Вэлиан покачала головой, прикрыв глаза, она стала согреваться. Жар у сердца наиболее сильный, она скоро обсохнет, а посидит чуть дольше, так и вовсе не заболеет.
— Ничего.
Дракон свернулся сильнее, подтянув к голове хвост, закрывая щель между головой и плечом полностью. Он ощущал холод, но это было похоже скорее на зябкое утро к которому быстро привыкаешь, чем на реальную стужу. Он закрывал от ветра девушку, что примостилась у его груди. Первая дрожь у нее еще не прошла, но к бледным щекам стала приливать кровь, едва заметный румянец окрасил щеки.
— Все вышло, как нельзя случайно. Мне нужно было избавиться от скелетов, а тут он.
И в самом то деле, это ведь так буднично: избавляться от скелетов и скрываться от некромантов..
— У тебя пунктик, в списке напротив некромантов или он, что-то имеет против тебя?
Она слабо улыбнулась и покачала головой, убирая от чумазого лица волосы и возвращая руку обратно, на его лапу. Последнее было приятно и удивительно вдвойне, у Фэйта уже сложилось некое впечатление о ней: что она четко делит общение на “мухи и котлеты”. Пленница не дрожала, не пятилась, не старалась бежать и не впадала в ступор, и была ли она вообще пленницей? Ведет себя так спокойно, словно они приятели, что недалеко от истины.
— Нет, у меня нет списка, это задание. Я на службе и мне лично, он ничего не сделал, куртку, если только испортил и плеер.
Сфайрат приоткрыл глаза, еще раз взглянув на женщину, что отказывалась его бояться. Холодные воды ручья, как это бывало обычно, смыли все наложенные заклятья. Вэлиан не изменилась. Разве, что глаза стали миндалевидными и уши заострились, но это не считается. Она такая же, другое дело характер, сдержанный секретарь уступил место острой на язык, упрямой магичке. Он еще не слышал, чтобы кто-то, добровольно, менял свой собственный характер, скорее, это относится к биологической магии, направленной на управление существами.
— Что помощь не позвала? Или выбиваешь звезды героя?
Она приоткрыла глаза, взглянув на него сквозь смеженные веки. Этот взгляд он однажды видел: коварство, насмешка и некий укор.
— Просто дура, — проговорила она, скривив губы, — увлеклась и забыла, что уже несколько часов гоняюсь за трупами. А ты? Метишь в принцы или просто зарабатываешь на титул “благородный и отважный”?
Сфайрат взглянул на это смеющееся над ним “безобразие”, решая, что будет делать дальше. Есть в ней нечто притягательное и надо признать, он восхищен ее манерой держать себя. Хотел ли он предстать перед ней в истинном обличии? Не сегодня. Хотел ли он узнать ее? Да, несомненно. Второй день знакомства, он заинтригован, удивлен и ему не скучно.
— Женщина, ты, вообще, что-нибудь знаешь о драконах?
Он выяснил, что она иная. Да, интуиция не подвела его, при их первой встрече. Эльфийка и маг. Однако, он так и не смог понять, в чем причина ее бесстрашия: возможно это приобретенное качество. Может, ее предки убивали драконов в великой войне, а может ради магических зелий и артефактов.
— Кое-что. Знаю, что с вами шутки плохи и от вас стоит держаться подальше, а что?
Женщина легко дергает плечом, что говорит, что этот ответ из разряда “ничего особенного”.
— Ты не пытаешься сбежать и с чувством юмора у тебя всё в порядке. Часто ты встречаешь драконов?
Она медлит мгновение, прежде чем отрицательно качнуть головой.
— Нет, времена, когда драконы попадались на каждом шагу, прошли и то что границы темных эльфов граничат с землями драконов, совсем не означает, что я видела драконов чуть чаще, чем на картинках.
Народностей темных эльфов много, есть те, что живут в горах, возле моря, в тех же тропических лесах. Откуда она?
— Я видела двух драконов. Один из них прилетал к правителю, чтобы засвидетельствовать свое почтение, это был какой-то очередной юбилей, а дракон пролетал мимо и скажем так, залетел на огонек. Второй прилетел вскоре после первого и поразил меня, впрочем не только меня.
— Был так красив, грозен и величественен?
Сфайрат не может сдержать усмешки, это вполне обычная реакция, как трепет, страх и ужас. Вэлиан открывает глаза и очень серьезно отвечает:
— Нет, очень толст.
Сфайрат кашляет, сдерживая смех. Драконам совсем не просто смеяться, не поджигая при этом все вокруг. Представить толстого дракона и сдержать смех при этом, действительно нелегко.
— Женщина, перестань дразнить меня и смеяться над древней и уважаемой расой.
Ей смешно, но она не смеется.
— Я не дразню тебя, это правда. Тебе трудно в это поверить, но если у тебя есть какие-то дела или родня на Востоке, в горах Огрызках навести их и убедись в том, что я права и даже не думала об оскорблении. Только не таким образом.
Сфайрат приоткрывает глаза, глядя на нее.
— Не таким образом?
И вот еще, она ушла от ответа: обмолвилась про задание, но в чем именно оно заключается так и не сказала. Важно ли ему это? Скорее любопытно.
— Да, признаюсь, за ним было презабавно наблюдать, но ни в коем случае не дать понять, какой эффект вызывает его внешность. Оскорблять по факту внешнего вида — глупо, тут ведь ничего не сделать.
Дракон фыркает в ухмылке.
— Твои смывшиеся чары поспорят с тобой, кое-что сделать все-таки можно.
Девушка тоже фыркает, то ли дразнит его, то ли и в самом деле умеет фыркать от возмущения.
— Скорее, это вынужденная мера, чем необходимая, люди странно смотрят. Мне это мешает.
— Ну, хорошо, звёзды с ними, с людьми. Знаю, что некоторые выпускники магической академии, получают не только диплом, но и эффектную внешность.
Женщина картинно закатывает глаза, а потом уж смотрит с неким укором, недолго.
— Слушай, ты так говоришь, как будто я после купания стала редкостной уродиной.
Нет, не уродиной. Радует, что она ничего не приукрасила в себе и не попыталась скрыть каких-то несовершенств, только то, что выдает ее как вид. Вышла из воды в одной майке и джинсах, абсолютно мокрая, в другой раз он бы непременно оценил фигуру и как ткань облепила формы, но нет ничего соблазнительного в замерзающей женщине с посиневшими от холода губами.
Сфайрат смотрит на нее сквозь смеженные веки: не пытается ли она отследить его реакцию на свое кокетство? Нет, продолжает сидеть с закрытыми глазами.
— Но ты прав. Такое бывает достаточно часто, такая практика имеется, но в обмен на золото, долгую службу, силу. Замечал ли ты, что и среди магов есть не красавцы?
Удивительно, она не кокетничает с ним, когда он в виде человека, но позволяет себе это, когда он дракон.
— Магичек не красавиц я еще не встречал. О красоте мужчин мне судить трудно.
Вэлиан весело хмыкает, но глаз не открывает, ее дыхание с каждым вдохом становится более размеренным.
— Дракон, неужели я слышу от тебя завуалированный комплимент? — тянет она, весело, но тут же отвлекается другой мыслью, — Предположим женщинам это куда важнее, чем мужчинам, но, если посмотреть на этот мир и тут уже можно поспорить.
О, да, этот мир гипертрофирован в самолюбовании.
— Часто встречаешь красивых мужчин?
Сфайрат наблюдает за ней, теперь ему не просто интересно, что она ответит, ему хочется проследить ее реакцию.
— Красивых да, интересных нет, гетеросексуалов нет — она кривит губами, что говорит о том, что первое не важно, а второе и третье в самом деле так, — но, если говорить о магах, то я сомневаюсь, что те кто пошел на это, действительно счастливы. Никто и никогда не забудет трансформации, сколько бы зелий он не выпил.
Говорит она негромко, прикрыв глаза. Ее голос стал тише и чувствуется, что она разомлела и ее клонит в сон. Гетеросексуалов нет? Нахалка!
— Значит, ты уверена в себе на все сто процентов? Не поверю.
Она качает головой, подтягивая к себе колено и перекладывая на него руку. Это вызывает в нем некое неудовольствие: до этого ее рука лежала на нем и это вполне устраивало его, если не сказать, что нравилось.
— Ну, я же женщина, что-то в себе мне точно не нравится… определенно. Рост, например, или нос, губы, мне кажется…
Вэлиан глубоко вздыхает, замолкнув, она спит, прислонив к нему голову.
Дракона уже припорошило снегом, так что со стороны, он кажется небольшой скалой, с острыми пиками вершин и черными глубинами уступов. И только внимательный, не поверхностный взгляд увидит, что скала вздымается и опадает, а чуткое ухо услышит мерное дыхание.
Сфайрат приподнимает голову с лап, глядя на восток. Отсюда видна лишь небольшая полоска, отрезок горизонта. Этот отрезок, он медленно набирает цвет, в конце концов, вспыхивая алым, словно нить накаливания в перегретой лампочке. Еще минута и покажутся первые лучи, еще несколько минут и небосклон прожжет и окрасит красками, алый шар звезды.
Сфайрат оборачивается в человека, со спящей женщиной на руках. Он отворачивается от вспыхнувшего на небосклоне светила, лишь бы только оно не разбудило его ношу.
Фэйт смотрит на нее, как она прячет нос на его груди, на ее перепачканное сажей лицо, на остроконечные маленькие уши, с крошечными серьгами-гвоздиками ярко-зеленого цвета. Волосы и одежда на ней уже высохли, под рукой ощущается оголенная кожа спины и рук.
Можно переночевать и здесь, но утром придется лететь с одетой не по погоде всадницей на спине. Тогда в чем смысл этой ночевки в лесу, если только это не забота о здоровом сне на свежем воздухе? Для этого есть более комфортные места, например, квартира с большим количеством пустующих комнат. Утром разберется, что делать дальше.
Будучи драконом, его магия ограничена несколькими заклинаниями и перемещаться в пространстве из одной точки в другую, без перелета он не может. Только крыльями, только по небу. Максимум, что он может себе позволить это набросить покров невидимости, но не греть на лету. Когда он нес ее к ручью по холоду, это было оправдано химическими ожогами на спине и стужа притупила боль. Сейчас же, спорить ему не с кем, сейчас он больше дракон.
В человеческом обличие, он больше маг, чем дракон и его магия не ограничена. Поэтому, когда перед ним появляется покрытое испариной “стекло” портала, он без раздумий шагает во внутрь.
Гостевая спальня встречает первыми лучами солнца отчаянно пытающимися пробиться сквозь узкую полоску между шторами, теплом и легким запахом комнатного парфюма. Сфайрат укладывает Вэлиан на подушки, после чего освобождает ноги от обувки и вытаскивает из-под нее одеяло с покрывалом.
“Представь, что она притворяется? И все это лишь трюк, чтобы увидеть кто скрывается под чешуей?!”
Настороженно шепчет его дракон, так же, как он и внимательно вглядываясь в спящую, приблизившись к существу человека максимально близко, глядя глазами дракона.
Сфайрат не обращает внимание на голос, отмечая только, что ящер в обыкновение прежнего “шепчет”, он еще некоторое время сидит у кровати, разглядывая свою гостью.
Девушка спит так крепко, что никак не реагирует на его прикосновения, как он накрывает ее одеялом и отводит от лица упавшие на него волосы. Еще мгновение, Сфайрат не может удержаться, обводя пальцами испачканные скулы, спускаясь к подбородку и очерчивая нижнюю губу, отчего девушка чуть хмурится и прячет лицо в подушке, что вызывает у него улыбку.
— Птеродактиль…Вэлианэ-Вэалинэ…
*Hicsc estt dler locco suowea — окончен путь, твое место здесь (темное наречие)
**Obliuione, ett tenebriasee nihiaell — забвение, тьма и ничто (темное наречие)
***Astrorum flamanea igniase, verumm esta ett in universulm de vientis — истинный огонь, пламя звезд и ветер вселенной (темное наречие)
Глава 6
Какой бы долгой и увлекательной ни была вечеринка, сделай все, чтобы проснуться в собственной спальне.
Мне это не удалось.
Проснулась от того, что кто-то позвал меня. Я открыла глаза, глядя на многоярусный потолок, со спрятанной внутри подсветкой. Мягкая подушка и теплое одеяло, от которого тааак приятно пахнет чистым бельем и…
Я села в кровати, оглядывая спальню. Это не мой дом. Перед глазами пронеслись события этой ночи.
Совсем не так я представляла пещеру дракона. Тут вроде полагается быть кучам золота, сундукам с драгоценностями, артефактам и скелетам неудачливых грабителей, так гласят сказки и предания. На деле это похоже на дорогой номер в очень хорошем отеле, пусть и в золотых тонах. Не хватает цветов в вазах и отсутствия пыли на прикроватных тумбочках. На ближайшей от меня, справа, стоит лампа с торшером, симпатичный, механический будильник и лежит книга с белым язычком закладки. Что читают драконы? Я тянусь за ней, утыкаясь в соседнюю подушку, от нее приятно пахнет. Что-то очень знакомое, не могу вспомнить откуда я знаю этот запах.
Дракон, что читал здесь, пока я спала?
О, Боги! Мысль неустанно преследующая меня этой ночью, вновь напомнила о себе, ворвавшись в сознание с неожиданным осознанием, как вся ситуация выглядит со стороны..
Драконы и в самом деле перевертыши. Вот тебе и сказка!
Но как я могла уснуть? Мне непременно нужен полноценный выходной, чтобы я могла выспаться, как следует, а не засыпать у своих спасителей на руках.
Моя самонадеянность могла бы погубить меня и, если бы не дракон, все было бы иначе. Не все существа на этой планете так милы и благородны.
Интересно, кто он? И что делает в этом мире? Это его дом или он подкинул меня к кому-то?
Я продолжаю лежать на подушке, наслаждаясь чувством расслабленности и сонной неги. Вот как так? Я ведь в чужом доме, более того — у дракона, должна испытывать большее — тревогу, меньшее — смущение и неловкость, но нет, лежу себе, как ни в чем не бывало, наслаждаюсь приятным покоем и теплом одеяла.
Прислушавшись к своему внутреннему балансу маны(какое старомодное слово), я тяжело вздохнула: не все так плохо, но и не совсем уж хорошо. Силы осталось на что-то совсем простенькое, например, на портал. И пребывает она совсем уж медленно, это можно сравнить с время от времени падающей каплей из крана.
Я тянусь к книге, раскрывая ее на “язычке” закладки. Любопытно, прочитано больше половины, но откроем наугад.
Итак, что читают драконы.
Габриэль Гарсиа Маркес “Сто лет одиночества”.
“Это Фернанда бродила по всему дому, жалуясь, что воспитали ее, как королеву, а она превратилась в служанку в этом сумасшедшем доме, мыкается с мужем — бездельником, безбожником и бабником, который валится на кровать, разевает пасть и ждет, что ему туда посыплется манна небесная, пока она гнет спину и тащит на себе этот дом, который держится на честном слове, дом, где она все чистит, убирает, чинит с рассвета до поздней ночи, и, как спать ложится, у неё глаза жжет, словно в них песку насыпали, и никто никогда не скажет ей: добрый день, Фернанда, хорошо ли тебе спалось, Фернанда, никто не спросит её, хотя бы из вежливости, почему она так бледна, почему она просыпается с такими синяками под глазами, хотя, конечно, она и не ждет никакого внимания от этой семьи, в конце концов они всегда относились к ней как к помехе, как к тряпке, которой снимают с плиты горячие котелки, как к уродцу, намалеванному на стене, эта семейка всегда интриговала против неё по углам, называла её ханжой, называла её фарисейкой, называла её притворой, и Амаранта — упокой, Господи, её душу — даже во всеуслышание объявила, что она, Фернанда, из тех, кто путает задний проход с великим постом, — Боже милостивый, что за выражение, — она сносила все покорно, подчиняясь воле Всевышнего, но терпению её пришел конец, когда этот негодяй, Хосе Аркадио Второй, сказал, что семья погибла, потому что впустила в дом качако в юбке, вообразите себе властолюбивого качако в юбке — прости, Господи, мое прегрешение, — качако сучьей породы, из тех качако, что правительство послало убивать рабочих, и подумать только — он имел в виду её, Фернанду, крестницу герцога Альбы, даму столь знатного происхождения, что супруги президентов ей завидовали, чистокровную дворянку, которая имеет право подписываться одиннадцатью испанскими именами, единственную смертную в этом городишке ублюдков, которую не может смутить стол на шестнадцать кувертов, а этот грязный прелюбодей, её муж, сказал, умирая со смеху, что столько ложек и вилок и столько ножей и чайных ложечек потребно не добрым христианам, а разве что сороконожкам, и ведь только она одна знает, когда следует подавать белое вино и с какой руки и в какой бокал наливать и когда следует подавать красное вино и с какой руки и в какой бокал наливать, не то что эта деревенщина — Амаранта — упокой, Господи, её душу, — которая считала, что белое вино пьют днем, а красное вечером, она, Фернанда, единственная на всем побережье, может похвастаться тем, что ходит только в золотой ночной горшок, а у этого злостного франкмасона полковника Аурелиано Буэндиа — упокой, Господи, его душу — хватило дерзости спросить, почему она заслужила эту привилегию, не потому ли, что испражняется хризантемами, представьте себе, так он и сказал, этими самыми словами, — а Рената, её собственная дочь, нагло подсмотрела, как она справляет большую нужду в спальне, и потом рассказывала, что горшок действительно весь золотой и со многими гербами, но внутри его простое дерьмо, самое обыкновенное дерьмо, и даже хуже, чем обыкновенное, — дерьмо качако, — представьте себе, её собственная, родная дочь; что правда, то правда, она никогда не обманывалась относительно других членов семейства, но, во всяком случае, имела право ожидать хоть малую толику уважения со стороны своего мужа, ибо, как ни говори, он её супруг перед Богом и людьми, её господин, её заступник, который возложил на себя по своей доброй воле и по воле Божьей великую ответственность и взял её из родительского дома, где она жила, не зная нужды и забот, где она плела похоронные венки только ради времяпрепровождения, ведь её крестный прислал ей письмо, скрепленное его собственноручной подписью и оттиском его перстня на сургучной печати, письмо, подтверждающее, что руки его крестницы сотворены не для трудов земных, а для игры на клавикордах, и, однако, этот бесчувственный чурбан, её муж, извлек её из родительского дома и, напутствуемый добрыми советами и предупреждениями, привез сюда, в адское пекло, где так жарко, что и дышать-то нечем, и не успела она соблюсти воздержание, предписанное в дни поста, а он уже схватил свои прелестные сундуки и свой паршивый аккордеон и отправился жить в беззаконии со своей наложницей, с этой жалкой потаскухой, достаточно взглянуть на её задницу — пусть так, слово уже вылетело, — достаточно взглянуть, как она вертит своей задницей, здоровенной, будто у молодой кобылы, и сразу станет ясно, что это за птица, что это за тварь, — совсем другой породы, чем она, Фернанда, которая остается дамой и во дворе, и в свинарнике, и за столом, и в постели, прирожденной дамой, богобоязненной, законопослушной, покорной своей судьбе, она, конечно, не согласится вытворять разные грязные штучки, их можно вытворять с той, другой, та, другая, разумеется, готова на все, как француженки, и даже хуже их в тысячу раз, француженки хоть поступают честно и вешают на двери красный фонарь, ещё бы не хватало, чтобы он вытворял такое свинство с нею, с Фернандой, единственной и возлюбленной дочерью доньи Ренаты Арготе и дона Фернандо дель Карпио, в особенности последнего, этого святого человека, истинного христианина, кавалера ордена Святой гробницы, а они особой милостью Божьей избегают тления в могиле, кожа у них и после смерти остается чистой и гладкой, как атласное платье невесты, а глаза живыми и прозрачными, как изумруды.”