощущение, что я лежу в лесу, уткнувшись носом в подстилку из мха. Пахнет отцветающими травами, хвоей, грибами и сверху меня придавило деревом.
И глаза открывать не хочется. И бок болит. И картинки воспоминаний мелькают перед глазами, как надоедливые мухи.
Какой-то горбатый мост. Вставший на дыбы конь. Убегающая в лес девчонка… Другая девочка, с рыжими, густой копной, кудряшками… С гобелена?.. Я бегу за первой. Больно хлещут по лицу ветки… А потом Ленка разливает по стопкам водку. На моей кухне.
— Пей, подруга! Подумаешь, мужик от неё ушёл. Другого найдёшь.
— Найду, — размазываю я по щекам тушь. И зачем-то вою, уткнувшись в салфетку. — Он сказал, я дурная, поэтому не смогла выносить ребёнка.
— Ты ни в чём не виновата, Даш, — гладит она меня по голове. — Просто так иногда случается, дети рождаются нежизнеспособными…
Церковь. Белое платье. Нет, не на мне, на девушке что я под руку веду к алтарю… Стадо коз, глупых, пугливых, белых. Они сбились в кучу, блеют, жмутся друг к другу… И снова коза, тоже белая, рогатая, но теперь одна, на развивающемся зелёном полотнище…
— Лен, ты здесь? Лен? — пытаюсь я разлепить глаза. — Ты, здесь, каза?
Вязко, как в болоте бултыхаются мысли. Свои, чужие воспоминания. Прошлое, настоящее. Всё смешалось. Кто я? Где я? Что вообще происходит?
Пока ясно только одно: дерево, что меня придавило — это чья-то мужская рука.
Глава 11
— Катарина! — где-то над ухом, словно гудит комар. Вот опять: — Катарина!
— Что за…? — поднимаю голову. — А, это ты, — снова падает моя дурная башка на каменную грудь короля при виде фея. И вечно она ногам покоя не даёт!
Нет, на какую-то долю секунды мне показалось, что я даже вернулась домой. Словно, бухая в хлам, просыпаюсь в своей постели. И Ленка где-то тут рядом, как всегда храпит воронкой кверху. И бред этот в голове не настоящий, а не из-за невыключенного телевизора. Я прямо готова была растолкать подругу, поделиться, пока не забыла. Нет, ну приснится же такое: эшафот, король, фей, тапочки. Но моя новая действительность оказывается даже краше.
Теперь у меня на руках умирающий красавец-король, который ни черта не знает: ни только что делать со своим хреном, но и со своими чувствами. А бедная Ленка, наверно, рыдает над свежим холмиком на моей могилке.
— Дарья Андреевна!
Этот ещё навязался на мою голову! И зачем я его только послушала? Жила бы сейчас в счастливом неведении. Мало мне было проблем.
— Чего тебе надобно, Карло? — тяжело вздыхаю я и приподнимаюсь. — Не до тебя мне сейчас.
Такая приятная тяжесть от горячей мужской руки, что аж на слезу пробивает.
— Горюшко ты моё луковое, — вытаскиваю из царских густых волос бигуди. — Ну и что мне теперь с тобой делать?
— Дарья Андреевна! Вы видели что-нибудь?
— Уйди, Карлуша, я в печали, — отмахиваюсь я, стирая с Гошкиной щеки помаду. Чего я только не видела! — Уж нафеячил ты, так нафеячил. Потерпи. Потом поговорим.
Веду пальцем по породистой горбинке носа повелителя.
— Гошик, мальчик мой, просыпайся! Просыпайся, скотина! Страна в опасности! — пытаюсь вытереть и губы, но это плохая затея: помада пачкается, а рука короля, что до этого покоилась на моей спине, оживает и резко подтягивает меня вверх.
Мама дорогая! Какой взгляд!
— Катарина?
А голос! Ну, всё! Я кончила.
— Да, мой король!
А штука, что сейчас упирается в моё бедро, надеюсь, пистолет?
Эту спасительную мысль додумать я не успеваю, потому что оказываюсь на кровати, слегка прижатая мускулистым торсом.
— Что я делаю в твоей постели? — прямо-таки ставит меня Его Неосведомлённость перед нелёгким выбором, что же ответить. Спишь? Любишь меня? Расплачиваешься за свои грехи? Мимо проходил, прилёг отдохнуть?
— А что ты делаешь? — не рискую я ответить. Отклоняюсь, глядя, как скорее извазюкала его помадой, чем вытерла.
— Не знаю, — выдыхает он, наклоняясь к моим губам. Не сводя с них глаз.
Мля, ну всё! Я второй раз кончила. Надо летописцу сказать, пусть два раза за сегодня королю там припишет. Ну нельзя так дышать на меня, в конце концов! Девушка я впечатлительная. Впечатляюсь быстро, завожусь вообще с полпинка. Вот чуть пригрел и всё, размякла, как масло.
Я на грани обморока, наши губы почти встречаются, когда без стука открывается дверь.
— Миледи! Ой, простите Ваше Величество!
— Что тебе Фелисия? — отвернув голову, шумно выдыхает он. «Чёрт бы тебя побрал, Фелисия!» — про себя добавляю я.
— Я принесла фрукты, сыр, вино.
— Поставь на стол и убирайся.
И всё то время, пока служанки бегают туда-сюда, я вижу только заросшую жёсткой щетиной скулу Георга и синяк, что всё же я на ней поставила.
— Почему они входят без стука? — шепчу я.
— Потому что я так приказал, — упирается он лбом в моё плечо, но ненадолго. — И не смей выходить из комнаты. Всё, что надо, тебе принесут сюда.
Я не успеваю даже пикнуть от возмущения, когда он отпускает меня и садится.
— Но за что? — слежу я как он трёт виски.
— Ты прекрасно знаешь, — встаёт, так на меня и не глянув, и идёт к двери. — Ты наказана.
— Ах ты гад! — выхватываю я из-под подушки оставшийся тапок и запускаю ему вслед. Но тот врезается в уже закрытую за Георгом Пятым дверь.
Нет, я, блин, нарядилась, как дура. Лежу тут вся такая красивая. Жалею его! А он вон чего! «Приказал он», — передразниваю засранца, слезая с кровати. Вот не думала, что это скажу, но жаль, что не обосрался. Глядишь, спеси поменьше стало бы.
И вообще, не за себя волнуюсь, мне там милостыню полагалось раздавать, а теперь что? Вот потому народ тебя и не любит, тиран нищастный!
— Ты прекрасно знаешь, — снова передразниваю я, садясь на подоконник. Ничего я не знаю! Мог бы потрудиться объяснить. Чуть не придавливаю замешкавшегося Карло. — Есть закурить?
— Не курю, — усмехается он, водружая на голову свой потрёпанный берет. — Мне одна тётенька сказала: вредно.
— Вот тоже кровопийца, — отмахиваюсь я и встаю.
Нужны мне его микроскопические цыгарки, когда у меня целый кувшин вина.
— Спросишь у короля, где он взял этот бутылёк, — теперь я передразниваю Карлу, пока до краёв наполняю бордовой жидкостью металлический кубок, украшенный чеканкой. — Ага, спросила. Вообще душевно поговорили. Ты не мог эту сваю попозже убрать? — разворачиваюсь я к фею с бокалом и гроздью винограда в руках.
— Чтобы вы нацеловались? — и снова этот смешок.
— Он вообще-то мой муж, — принюхиваюсь я к вину. — А ты, мелочь, просто ещё ни хрена не понимаешь, когда правильно разговоры заводить.
Делаю пробный глоток. На вкус как хорошее Киндзмараули. Ну что? А жизнь-то налаживается!
— Ты здесь не за этим, — ковыряет фей дырку на колене.
— Так у меня оказывается есть миссия? — сажусь рядом с ним и отпиваю ещё. Или это что было? Закусываю принесённой виноградиной. Протягиваю гроздь злобному феёнышу. — Ешь и давай уже, рассказывай.
— Сначала вы.
— Ага, — киваю я. — А ключи от квартиры, где деньги лежат, не хочешь?