Од первый схватил голову за волосы и тряс ею в воздухе. Стражи незаметно осеняли себя звездами, а Ноар стоял по стойке смирно, выпрямив спину и стиснув челюсти до тех пор, пока истерика велиара не прекратилась, и он не поставил голову обратно на стол.
Похороны Самирана состоялись ровно через три дня. За это время с головой юноши приходили прощаться воины. В одном из шатров соорудили нечто вроде молельни, где два молодых астреля поддерживали огонь в свечах и молились Иллину за упокой души юного велиария. Затем останки сына Ода Первого уложили на очень широкие носилки, украшенные цветами. Перед тем, как спустить их, туда уложили головы тех, кто посмел в эти три дня нарушить траур.
Пока люди бросали в воду венки и цветы, Од Первый смотрел на носилки, спущенные на воду, не шевелясь и не издавая ни звука. Он вспоминал, как впервые взял своего сына на руки после долгого похода на север и как сам придумал ему имя и осенил звездой. Вспомнил и лицо своей жены, которое не вспоминал уже очень долгое время, а сейчас увидел совершенно отчетливо. Она смотрела на него с укоризной и шептала бледными губами, какими прощалась с ним, умирая:
"Ты не сберег нашего второго сына, Од, ты погубил нашего мальчика. Как ты мог? Как мог бросить его одного…он же самый слабый".
Махнул рукой, отдавая приказ пускать огненные стрелы в плывущее смертное ложе Самрана дес Вийяра. И ему захотелось взвыть от отчаяния — его сыновья погибли один за другим от рук валлассарского пса. От скверны, которую он лично вывел с земель объединенного королевства. От твари, которая обесчестила его дочь. От одной мысли об Одейе он сжал кулаки и стиснул челюсти до скрипа. Это было больнее смерти сыновей. Это была такая боль, от которой Оду хотелось резануть себя по горлу мечом своего отца. И лишь то, что так поступают жалкие слабаки, не давало свихнуться. Первой мыслью было убить ее лично. Отдать приказ вздернуть сучку и смотреть, как она будет дергаться на веревке. Видит Иллин, он думал об этом день за днем и ночь за ночью…пока не вспоминал ее крошечное личико, почему-то всегда, когда она маленькая, и теплые ручки, гладящие его по щекам.
"Я так скучаю по тебе, папочка, я так жду тебя всегда. Даже если все умрут, даже если земля сгорит, я всегда буду ждать, когда ты вернешься с войны ко мне. Как мама".
И он не мог…не мог отправить в Нахадас приказ уничтожить предательницу. Вместо этого он приказал Маагару везти ниаду в Тиан. Он должен знать, что она жива…должен знать, что может увидеть ее в любой момент, когда захочет. Весть о том, что Данат Третий собрался вершить правосудие самостоятельно, разозлила Ода не на шутку. Ничего, когда будет покончено с дикарями, он лично нанесет визит к Верховному Астрелю, и у них состоится весьма серьезный разговор, после которого Данат вполне может лишиться головы. А пока велиар Лассара отдал приказ окружать острова и жечь на них все живое. Уже с утра после погребения Самирана Од стоял на утесе и смотрел, как выстраиваются его уцелевшие военные корабли, собираясь в смертоносный поход. Он будет жечь их по одному, не давая ни одной островитянской твари выбраться из пекла. Атеон останется стоять в гордом одиночестве. Лордан будет велиаром кусков золы, пока не падет под натиском Ода.
* * *
— Принеси мне сюда письмо этого ублюдка.
Ноар склони голову и протянул Оду Первому письмо, свернутое свитком и запечатанное фамильной печатью Валласса, от одного вида которой Од зашипел. Даже не удивившись, что верный слуга предугадал желание своего даса мгновенно.
Развернул бумагу, и тут же его лицо начало покрываться багровыми пятнами. Они расползались по бледным щекам и по шее с дергающимся кадыком. Всегда уравновешенный и спокойный, Од вдруг начал трястись от дикой ярости, не в силах сдержать ни одной эмоции. Словно плотину вдруг прорвало с такой мощью, что даже Ноар отпрянул назад.
— Я убью его лично… я прикажу снимать с него кожу тонкими ленточками так долго, пока на нем не останется и лоскутка, а затем я начну отковыривать от его костей мясо.
Вскинул голову на Ноара, долго глядя одним глазом в глаза слуги и помощника. Тот, как всегда, опустил взгляд в пол.
— Но не сейчас…не тогда, когда этот молокосос ждет от меня реакции на провокацию.
Он быстрым шагом направился в шатер. Велиар склонился над картой, расстеленной на столе с цветными деревянными фишками по всему периметру островов. Он долго смотрел на аккуратно прорисованные очертания Большой Бездны и водил по берегам пальцем туда и обратно. Потом посмотрел на своего помощника.
— Отзывай флот обратно, мы не будем жечь острова. Назначай мирные переговоры с Лорданом Меером. Скажи, я хочу предложить ему сделку.
Даже хладнокровный и всегда спокойный Ноар вдруг закашлялся, хватаясь за горло, Од молча подал ему флягу с дамасом.
— Где сейчас Маагар с моей дочерью?
— Везет ее в Тиан, как вы приказали, мой дас. Заточить в танарский замок на вершине Тар пожизненно, без права на возвращение и получение какого-либо наследства.
— Шли к нему навстречу гонца — пусть везет ее сюда. Я отменяю приговор.
Отобрал флягу у Ноара и сделал несколько больших глотков.
— И приведи мне шлюх.
— Островитянки все…они…
— Я знаю. Найди новых.
— Мы всех…как вы приказали.
— Я хочу бабу, Ноар и мне плевать, где ты мне возьмешь дырку помоложе и посочнее.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. АЛС ДАС ГАРАН
Ему уже в сотый раз казалось, что он сбился с пути, но внутренняя интуиция и прекрасное знание коварной болотистой местности не давали Алсу свернуть с дороги, поддавшись обманчивым миражам в снежной пустыне, где смерть расставила свои ловушки в виде тонкой корки льда, под которой бурлящая вонючая жижа была готова затянуть неосторожного путника в самый ад. Когда от холода и нескончаемого ослепительно-белоснежного цвета начинают мерещиться башни и знамена, и даже слышаться горн, призывающий к обедне. Проклятые места. Кто знает историю своих земель со дня их возникновения, тот никогда не сочтет пустым суеверием то, что передается из поколения в поколение. Алс дас Гаран вырос не среди знатных лионов и не при дворе своего отца, он рос в далекой и глухой горной деревне Гаран, граничащей с Валлассом и Мертвыми землями, откуда была родом покойная велиара Лассара. Рос как простолюдин и до поры до времени не знал, чьим сыном является. Мать никогда не рассказывала ему об отце и, когда он спрашивал, переводила разговор на другую тему. Но он видел, как в ее глазах появлялся страх и даже проблески тщательно скрываемой ненависти.
До определенного времени маленькому Алсу хотелось узнать побольше о своем отце. Он жадно обыскивал каждый уголок дома в поисках хоть чего-либо, что могло пролить свет на тайну его рождения или на то, кем мог быть его отец. Но у матери не было ни одного письма от отца. Словно, и правда, не существовало его никогда. Но ведь так не бывает. Иногда ему хотелось, чтоб она солгала. Рассказала ему какую-то небылицу или сказку о том, как отец погиб во время сражений, или как на него напал странный зверь и растерзал на охоте, но она молчала. В ее темно-карих глазах был все тот же страх. Когда юный дас Гаран стал подростком, он начал ненавидеть того, кто был его отцом. Он начал понимать, что мать хранит какую-то постыдную тайну и совсем недаром она молится в своей келье на странном чужом языке, а может, и вовсе шепчет проклятия. Раз в году в Гаран приезжал гонец из Лассара. Алсу никогда не давали встречаться с ним или общаться, но все знали, что находится в его котомке, и как скоро он снова уедет. Последний раз, когда Алс задал Вауле вопрос о своем отце, она подняла на сына темные глаза и тихо сказала.
— Ты скоро узнаешь. Я не могу тебе сказать. Я давала клятву молчать. Если бы я ее нарушила, тебя могли бы убить, и никто не защитил бы.
Тогда астран не понял значения этих слов, но он был слишком любопытен. Он хотел знать правду. Помчался следом за гонцом-астрелем, догнал и, приставив кинжал к горлу, заставил говорить. Конечно, тот и сам ничего толком не знал, но рассказал, что привозит в Гаран золото, которое передает в лионство сам Од Первый. Исправно в один и тот же день.
Позже, после смерти матери и приезда в Гаран самого Даната Третьего Алсу открылась вся правда. Ему не дали возможности выбирать, его поставили перед фактом, кем он теперь должен стать и чьим сыном является. Он воспротивился. Не таким юноша видел свое будущее, он грезил о сражениях. О великой армии Лассара, а не о рясе и песнопениях. А еще появилась едкая и ядовитая ненависть к своему отцу, который не соизволил не то что познакомиться с сыном или встретиться, он не соизволил даже написать ему послание лично. Данат объяснил это занятостью государя, но Алс дас Гаран не собирался исполнять волю отца, и лишь тогда его привезли в Лассар. Первая беседа с Одом Первым состоялась в обеденном зале за трапезой. Отец долго рассматривал бастарда, прежде чем пригласил его сесть. А сам мальчик не мог вымолвить ни слова от волнения. Все те длинные речи и тирады, что он заготовил, испарились из головы, и язык прилипал к пересохшему небу — отец был величественным и сильным человеком. Один его взгляд заставлял собеседника почувствовать себя маленьким и ничтожным насекомым. Не минула сия чаша и Алса, чья юношеская дерзость мгновенно испарилась под пристальным взглядом светлых глаз отца.
— Ну здравствуй, сын, — после бесконечно долгой паузы сказал Од и протянул мальчику руку для поцелуя, но тот даже не подумал склониться над ней, так же сохраняя паузу и продолжая смотреть отцу в глаза. Од Первый отпил из кубка дамас и громко расхохотался.
— А видали? Каков наглый засранец? Не то, что мой Маагар — трусливая задница и мышонок Самиран. Вот кто мог бы достойно взойти после меня на трон и править…но…всегда есть пресловутое "но", сынок. Садись. Угощайся. Там, куда ты сегодня поедешь, не будет настолько богатого стола и такой роскоши.
Алс, не торопясь, сел за дубовый стол, ломившийся от разнообразных яств.
— Так вот, "но" заключается в том, что ты, увы, ублюдок, мой малыш. И у меня есть четверо законных детей. Перебить их всех тебе вряд ли удастся, хотя я не исключаю, что это возможно…но, даже если и так, то они все должны быть бесплодны, чтоб ты мог занять трон…либо тебе придется сразиться с ними за него. Так вот, чтобы избежать всего этого, Алс, я принял решение посвятить тебя в слуги Иллина, отдать в твое распоряжение Гаран и пожизненную выплату из казны Лассара, которая сделает тебя одним из самых богатых астрелей Храма и заодно избавит от ненависти моих сыновей. Они не будут искренне рады твоему существованию, но смирятся и примут тебя после пострига.
— Я хочу быть солдатом. Я хочу сражаться и иметь право умереть за свои земли.
— Чтоб я тысячу раз сдох. Ни от одного из своих отпрысков я не слышал подобных речей. Мальчик, ты не можешь стать воином. Обычным солдатом — слишком позорно для сына Ода Первого, а полководцем невозможно, так как твоя мать была валлассарской рабыней, Алс. Моей шлюхой.
Юноша подскочил, но отец спокойно продолжил:
— Ты можешь злиться сколько угодно, но данный факт не изменится, даже если ты воткнешь вилку мне в горло. Ты навсегда останешься сыном языческой шлюхи, который по законам Лассара не имеет никаких прав, даже если и зачат от самого велиара. Поэтому я все же даю тебе возможность чего-то добиться в этой жизни, иметь положение в обществе и уважение знатных мужей Лассара. Либо ты можешь выбрать вечную ссылку на границу с мертвой землей.
— Я не рожден для молитв и песнопений, отец. Я рос с мыслью стать воином и никогда от этой мысли не откажусь, и если на то ваша воля — отослать меня подальше, значит, так тому и быть.
Од Первый в ярости ударил по столу:
— Слишком идиотское упрямство.
— Ваш сын может стать воином Иллина, мой дас, — послышался голос Верховного астреля, — он может стать астраном и сражаться за орден астры, быть инквизитором и палачом для нечисти и наводить порядок в окрестности храма.
Отец поднял на Алса взгляд, а тот долго смотрел ему в глаза и вспоминал слова матери перед смертью:
"Запомни, если перейдешь ему дорогу, он не пощадит тебя. Будь смиренным. Прими любую его волю, ибо он страшный человек. Поклянись мне, Алс…"
— Я согласен. Я приму постриг, принесу обет и стану астраном.
— Вот и славно. Чудненько. — Од опустошил кубок и указательным пальцем поманил к себе своего слугу, — Прежде чем мальчик примет постриг, я хочу сделать ему подарок. Ведь он больше никогда не коснется женщины. Приведи ему рабыню, Ноар.
Алс бросил взгляд на макушки елей и звезды, виднеющиеся между ними. Ночь в пути по топям, и он достигнет цитадели, где, по последним данным, находится войско Рейна дас Даала.
Он помнил ту девушку, что привели тогда к нему в спальню. Она была очень хрупкая, невысокого роста с черными волосами и огромными карими глазами в пол-лица. Совсем юная. Ненамного старше его самого. Очень непохожая на женщин Лассара — со смуглой кожей и чувственными красными губами. Она сбросила белоснежную тунику, и, увидев ее тело, он почувствовал, как начинает задыхаться. Она была прекрасна, насколько может быть прекрасна первая женщина для мужчины. Первая и единственная. Она боялась его, а он ее. Она жмурилась и вжимала голову в плечи, когда он поднимал руку, чтобы провести по ее черным кудрявым волосам пальцами, и он с ужасом понимал, что ее били. Той ночью он познал все радости плотской любви, а наутро умолял свою любовницу сказать ему имя. Она не сказала…а потом пришла к нему еще раз перед самым отъездом. Он любил ее роскошное смуглое тело до самого утра, пока его не увезли в Нахадас. Он знал, что больше никогда ее не увидит, и она знала, что это единственная их встреча. Ее имени он так и не узнал.
А потом Алс встретил ее спустя годы…встретил здесь, под Нахадасом. Она прислуживала его сестре, и ее звали Моран. Он каждый день вспоминал тот самый первый взгляд друг на друга и то, как оба сделали вид, что не узнали. Впрочем, это был самый лучший вариант для них обоих — астран уже не мужчина. Он воин Иллина и не может нарушить обет даже при всем своем желании. Физически.
Конь вдруг остановился и взвился на дыбы, а астран быстро осмотрелся по сторонам, прислушиваясь к шорохам леса. Рука тут же легла на рукоять меча. Он знал, что они здесь. Не видел, но точно знал. Чувствовал чутьем опытного вина и следопыта — валласары вот-вот нападут. Они прятались под насыпью веток и снега — дозор Рейна дас Даала. Человек десять, и воевать с ними бесполезно.
— Я пришел с миром, — зычно сказал на валласском, впервые произнеся его вслух. Раньше говорил на этом языке только с матерью, — Я хочу встретиться с вашим велиаром.
Поднял меч вверх, удерживая его обеими руками и показывая, что сдается.
Его выбили из седла, набросив несколько арканов, и повалили на землю, в снег. Валлассар склонился над ним и приставил нож к горлу.
— Какого Саанана я должен вести тебя, лассар, к моему Повелителю? То, что ты говоришь на нашем языке, не делает тебе чести, если не наоборот.
— У меня приказ отрезать голову каждому лассару и нести ее, как трофей, моему велиару. Только такую встречу я могу тебе с ним устроить.
— У меня для него послание от Одейи дес Вийяр.
— От красноволосой шеаны-лассарки? Так она тоже вне закона, и скоро ее саму вздернут на виселице или сожгут живьем. Как и я тебя сейчас. Эй, а ну-ка соорудите нам эшафот вооон на том дереве. Давай сюда свое послание, мразь. Я сам передам своего Повелителю.
— Мне велено из рук в руки.
— Я передам вместе с твоей отрезанной кистью. Так устроит? Точно из рук в руки. Кинь мне топорик, Гестр.
— Может, отведем его к Сайяру?
— Зачем? Убьем, обыщем. Если что найдем, отдадим сами: и враг убит, и послание доставлено. Это же астран, гляди, у него перстень и цепь со звездой золотая. Чистейшее красное золото.
— Вы можете взять себе все, но меня отведите к вашему дасу, иначе, когда он узнает, что вы этого не сделали, с плеч полетят уже ваши головы.
— Вздернуть. Никаких посланий от проклятых лассаров мой дас не ждет, — раздался голос Сайяра, и воины заржали во весь голос, — Снимайте с него золото и вешайте, как непотребу. Пусть душа его никогда не найдет покоя. И закройте ему рот, чтоб поменьше болтал и не марал наш язык.