Стива не собирался жрать немытые яблоки из помойного ведра. Но не стоять же столбом, он приказал хиппанам лежать и подсел к компании. Яблоки, которые охотно уплетали его недалекие спутники, были, как и все туземное, покрыты паршой и сифилисом, кроме того, даже у девки под ногтями было грязновато, бабкины же руки он из принципа не стал рассматривать, не ожидая от такого рассматривания ничего хорошего.
— Хочешь шоколадку американскую? — предложил он девке.
Та с достоинством отказалась, продолжая сосредоточенно жевать яблоко. Стива, как и Кирюша, не особенно ей понравились, потому что Олег был гораздо красивее. Предложение же американской шоколадки девушка восприняла как намек на ее продажность, а она была честная. Но все-таки при отказе она улыбнулась очень любезно, так как была восхищена Стивиным героизмом.
— Какать хотите, — сказал Стива.
Глава восьмая
РАЗЪЕЗД
Вагон стал притормаживать.
— Вот уж и Разъезд, — сообщила бабка. — Тут болото прямо в двух шагах, как раз пятна-то и замыть.
— В болоте, что ли?! — ужаснулся Стива.
— А оно ничего, доброе, из тут него ручеек вытекает, так совсем чистенький, пить можно, — заверила бабка.
«Это вам пить можно, а кроссовки белые!» — чуть не сказал Стива, но удержался.
— А трамвай нас дожидаться будет, да? — возразил Кирюша.
— Подожде-о-т, — нараспев ответила бабка и сказала: — Ты, Верка, иди там, помоги.
Верка! Вот имечко-то еще, прости господи!
Тут вагон зашипел, задергался и остановился.
— Все, Разъезд, — сказал Олег.
— Что еще за разъезд такой?
Пришлось объяснить тупицам, что это за разъезд такой. Что протянута однопутная узкоколейка и двум вагонам, идущим навстречу, чтобы разъехаться, нужен разъезд. Здесь дорога раздвояется, а потом обратно сдвояется. И вагон перед этим разъездом должен остановиться и стоять, дожидаясь встречного братца. Потом они разъезжаются, и все.
— А если он опоздает?
— Будем ждать, пока не приедет.
— И сколько прикажешь ждать?
— Я же сказал — пока не приедет.
— Охереть.
Ждать пришлось недолго, не дольше, чем зимой ждать весны. Однако ж и не меньше.
Сначала, приказав гегам лежать (они пытались канючить, что им надо выходить, но Стива легко их убедил, что не надо), пошли к болоту. Точнее, к ручейку, из него вытекающему. Ручеек представлял собой проходящую под рельсовым полотном огромную бетонную трубу, откуда с шумом выливалась вода и стекала дальше в пруд.
Стива оперся на товарищей и поднял ногу. Верка, черпая воду ладонями, ее помыла и сказала: «Вот и все, а ты боялась». Было уже темно, и разглядеть ногу как следует, было нельзя, но будем надеяться, что помыла чисто. Кирюша предложил за это выпить и вытащил свою фляжку. Верка отказалась и пошла обратно в вагон. Кашин взялся ее проводить и тоже пошел, причем придерживал ее за талию, и Верка никак на это не реагировала.
— Смотри-ка, Гайдар шагает впереди, — заметил Стива.
— А мы выпьем, — убито сказал Кирюша.
Стива не стал возражать, и они выпили по доброму глотку доброго коньяка.
— Не переживай, — похлопал Стива по плечу Кирюшу. — Хочешь, давай его отп…им.
— Нет, зачем же, — скорбно отозвался Кирюша. — Пусть живут… Плодят червей…
— Вот, золотые слова! — поддержал Стива. — А кстати, о червях: как там наши пародисты? Пойдем проведаем.
Вернулись в вагон. Пассажиров осталось всего ничего. На переднем сиденье, уронив голову на грудь, посапывала маленькая старушонка. Олежек ворковал со своими подружками. Пролетарии лежали смирно, но косили глазами во все стороны. Стива с Кирюшей подошли.
— Встать! — скомандовал Стива.
Пролетарии неуклюже поднялись на ноги. От них пахло незнамо чем, и сверх того клеши Джонни оказались мокрыми. Стива поморщился. Кирилл закрыл нос надушенным платочком.
— Смирно!
Пролетарии совершили неубедительную попытку вытянуться. Олежек оставил подружек и тоже подошел полюбопытствовать.
— Обоссавшиеся — шаг вперед!
Джонни шмыгнул носом и боязливо шагнул.
— Остальным лечь.
Гарри повиновался и снова неуклюже опустился на пол.
— Обоссавшиеся, из вагона бегом марш! Олежек, придай ему ускорение свободного падения.
Джонни побежал к дверям, но недостаточно проворно, так что сапог Олега без труда догнал его испачканную блевотиной задницу. Джонни взвыл, свободно упал с подножки вагона и взвыл паки. Затем послышались неуклюже, но поспешно удаляющиеся шаги.
— Ну что, Гарри, — вздохнул Стива. — Рассказывай.
Этому приему Стиву обучил вышеупомянутый один знакомый дембель. Нужно приказать человеку: «Рассказывай». Если он в курсе, то будет рассказывать что-нибудь про себя. Но если человек не в курсе, а таких большинство, он непременно спросит: «Что рассказывать?» Тут-то и начинается потеха: его бьют и повторяют требование, ну и так далее ad ifinitum.
Гарри явно был не в курсе, но не спросил, что рассказывать. Он сразу же сказал:
— Ну че вы, чуваки…
Олежек пнул его в бедро и поправил:
— Мы тебе не чуваки.
Гарри заскулил:
— Ну мужики, ну отпустите…
Такого обращения не стерпел Кирюша. Несмотря на весь свой гуманизм, он пнул Гарри в живот и пояснил:
— Мужики землю пашут.
Гарри всхлипнул, шмыгнул носом и плачущим голосом попросил:
— Извините, пожалуйста…
— Нот эт олл! — воскликнул Стива.
— Я больше не буду…
— Спик инглиш, плиз! — потребовал Кирюша, которому вдруг очень понравилось Стивино восклицание. В самом деле, что это за говно: хиппаны должны говорить по-английски.
— А? — не понял Гарри.
— Спик инглиш! — повторил ему включившийся в игру Кашин и слегка пнул для понятности.
— А?
— На! — объяснил Стива. — Они оба иностранцы, по-русски не понимают. Говори по-английски.
Гарри, хотя и слышал недавно от обоих иностранцев русскую речь, но то ли забыл, а то ли счел за лучшее не возражать.
— Это… — произнес он. — Хэлоу.
— Хай, Гарри! — весело ответил Олег. — Претти вэзе, изнт ит? Хау ду ю лайк ауа пати?
Гарри, хотя вытаращил на Олега глаза и открыл от усердия рот, не нашелся что ответить.
— Отвечай, козел, невежливо же! — пнул его Стива.
— Э… — сказал Гарри. — Э… Э… Монтана!
— Вот факен монтана?! — воскликнул Стива. — Тебя английским языком спрашивают: гомик ты?
— Ай… — промямлил Гарри. — Ну… Йес.
— Что йес? Ну что йес?! Ты с кем разговариваешь? С иностранцами? Ну так и отвечай: коротко, ясно, по-английски! Так, мол, и так — ай эм пидор гнойный! Давай, рожай быстрей, а то еще получишь.
— Ай эм пидор гнойный, — сообщил Гарри.
— Вот? — удивился Олег. — А ю гей? Фогив ми, бат ай кэнт билив. Индид э гей?
— Повтори, — перевел Стива.
— Пидор. Гнойный, — отрывисто подтвердил Гарри, не поднимая лица от пола.
— Индид э гей… Вот фак из ит!
Олег взвигнул, явно подражая ниггеру, высоко подпрыгнул и, приземлившись, пнул Гарри, в ответ молча содрогнувшегося.
Стива перевел:
— Он спрашивает: что это за фигня такая, почему хиппанов и гомиков в трамваи пускают? У них не пускают, чтобы сифилис не разносили. У них, говорит, всем гомикам положено нашивать на одежду специальные знаки, чтобы все вокруг видели. Жопу нарисованную. С этими знаками в трамвай нельзя, а в поездах для них прицепляют специальный такой голубой вагон.
— О, йес, — заулыбался Олег. — Тел хим, плиз, эбаут гей-клабз.
— Чего? — не понял Стива, но подумав, сказал: — А, ну типа да. Еще у них есть специальные заведения для гомиков, гей-клубы. Если гомик зайдет в простой бар или паб, его же могут побить. Но есть специальные охраняемые загородные заведения, типа пансионаты такие. Ну там типа столовки такой огромной, только ложки дырявые. И там гомики тусуются: халкают, хавают, хезают, все дела, короче. Фильмы им привозят специальные. Там же и спальное помещение у них есть, и мастерская, и библиотека, и душевая, и хор мальчиков, и любительский театр-студия, и балетный кружок. На столбе репродуктор, музыка нон-стоп от подъема до отбоя. Ваще фирменный музон: Элтон Джон, «Квин», все дела. Охрана хорошая, с овчарками; в общем, все продумано. Ну и карцер, конечно, есть, не без того. Сам знаешь, как бывает: иной гомик напьется и начинает барагозить, выеживаться, хипповать! Тогда его, конечно, в карцер. А в остальном там полная свобода в пределах периметра ограждения.
Олег и Кирюша с трудом сдерживали смех, но Гарри этого не замечал, ибо сосредоточенно смотрел прямо перед собой, то есть в грязный пол. Он, вероятно, все бы отдал, чтобы быть сейчас не здесь, а в заграничном гей-клубе.
Стивина фантазия, однако, иссякла. От слегонца пнул Гарри в ухо и сказал:
— Ну ладно, хорош тут вонять, ползи отсюда.
Гарри вздрогнул, оживленно вздохнул и быстро, как ящерка, пополз к выходу.
— Э, только блевотину пусть сперва уберет, — потребовал Олег. — А то пополз!
— Да, — согласился Стива. — Гарри, блевотину вытер, пожалуйста.
Гарри поднялся на ноги, подошел к испачканным сиденьям и стал их вытирать рукавом, кажется, не весьма охотно и усердно. Трем храбрым мушкетерам такая небрежность тоже не весьма понравилась.
— Бай хэндз! — потребовал Олег.
— Ручками, ручками! — перевел Стива.
— А че ручками… — открыл даже свой рот и явственно произнес Гарри.
— А ты хочешь языком? — удивился Стива.
Стива правильно удивился: Гарри даже руками-то не особенно хотел, а уж языком и подавно (ударять слово «подавно» в данном случае нужно по первому слогу).
— Давай-давай! А то работаешь спустя рукава! — мало того что на чистом русском языке добавил Кирюша, да еще и типа скаламбурил.
Несчастному молодому рабочему пришлось выполнить все строгие, но справедливые требования триумвирата. Только после этого его с миром выгнали во тьму внешнюю и даже проводили с почетом, или, точнее говоря, с позором, то есть тумаками и улюлюканьем.
Постояли на улице, покурили, обсудили это происшествие:
— Да уж, это не люди, это животные какие-то.
— Это не животные, это призраки.
— Какие призраки?
— Призраки прошлого!
— А по-моему, это призраки будущего. Уэллса читал? Это же самые настоящие морлоки.
— Да какие там, в жопу, морлоки! Типичные геги.
— Я и говорю — морлоки.
Встречного поезда все еще не было. Стива и Кирюша снова приложились к фляжке.
— Слышь, Петрашевский, — сказал Стива. — Ты подругу-то лучше бы в гости пригласил. Между прочим!
— Ну да! А бабку куда?
— А бритвой по горлу и в колодец!
— Да ну, что ты, — махнул рукой Кашин. — Она не согласится.
— Ясен дуб, не согласится, — согласился Стива. — А ты бы все равно позвал, вдруг согласится?
Кашин неопределенно пожал плечами.
— Слушайте, господа, — вдруг вслух задался вопросом Кирюша. — А если они морлоки, то мы-то кто? Элои, что ли? Тогда бы они нас сожрать должны, а все как-то наоборот получается.
Кашин задумался. А Стива ответил:
— А мы боги. «Трудно быть богом» читал?
— Читал.
— Ну вот, мы и есть эти боги. Из будущего. Вот мы их всех и мочим как хочем.
— Ну, там-то боги как раз никого не мочили, — заметил Кирюша.
— Они не мочили, — согласился Стива. — Потому что они были из коммунистического будущего.
Кашин спросил:
— А мы из какого? Из капиталистического, что ли?
На эту инсинуацию Стива не нашелся что и ответить. В самом деле: сказать «капиталистическое будущее» как-то невозможно, немыслимо. Капиталистическое бывает только прошлое. Но, с другой-то стороны, сказать «коммунистическое будущее» — больно уж противно, аж зубы свело, в которых навязло. Кашин — мерзкий демагог.
— Кашин, ты мерзкий демагог! — объявил Стива.
Кашин мерзко-демагогически захихикал, потирая сухонькие ладошки.
— Мы — из прекрасного будущего, — придумал Кирюша, но, кажется, плохо, потому что товарищи на это равнодушно смолчали, да Кирюша и сам почувствовал себя неловко.
Тут налетел холодный ветер, зашелестел болотным тростником, посыпал сухими листьями. Туристы, поеживаясь, вернулись в вагон.
— Так им и надо! — сразу решительно сказала внучка.
Бабка сообщила:
— Я вот тоже видела: сидит на сиденье какой-то пьяный, спит и ссыт! Лужу на полвагона напрудил, а кругом дети смотрят. Его милиция в вытрезвитель увезла, а лужу как была, так и оставили. Это порядок? Нет, я бы заставила, как проспится, вагон мыть.
Помолчали. Кирюша поерзал на сиденье и спросил бабку:
— А почему озеро Здохня называется?
— Там кто-то сдох, — сказал Стива.
— Вот-вот, — возбудился Кирюша. — А кто сдох? Когда? Как это было? Может быть, есть какая-нибудь местная фольклорная легенда?
Бабка сказала:
— Да кто ж его знает? Называется себе и называется.
А Верка сказала:
— Плохое место. Там один мальчик, по-моему, умер.
— Умер, умер! — почему-то рассердилась бабка. — И не умер, а утонул. Только это недавно было, а оно спокон веку Здохня.
Кирюша закусил кулак и сидел так, напряженно нахмурив брови, устремив взгляд в пустоту.
С улицы донесся звонок, затем стал слышен стук колес.
— Встречный пришел, — сообщила бабка. — Сейчас поедем.
Все оживились, кроме Кирюши, который очень картинно застыл на сиденье, по-прежнему закусивши кулак и напряженно устремив взгляд в пустоту, так что и самому распоследнему ежу было понятно: в нем совершалась колоссальная внутренняя работа. Но только не Стиве. Стива толкнул его в бок:
— Киря, ты че, говна объелся?
Кирюша не отвечал и даже почти не вздрогнул от толчка.
— Сочиняет, — донеслось до Кирюши определение Кашина.
Он действительно сочинял (но не только). Все пришло в голову, как обычно, не по порядку, а все одновременно, и нужно было мысленно выстроить эту одновременность в последовательное изложение событий. Поэтому он уже не слышал дальнейших разговоров, не заметил даже, как промелькнула целая остановка, на которой вышли бабка с внучкой. Не замечал, как его спутники помогали им выносить багаж, точнее, выносил Кашин и едва не надсадился, поднимая ведра с яблоками, а бабка говорила «Верка, да ты бы хоть помогла!», а Стива отвечал «Ничего, ничего!», первым, налегке, выходя в тамбур. Вагон вновь тронулся, а он все сидел и шевелил губами.
Но главное было не в сочинительстве. Он придумал название «Гнилые рвы», и еще сомневался — оно казалось ему уж слишком надуманным. Но вот не вымышленное, а реально существующее место с еще более нарочито-зловещим названием: Здохня! И еще он выдумал, что трое молодых людей едут на природу, а ведь это происходит на самом деле, и он сам участник событий! И тогда, может быть, он и действительно персонаж книги, автор которой — он сам! Страшно! Осмыслить столь запутанный парадокс он не мог, но, пораженный глубиной разверзнувшегося откровения, готов был разрыдаться от восторга и ужаса одновременно. Нужно было как-то успокаиваться. Он глотнул из фляжки и вскочил на ноги.
Глава девятая
КОННЫЙ МАЛЫЙ
— Слушайте, кажется, я придумал! — вскочив на ноги, воскликнул Кирюша.
— Мы так и думали. А что придумал-то?
— Как что? — поразился Кирюша. — Я же вам говорил! Вот эту историю-то про Рвы, или там Гнилые Рвы!
— Какие рвы?
— Да вы че хоть?! — воскликнул Кирюша, и на глазах у него даже заблестели от негодования слезы. — Ну историю-то я вам рассказывал, как трое чуваков поехали на природу!
— А, да, — вспомнил Стива. — Ну и что ты придумал?
— Все! — в упоении воскликнул Кирюша. — Все придумал! Слушайте же меня!
И он все поведал своим друзьям.
Дело было осенью.
— Как сейчас?
— Ну нет, не так поздно, даже и не осенью, а так приблизительно в конце лета. Стояла тихая пасмурная погода. Трое друзей решили отправиться на природу. Три парня. Один с подружкой.
— Значит, четверо?
— Ну да, молодец, считать умеешь! Не перебивай, а? Короче, они собрались в лес. В окрестностях Здохни! Вот они идут по лесной дороге. Слегка бухнули, идут. Тихо, тепло. И вдруг навстречу им идет баба. Молодая такая, симпатичная, но в жопу пьяная. Идет и шатается. И вся такая растрепанная, помятая, сумочка у нее расстегнутая. А одета она совсем не по-походному. Ну там, предположим, вечернее платье, колготки в сеточку, все дела. Туфли на шпильках, само собой, в земле вязнут. И вот она проходит мимо, на них ноль внимания, а глаза у нее остекленевшие, и губы синие, и на лице синие пятна. Они думают — ни хера себе! Что за фигня? Прошли дальше — видят, а по обочине везде попадается черника. Они подумали — ну, значит, это она черникой перемазалась, понятно.