Потому вместо нападения я наблюдала и слушала их истории о камнях, способных разрушить миры. Второе око Кето. Легенда, за которой моя мать охотилась все свое царствование. Люди обсуждали, как отправятся на его поиски в ледяное королевство, и я поняла, что это прекрасный шанс. Если я поплыву за ними в снежное море, в ледяных водах которого человеку не выжить, то команде останется лишь беспомощно смотреть, как принц умирает.
У меня был план. Но я ошиблась, полагая, будто у моей матери его нет.
Пока я наблюдала за принцем, Морская королева наблюдала за мной. И едва я покинула мидасские доки в поисках еды, она себя проявила.
Запах насилия все острее. Я плыву по следу из тел акул и осьминогов, дрейфующих в воде. Лавирую между трупами животных, которыми в любой другой день с удовольствием бы полакомилась.
— Не ожидала, что ты явишься, — говорит Морская королева.
Она выглядит величественно в окружении окровавленных туш. Ошметки чужой плоти скользят по узорам на ее коже, ее щупальца угрожающе раскачиваются.
Я стискиваю челюсть:
— Я могу объяснить…
— Не сомневаюсь, что в этой милой маленькой головке полно оправданий, — прерывает королева. — И разумеется, меня они не волнуют.
— Матушка. — Мои руки сжимаются в кулаки. — Я покинула королевство не просто так.
Пред глазами всплывает образ золотого принца. Не замешкайся я на берегу, не поддайся сладкому аромату его кожи, и сейчас не нуждалась бы в оправданиях. Просто подарила бы его сердце матери и заслужила бы ее прощение.
— Ты спасла человека, — голос королевы мрачен, как ночь.
Я качаю головой:
— Неправда.
Она хлещет щупальцами по океанскому дну, и меня накрывает волной песка, опрокидывая навзничь. Я откашливаю попавшую в горло гальку.
— Твоя ложь оскорбительна, — негодует королева. — Ты спасла человека, и не просто человека, а того, кто убивает нас. И все лишь бы досадить мне, ослушаться? — спрашивает она и тут же добавляет с отвращением: — Или, может, ты стала слабой? Глупая маленькая девочка, очарованная принцем. Скажи, дело в его улыбке? Она оживила твое сердце, и ты влюбилась, как какая-нибудь русалка?
Мысли путаются. Я в таком смятении, что даже возмутиться не могу. Любовь — в океане нечасто встретишь это слово. Оно рождается лишь в моей песне да на устах убитых мною принцев. И я никогда не слышала его от своей матери. Я даже не знаю, что оно на самом деле значит. Просто слово, которое дорого людям по непонятным мне причинам. О любви даже нельзя сказать на псариине. И все же мать обвиняет меня в этом чувстве. Может, это как моя верность Калье? Сила, которая заставляет меня без раздумий бросаться на ее защиту? Если так, то обвинения королевы еще нелепее, ибо принца я желаю лишь убить, и это явно не любовь, пусть я и не знаю о ней ничего.
— Ты ошибаешься, — говорю я матери.
Губы ее брезгливо кривятся.
— Ради него ты убила русалку.
— Она пыталась съесть его сердце!
— И что в этом плохого? — спрашивает королева, прищурившись. — Пусть бы тварь вырвала его грязное сердце и заглотила целиком.
— Он был моим, — возражаю я. — Подарком для тебя! Мое восемнадцатое подношение.
Она замирает, осмысливая услышанное.
— Ты охотилась на принца к своему восемнадцатилетию.
— Да. Но, матушка…
Взгляд Морской королевы темнеет, и в следующий миг одно из ее щупалец подхватывает меня со дна.
— Какая наглость!
Оно сжимается вокруг моего горла, пока океан перед глазами не теряет четкость. Меня трясет от ощущения угрозы. Я смертоносна, но Морская королева — это нечто большее. Нечто другое.
— Мама, — умоляю я.
Но она лишь сильнее скручивает щупальце, лишая меня голоса. Пожелай она, могла бы сломать шею пополам. Оторвать мне голову, как я оторвала голову русалки. А может, даже вырвать сердце.
Королева швыряет меня обратно на дно, и я хватаюсь за горло, касаюсь чувствительной кожи и тут же отдергиваю руку прочь, когда кости под пальцами начинают трещать. Надо мной, точно черная тень, возвышается королева. Вода вокруг нас тускнеет до серого, а затем сочится черным, будто океан запятнан ее яростью.
— Ты недостойна быть моей наследницей, — шипит Морская королева.
Я размыкаю губы, чтобы ответить, но чувствую лишь кислоту. Пылающая магия, сменив океанскую соль, разъедает мне горло. Я едва могу дышать от боли.
— Недостойна дарованной тебе жизни.
— Нет, — умоляю я.
Едва различимый шепот, единственное слово. Шорох в воде, замаскированный под голос, — прямо как у тети Крестелл перед смертью.
— Мнишь себя Погибелью Принцев. — Морская королева раскатисто хохочет. — Но ты Спасительница Принца.
Затем поднимает трезубец, вырезанный из костей богини Кето. Черных, как ночь. Полных магии. Трезубец с рубином на центральном зубце, ожидающим приказов.
— Поглядим, — ухмыляется королева, — осталась ли надежда на твое искупление.
Она стучит трезубцем об пол, и я выгибаюсь от боли, какой прежде не могла даже вообразить. Кости мои ломаются и перестраиваются. Кровь льет из ушей и рта, разъедая кожу. Жабры. Хвостовой плавник раскалывается, разрывая меня точно посредине. Разбивая меня пополам. Чешуя, некогда мерцавшая, будто звезды, облетает в мгновение ока, а в моей груди зарождается незнакомая пульсация. Словно тысячи кулаков бьют меня изнутри.
Я хватаюсь за грудь, впиваюсь ногтями, пытаясь вырвать из себя эту штуку. Вызволить ее. Пойманную в ловушку и так отчаянно жаждущую свободы — вон как колотится.
И поверх всей этой бури я слышу слова матери:
— Если ты могучая Погибель Принцев, то сможешь украсть сердце этого принца даже без своего голоса. Без своей песни.
Я изо всех сил цепляюсь за ускользающий разум, но океан душит. Соль и кровь разъедают горло, и я могу только задыхаться и молотить конечностями по воде. Но держусь. Я не знаю, что случится, если закрыть глаза. Не знаю, смогу ли когда-нибудь открыть их снова.
— Если желаешь вернуться, — рычит Морская королева, — принеси мне его сердце до солнцестояния.
Я хочу сосредоточиться, но слова ее рассеиваются эхом. Неразборчивыми звуками. Непонятными, неправильными. Меня разорвало на части, а ей все мало.
Веки мои опускаются. Чернота моря захватывает глазницы, вода заполняет уши, пока не остается ничего, кроме онемения. С последним взглядом на размытую тень моей королевы, я закрываю глаза и отдаюсь на милость тьмы.
Глава 14
ЭЛИАН
Пирамида исчезает за горизонтом. Солнце поднимается все выше — золотое над золотым. Мы плывем прочь от сияющего города, пока океан вновь не становится синим, а глаза мои не привыкают к необъятному простору. На это всегда уходит какое-то время. Поначалу, покуда отблески Мидаса все еще застилают взор, синева кажется приглушенной, а белые облака — словно испачканы бронзой. Но вскоре мир взрывается красками, яркими и неумолимыми. С коралловыми рыбами и небесами цвета колокольчиков.
Дворец, семья, сделка с Сакурой — все это осталось позади. А передо мной весь мир. Мир, готовый быть познанным.
Я сжимаю в руке пергамент. Карту тайных проходов в неприступной Заоблачной горе, известных лишь членам королевской семьи Пагоса. Вот как они благополучно взбираются на вершину, доказывая народу свою значимость. Ради этой карты я пожертвовал будущим, и сейчас осталось только найти королевское ожерелье. Благо я знаю, где искать.
Родным о помолвке я не рассказал. Решил приберечь радостную весть до собственной смерти. Мне и реакции команды хватило с лихвой, и если унизительные насмешки остальных меня не особо трогают, то возмущение Мадрид, мол, как ты мог продаться, — очень даже. Ее полжизни продавали с корабля на корабль, так что в отношении свободы во всех ее проявлениях Мадрид непреклонна.
Я мог бы ее утешить — хотя было бы странно в данной ситуации еще и утешать кого-то — тем, что не собираюсь жениться. Нет, от своего слова я не отступлю. Я не из таких мужчин, а Сакура не из тех женщин, что легко прощают предательство. И все же выход есть. Еще одна сделка, благодаря которой мы оба получим желаемое. Просто нужно ввести в игру нового игрока.
Стоя на шканцах, я оглядываю «Саад». Солнце скрылось, и палубу озаряет лишь луна да мерцание фонарей вдоль борта. Костяк экипажа — отличное название для моих добровольцев — спит в трюме. Или не спит, а травит шутки и непристойные байки вместо колыбельных. Немногие, оставшиеся наверху, по-прежнему на редкость тихи и подавлены.
Мы направляемся к Эйдиллиону — одной из нескольких остановок на пути к Пагосу и основанию моего плана. Лишь в Эйдиллионе есть подходящая замена на роль супруга, которую Сакура не отвергнет сразу же.
Торик на палубе играет в карты с Мадрид — она утверждает, что уделает его в любой игре, какую мой старпом только сумеет вспомнить. Их схватка бесшумна, лишь изредка раздаются резкие вдохи, когда Торик в очередной раз затягивается сигарой. У его ног сидит помощник инженера. Время от времени он исчезает в трюме, затем вновь появляется, усаживается на пол и продолжает штопать носки.
Ночь пробуждает в каждом из них что-то особенное. «Саад» — дом, здесь они в безопасности и на пару драгоценных минут могут наконец опустить свои щиты. Для них море никогда не несло настоящей угрозы. Даже наполненное сиренами, акулами и прочими тварями, что за считаные секунды могут проглотить человека целиком. По-настоящему опасны только люди. Они непредсказуемы. Они лгут и предают. И от «Саад» они сейчас далеко-далеко.
— Так эта карта приведет нас к кристаллу? — спрашивает Кай.
Я пожимаю плечами:
— Или к смерти.
Он кладет руку мне на плечо:
— Побольше уверенности. Ты еще никогда не выбирал для нас неверный путь.
— Это лишь значит, что никто не будет готов, когда я ошибусь.
Кай глядит на меня пренебрежительно. Мы ровесники, но каким-то смехотворным образом из-за него я вечно чувствую себя младшим. Скорее несмышленым юнцом, чем капитаном, коим пытаюсь быть.
— Так всегда, — говорит Кай. — Невозможно оценить, стоит ли дело риска, пока не станет слишком поздно.
— К старости ты стал поистине поэтичным, — отзываюсь я. — Что ж, будем надеяться, что ты прав и карта действительно поможет нам не замерзнуть насмерть. Очень уж я привязан ко всем своим пальцам на руках и ногах.
— До сих пор не верится, что ты променял свое будущее на кусок пергамента, — сетует Кай и тянется к ножу на поясе, будто разговор о Сакуре напоминает ему о сражениях.
— Разве не ты только что разглагольствовал о том, что порой риск оправдан?
— Да, но не мерзкий же брак с принцессой! — Последнее слово он произносит с отвращением, будто ему невыносима одна только мысль о моей женитьбе на себе подобной.
— Я тебя понял. И даже собираюсь предложить Сакуре кое-кого получше, чем я, каким бы маловероятным это ни казалось. Затем мы и плывем в Эйдиллион. Так что пока не ставь на мне крест. У меня есть план, и сейчас тебе нужно просто верить.
— Вот только твои планы всегда заканчиваются шрамами.
— Дамы обожают шрамы.
— Не те, что от укусов.
Я ухмыляюсь:
— Сомневаюсь, что королева Эйдиллиона захочет нас съесть.
— До нее еще плыть и плыть, — напоминает Кай. — Полно времени, чтобы стать чьим-нибудь обедом по пути.
Несмотря на сомнения, Кая моя уклончивость, похоже, вполне устраивает. Он вообще любит туманные реплики и расплывчатые, почти легкомысленные ответы. Порой незнание чего-то будоражит не хуже охоты. Я зачастую разделяю это чувство — чем меньше знаешь, тем больше можешь познать. Но сейчас я хочу знать больше, чем написано в детской книжке, спрятанной у меня в каюте.
Там говорится о вершине Заоблачной горы, самой удаленной от моря точке, и о дворце, созданном из последнего замерзшего дыхания морской богини Кето. Святилище, куда допускаются лишь потомки пагосских королей в их сакральном паломничестве. Они остаются там на шестнадцать дней — молятся и почитают богов, вырезавших их изо льда. И именно там, в самом сердце этого священного дворца, лежит кристалл Кето. Вероятно.
Все наше путешествие основано на слухах и домыслах, и радует лишь то, что из-за пропажи ожерелья Сакура и ее родня не сумели пробраться в запертый купол. Вряд ли я бы смог использовать кристалл, завладей они им раньше. Только представив беседу с властителем Пагоса, я морщусь. «А не одолжите мне и моим верным пиратам на пару деньков один из мощнейших источников магии в мире? Я только убью своего бессмертного врага и сразу же верну, честное слово».
Добраться до кристалла первым — огромное преимущество. Но как бы ни утешала эта мысль, рассказ Сакуры о скрытых куполах и потерянных ключах в виде ожерелий все сильно усложняет. Если я не найду это ожерелье, то продался впустую. Впрочем, неудачные поиски ее семьи еще ничего не значат. В конце концов, у них не было меня.
— Сыграть не хочешь? — поднимает на меня взгляд Мадрид. — А то Торик — жалкий неудачник.
— А ты жухало, — парирует Торик. — У нее карты в рукаве.
— Если в моем рукаве что и припрятано, то только сноровка и талант.
— Вот! А я о чем? Сноровка.
Снизу вверх на них смотрит помощник инженера:
— Я обмана не заметил. — И протаскивает иглу сквозь лоскутный носок.
— Ха. — Торик легонько треплет его за ухо. — Ты был слишком занят вязанием.
— Я шью. А если ты против, то твою долю я выброшу за борт.
— Высокомерие, — ворчит Торик и поворачивается ко мне: — Куда ни глянь, всюду высокомерие.
— Что отдаешь, то и получаешь, — говорю я.
— Я отдаю им сердце и душу, — возражает он.
— Прости, не знал, что они у тебя есть.
Рядом посмеивается Кай:
— Вот потому-то он всегда и проигрывает. Нет сердца и воображения нет.
— Ты бы поосторожнее… чтобы швырнуть тебя за борт, воображение не нужно, — бормочет Торик. — Что скажешь, кэп? В этом плавании нам правда так необходим еще один охотник на сирен?
— Кай еще и готовит, — напоминает Мадрид, собирая карты в колоду.
Торик качает головой:
— Уверен, мы и без твоего красавчика прекрасно можем закинуть сети, поймать рыбу и зажарить ее на ужин.
Мадрид ответом не утруждается, и только я собираюсь за нее вступиться, как краем глаза замечаю что-то в отдалении. Странную тень посреди океана. Силуэт в воде. Прищурившись, я вытаскиваю золотую подзорную трубу из петли на поясе.
— Северо-запад, — говорю Каю, и тот подносит к лицу маленький бинокль. — Видишь?
— Мужчина.
Я качаю головой:
— С точностью до наоборот. — Я щурюсь все сильнее, яростно прижимаясь глазом к окуляру. — Это девушка.
— Что она делает посреди проклятого океана? — Торик взбегает к нам по ступенькам.
Мадрид на главной палубе убирает карты в коробку и сухо произносит:
— Ловит себе рыбу на ужин?
— Тут водятся акулы, — оборачивается к ней Торик.
— С рисом самое то.
Я закатываю глаза.
К счастью, девчонка не тонет, а плывет. Плывет и… все. Просто плещется в открытых водах, а вокруг ни души, ни единого суденышка. Я втягиваю воздух, и в тот же миг девушка поворачивается к кораблю. Невозможно, но, клянусь, она смотрит прямо на меня. В самое мое нутро.
— Что она там делает?
Я гляжу на Кая:
— Ничего. Она просто… там.
Но когда я вновь смотрю в трубу, девчонки там уже нет — только смертельно неподвижная гладь.
— Кай! — Я бросаюсь к краю корабля. — Полный вперед! Сделай круг и подготовь спасательный буй. И поднимайте остальных, пусть будут наготове. Возможно, это ловушка.
— Не дури, капитан! — кричит Торик.
— Это наверняка уловка, — соглашается Мадрид.
Я не обращаю на них внимания, пока Кай не кладет мне на плечо руку в перчатке, удерживая меня.
— Элиан, остановись. В воде могут быть сирены.
Я стискиваю зубы:
— Я не дам проклятым тварям убить еще кого-то.
Кай расправляет спину:
— Тогда позволь мне пойти вместо тебя.
Мадрид замирает на мгновение, а потом медленнее, чем когда-либо, закидывает ружье на плечо.
Я кладу ладонь поверх руки Кая. Его жест никак не связан с героическим желанием спасти тонущую девушку, лишь с преданностью. Потому что на самом деле он хочет спасти меня. Но если я в чем-то и нуждаюсь, то точно не в спасении. Я так часто рисковал жизнью, что уверился в собственной неуязвимости.