И когда только я научилась так смотреть? Гордо, свысока, важно.
Когда на мне затянули корсет, грудь в котором подпрыгнула на два размера? Или когда вручили складной шёлковый веер? В моих руках он сейчас выглядит как жезл полководца, которым я постукиваю по столу, приглашая плюгавого старикашку в смешной шапочке с кисточкой, занять стул.
— Прошу вас, господин…
— Ля Поль, Ваша Милость, — склоняется он, получая своей кисточкой по лбу. — Королевский летописец.
— Очень приятно, Катарина, жена короля Абсинтии.
И снова постукиваю я от нетерпения, пока, никуда не торопясь, он листает свою огромную исписанную до половины книгу. Потом подслеповато тычет пером в принесённую с собой чернильницу. Подслеповато, потому что попадает в неё не сразу. И первым делом оставляет на странице жирную кляксу. Долго сокрушённо качает головой, словно такое с ним впервые, хотя разворот его гроссбуха похож на минное поле, и потом только задаёт, наконец, свой вопрос:
— Приходил ли сегодня Его Величество в вашу спальню?
Веер замирает в моей руке. Да он и сейчас ещё там, только к чему это старикан клонит?
— Ну, допустим, приходил, — смотрю я как он начал кивать ещё до того, как я ответила, и сделал какую-то пометку.
— Приняли вы его?
— Ох, приняла, — отвечаю я, приложив руку к груди. Ну что ещё мне оставалась, только принять и простить. Но невозмутимый Ла Поль не реагирует. Видимо, он ещё и глуховат. — Приняла, приняла. Как в лучших домах ЛондОна.
— Сколько раз наступило семяизлияние? — опять делает он пометку, и я явственно вижу нацарапанные пером буквы «СИ».
Что за…? Этот борзописец вообще в своём уме или повредился? Разве задают приличным девушкам такие вопросы? Но он замирает со своим пером, желая услышать ответ.
— А сколько надо? — нет у меня желания позорить в глазах потомков самодержца. А то внесут в летопись и всё, пиши пропало, закрепится за ним слава не сурового челябинского парня, а слабого, по-мужски несостоятельного. — Один, — слежу я за реакцией дедули, и он как будто ждёт продолжения. — А потом ещё один раз… заходил.
Но странный дедушка опять вроде как ожидает новых откровений.
— Нет, я, конечно, не замеряла, но энное количество семенной жидкости в меня точно попало.
Интересно, в чём они тут такое меряют для истории? В горстях?
«Алё, гараж!» — так и подмывает меня пощёлкать пальцами перед дедушкиным лицом. Хотя чего это я так не по-королевски, у меня же есть волшебный веер. Громко хлопаю о стол.
— Значит, сегодня до обеда один раз? — отмирает дед и принимается сверяться с какими-то записями, идущими ранее. И я не выдерживаю, заглядываю ему через плечо.
— Один раз, — подтверждаю.
— Один раз процедура консумации, — скользит он пальцами по строчкам и считает: — Один да один два. Два да один три.
А я дочитываю рядом: «Вскрикнула как мышка. Подтверждено м-ль Ф., личной камеристкой, г-жой Ф.Ф., специально приглашённой» и неразборчиво добавлена ещё парочка каких-то ледей. «От ужина отказался. Заперся в комнате с генералом Б.А. для обсуждения государственных дел. Ночью приходил к покоям жены. Постоял, но не зашёл».
— Погоди, погоди, — убираю я морщинистую руку, что мешает мне читать.
«Дата (не поняла, но сегодня, утро). Опять постоял у двери покоев м.К. Поговорил с доктором. Поговорил с камеристкой. Уехал на охоту. Завтрак (прочерк). Подстрелил двух зайцев».
— Я дико извиняюсь, — отвлекаю я летописца, который явно про меня забыл и решил разлиновать свой гроссбух, отметив точками, где потребуются мои показания. Но и об этом он, похоже, тоже забыл, застыв с пером в руках. Зато я по точкам с удивлением узнаю, что ни много ни мало, а король ещё должен зайти ко мне после обеда и на ночь глядя. — А почему не написано, что он ел на обед? Хороший ли у него был стул? Не мягковатый ли?
— Простите, миледи, — как проснувшийся филин вздрагивает летописец и ставит в своих талмудах ещё одну кляксу. — Это записывает королевский лекарь. А какие приказы и в котором часу подписаны — работа писчего канцелярии. А вот если скажем…
— Вы бочку на него катите, то это уже в транспортный отдел. Ужас, сколько бюрократии, — возмущаюсь я и выхватываю взглядом нечто, что мне совсем не нравится.
На предыдущей странице между «зайцами» и «обедом», когда Катьки ещё и в помине не было во дворце, указана некая «м-ль М.А» Это что ещё за Мля? И судя по записям Его Неутомимость оприходовал гражданочку и накануне вечером. А на следующий день вот то самое, что летописец называет загадочными буквами «СИ» он сделал этой М.А. в… платок?
Всё! Ущипните меня. Я не верю. Просто в голове не укладывается, что несчастный король оставляет своё королевское семя не только по расписанию, но и в строго отведённых местах. И каждый миллилитр ценного биологического материала берётся на карандаш.
Пришёл. Увидел. СИ. Какие на хрен поцелуи, когда служанки чутко прислушиваются у дверей к каждому финальному рыку, ну или «писку», который издаёт не он. Ведь именно с их слов записано это «постоял у двери». Ну, Филя! Ну, шпиён!
Ры-ы-ы! Аж подбрасывает меня от возмущения. А трудовой договор с этой МА у него подписан? А отпуск? Выходные? Стирает ли она, скажем, этот свой платок?
— Любезнейший мистер Ля Поль, вы не могли бы оставить мне эту тетрадочку до вечера? — тяну я к себе фолиант. Судя по толщине, я почерпну из него немало сведений о Георге Не Знающем Усталости.
— Но это моя работа, — тянет он его в другую сторону.
— А моя работа — родить королю наследника. И я могу поспорить, кому из нас трудней!
Я бы, конечно, одержала победу, но зачем без нужды расстраивать старика.
— Впрочем, увидимся после ужина, — отпускаю я книгу. — Я ведь правильно поняла, что у нас обязательно должен быть повод встретиться? Ну, скажем, король подстрелит ещё парочку зайцев? — последний вопрос я задаю Фелисии, которая выпроваживает словно и забывшего, что он здесь делал, биографа.
— Это обычная процедура, — пожимает она плечами. — За каждым вступившим на престол монархом ведутся такие записи.
— Но зачем? — искренне не понимаю я.
— Для истории. А ещё если король плохо исполняет свой супружеский долг, то у него не будет оснований избавиться от своей жены, если она не понесёт.
— А плохо — это сколько? — снова выходим мы из комнаты Аурелии в коридор.
— Реже, чем раз в день, — вздыхает она сочувствующе.
— А почему же меня записали в этот график три раза в день? Что вообще за стахановские нормы?
— Как молодую жену. С ней Его Величество должен быть ненасытным. Да к тому же скоро отбывает по делам. Поэтому лекарь и приготовил специальный состав.
— И вот хорошо, что ты о нём заговорила, — показываю я на неё веером. А потом разглядываю это сложенное опахало. А удобная штука! На все случаи жизни. — По сколько же я должна его пить?
— Пару капель, миледи, на стакан воды, — показывает она, что я повернула не туда.
— То есть на полстакана одну каплю? — останавливаюсь. — А на сколько приёмов рассчитан весь флакон?
— В нём около пятидесяти капель.
«На ведро воды», — на глазок подсчитываю я. Боже, он там хоть жив после такой лошадиной дозы?
— А чем чревата передозировка?
— Если принять много, — каким-то чудом догадывается она, что именно имею я в виду, — то возможна сонливость, слабость.
— А если очень много?
— Расстройство живота, — пожимает она полными плечами. — Сильное.
«Сильное?! Ужас!» — срываюсь я с места, на бегу соображая, что же делать. Я, блин, сама прикажу казнить этого лекаря. Это ж надо догадаться снотворное со слабительным мешать. Надо срочно короля будить. Или уже поздно?
— Миледи, не туда! Там покои Его Величества! — кричит мне вслед Фелисия, потому что в этих бесконечных безликих коридорах я снова повернула не в ту сторону.
Чёртов топографический кретинизм. И проклятое любопытство. Открытая настежь дверь заставляет меня заглянуть, прежде чем развернуться.
Рабочий кабинет короля. Со стены снимают, видимо, для чистки гобелен, посреди которого красуется пятно. Чернильницей он в него что ли запустил? Или метил кому-нибудь в голову и промахнулся? «Только… это же…» — застываю я гипсовым месторождением.
На полотне, которое бережно освобождают от рамы, между парнем, одетым в чёрное, парнем в белом и чернильной кляксой изображена девочка лет десяти с ярко-рыжими волосами. И не просто нарисована — она словно сияет объёмной три-D картинкой, в отличие тусклых мужских фигур.
— Это же… — вовремя прикусываю я язык, чтобы не ляпнуть лишнего при Фелисии.
— Наши боги. Ог и Орт, — уже знакомым ромбом истово крестится она.
И мне, конечно, очень интересно послушать про их религию, но у меня сейчас крайне, крайне неотложные дела.
Глава 9
Аккуратно открываю дверь в спальню. Не знаю, чего я хочу больше: чтобы король уже ушёл, или чтобы он ещё спал.
Вариант, что он там сидит злой и поджидает меня с ремнём в руках я как-то не рассматриваю, и усиленно принюхиваюсь, чтобы не наткнуться на ещё большую неожиданность.
К счастью, оба эти варианта так и остались вариантами. В комнате меня встречают мечущийся под потолком Карл и всё ещё спящее как младенец Величество.
— Где ты ходишь? — едва не врезается в меня с налёта взволнованно шипящий фей.
— Эй, эй, потише, бомбардировщик, — таким же громким шёпотом отвечаю я, едва успевая отклониться. — У нас тут всё в порядке?
— Нет! — нервно выкрикивает он.
— Что? Уже? — прикрываюсь я ладошкой и кошусь на кровать, с трудом представляя, как же переть эту тушу в ванну. И с этого порхающего лягушонка толку мало. Надо будить засранца. Уже предвкушаю это фееричное пробуждение и его лицо.
— Что «уже»? — мельтешит перед глазами Карл.
— Ну, там… медвежья болезнь, все дела, — осторожно огибаю я кровать и с опаской заглядываю между раскинутых ног Горе-Величества. Даже наклоняюсь и принюхиваюсь. Дублёная кожа штанов и вроде как… мыло. Ничем подозрительным не пахнет.
— Что ты делаешь? — нависает над моим ухом Карл, когда я сажусь рядом с этим потенциально опасным телом на кровать.
— Что, что, бужу его, — шиплю я в ответ, дёргая за рукав королевской рубахи. — Пока не случилось страшное.
Или не надо? Блин, нет! Не могу я так с мужиком. Уверенно трясу его горячую ладонь.
— Его нельзя будить, — вцепляется в мою руку Карл, когда король вздыхает и во сне поворачивает голову.
— Его надо разбудить. Ты не понимаешь, — отмахиваюсь я от настырного фея. — Он выпил целый пузырёк лекарства, у которого такой нежелательный эффект… в общем, тебе лучше не знать.
— В том то и дело, что я знаю, — тянет он меня к окну.
— Знаешь? Про расстройство желудка?
— Нет, — зависает он рядом.
— Тогда ничего-то ты не знаешь, Карл, — отмахиваюсь я. — Ты вообще первым делом должен был спросишь: это ты избила короля? И я бы тебе ответила: да, я ушатала его твоим тапком. Но, положа руку на сердце, это не я. Его скосила настойка, которую доктор выписал Катарине. Коктейль «спящий засранец». И он вылакал весь флакон, — добавляю я страшным шёпотом. — Фелисия сказала: это чревато.
— Нет, — упрямо машет фей салатовыми кудряшками. — Это другая настойка, не та, что должны были давать тебе. И не вызывает она никаких расстройств живота, — уверенно заявляет он. Метнувшись за пузырьком, вытрясает на ладонь последнюю каплю. — Видишь? — растирает и предъявляет мне.
— Ого! Да она светится как токсичные отходы.
Но Карл заставляет меня ещё и нюхать это фосфоресцирующее безобразие.
— Можно подумать, я что-то понимаю, — склоняюсь я, потягивая носом. — Пахнет твоей грязной рукой, грибами и какими-то травами.
— Не какими-то, — вытирает он руку о штанину. — Тебя, то есть Катарину, хотели опоить сон-травой. Медвежьим корнем.
— Ну, логично, да, пусть бы девчонка хоть выспалась, — с умилением смотрю я на посвистывающего во сне самодержца. И даже немного жаль, что мучительные часы в сортире ему не грозят. У меня, можно сказать, только появилась надежда одержать и тактическую, и стратегическую победу, а он чего-то не того нахлебался. — А вот я не вижу разночтений, — оборачиваюсь к Карлуше, ещё не сдаваясь. — Их могли и смешать.
— Да нет же! — кипятится неугомонный фей. — Это чистая сон-трава. Та, что позволяет заглянуть в чужую память. Во сне. Кто-то хотел вызнать через тебя правду. Выяснить, что произошло на эшафоте. Потому что произошло многое.
— Именно тот момент, когда я оказалась в теле Катарины?
— Да, трава действует очень коротко. Тебе же предлагали эту настойку вчера?
— Да я почём знаю! У меня там провалы в памяти. Но сегодня с утра мне навяливали её точно.
Ну, начинается! Скандалы. Интриги. Расследования. Дворцовые тайны. Перевороты. Нигде людям спокойно не живётся.
— И как этот пузырёк оказался у короля?
— Это ты сама у него спросишь. А как оказалась здесь, я тебе расскажу. Потом. Время дорого. Он уже вот-вот проснётся, — косится фей на беспокойно сменившего положение короля.
— Вот ненавижу это ваше «потом», — шиплю на него как гусыня. Всё вечно потом, потом. А потом что-нибудь случится, так и помрёшь в неизвестности. — Ладно, хрен с тобой, сейчас-то что?
— Я думаю, — чешет он макушку. — Слушай, тебе хватило бы несколько капель, но раз король выпил весь флакон, думаю, ты сможешь узнать не только, что он делал вчера, но даже о чём думал сегодня утром. Только поторопись, — вновь взмывает фей.
— Да что ты мечешься, как скипидарный, туда-сюда, туда-сюда, — машу я не него, хотя эта перспективка меня очень даже заинтересовала.
«Вот сейчас узнаю все постыдные тайны этого тирана, — потираю я мысленно ручки. — И будет у меня на руках столько козырей, что ему вовек не отбиться». А вдруг он носит женские трусики? А, нет, чёрт, у них же тут с этим проблемы. Но вот про эту загадочную даму «с платком» он же точно будет вспоминать? Сколько там раз в день мужчины думают о сексе? Девятнадцать? «Э-э-э… Чёрт, я похоже, мужик» — вспоминаю, сколько же раз я за сегодня уже об этом подумала.
— Надо подготовиться! — Карл выхватывает из ножен свою шпажку и уносится к потолку.
В фейерверке зелёных искр входную дверь приваливает бетонным блоком. «РСУ №5» — гласит на нём красный трафарет, заставляя меня озадачится. Что-то до боли знакомое в привязанной к арматуре полосатой ленте и этой косо сделанной надписи, но меня осеняет не догадка.
— Слушай, а кого хрена тогда ты сбежал и не помог мне забаррикадироваться от короля?
— От короля нельзя, — снова взмахивает своей шпагой фей, двигая блок к двери и безбожно царапая отполированный мрамор пола. — Он разнёс бы замок по кирпичикам, но вошёл. Надо торопиться, а то его скоро начнут искать.
Ты подумай, какой настырный! Этот Венценосный. Хотя и мелкий тоже упрям.
— И что делать? — уже достал меня Карло своей суетой.
— Так, бери его за руку, — командует он, а когда я вцепляюсь в Гогу как лишай в пионерку, вносит поправки: — Нет, лучше ложись рядом.
«Ну-ка, подвинься!» — валюсь я тюком на кровать, толкая Величество в бок и утыкаясь в царскую подмышку.
— С другой стороны, — зорко следит фей, как я повинуюсь, взбираюсь на кровать с ногами, а потом снова передумывает. — Нет, лучше ложись ему на грудь.
— Ты издеваешься что ли? — подтягиваю я повыше свои юбки, стоя на коленях над королём. И стойкое желание придушить гадёныша борется во мне с желанием потоптаться на спящем короле.
— Давай, давай, — подгоняет малолетний генерал, пока я неуклюже устраиваюсь во весь рост на могучем теле тирана, как на топчане. Тот в ответ и не копнулся, как говорила моя бабушка. — Готова?
— Погоди, — вошкаюсь я. Снимаю с руки веер, убираю из-под живота мешающий кисет.
И не могу удержаться. Зря что ли помаду прихватила? Раскручиваю баночку. Наношу пальцем алую глазурь на полуоткрытые губы Гошика. От удара почти не осталось следа, скула лишь припухла. Кладу немного глянца на щёки. «Матрёшечка моя!» — любуюсь я результатом своего труда, отмахиваясь от назойливого фея. Раз уж обосраться Величеству не грозит, хоть так поиздеваться.