Но уже спустя полгода Сашка с удивлением заметил в себе странные изменения. Ощущение новизны давно прошло, и он вдруг понял, что пыльный цех, пропахший потом и перегаром Юрки-трудоголика, больше не вызывает томления в душе. Может, поначалу его просто обаяла неожиданность нового мира не-белых-воротничков. Но теперь питерские клубы, бары, девушки восторг и буйство души вызывали. А грязный инструмент — нет. Постепенно сама мысль о цехе начала взбаламучивать в Сашке что-то вроде душевной тошноты. И он старался пореже туда наведываться.
Потом обозначились первые тревожные симптомы и в самом бизнесе. Все чаще оказывалось, что расходы феноменально превышают доходы. А деньги нужно было откуда-то брать. Занимать-перезанимать уже не получалось. Начали задерживать зарплату. Потом расстались с одним из кузнецов. Чуть позже со вторым. И остался один сумрачный работоспособный Юрка-трудоголик.
Одновременно под откос покатился и восторженный Аркашкин брак. Милая девочка Инга, которую он так трепетно обожал до окольцовки, ее добрейшей души отец, давший денег на стартовый капитал и вообще относившийся к зятю как к сыну, которого у него никогда не было, вдруг стали нестерпимо раздражать.
Аркашка по три раза в неделю ночевал в общаге и лил слезы, страдая и жалуясь. Почему-то возненавидев каждый килограмм пухленькой Инги и при любом удобном случае поебывая толстую шлюховатую Марину.
Страдал Аркашка сильно. И все парни его по-человечески жалели, игнорируя в институте отекшую от беременности Ингу-суку-жену-которую-Аркашка-ненавидит.
На четвертом курсе Сашка окончательно понял, что с бизнеса пора соскакивать. Купил бутылку коньяка и позвал Аркашку, когда тетка с дядей отбыли на дачу.
Налил и сказал:
— Все, братан. Давай закрываться. Надоело.
И, что интересно, тот не стал возражать. Видимо, бизнес давно стоял поперек горла и у него.
До утра сидели полупьяные и сводили дебет с кредитом. Вышло не так чтобы очень. Долгов накопилось до черта. Оказалось, что даже если продать цех, оборудование и машину на лом — они едва-едва покроют текучку. Деньги Ингиного папаши были промотаны безвозвратно.
Злые и разочарованные, парни толкнули все, что можно, влезли в долги, закрыли ООО. И дали пинка под жопу Юрке-трудоголику.
А дальше понеслась нескончаемая череда смены работ на оплату долгов. Сашка пошел в продажники. И опять по какой-то непонятной причине это было не осознанное решение, а естественный ход вещей. То есть не было такого, что его тянуло именно продавать. Было место — пошел. Все валили продавать, без соответствующих знаний делать было больше нечего. А у Сашки вроде как еще и образование профильное.
Хотя продажи его не увлекали. Но Сашка взрослел. А вместе со взрослостью приходило и понимание: надо сидеть там, где хорошо платят. Скучно, нудно, неинтересно — можно и потерпеть. А хорошо платили только в продажах.
Все изменилось со случайно оброненной фразы. Он, не особо даже и задумываясь, бросил менеджеру торгового зала (он тогда всего второй месяц трудился в сетевом магазине бытовой техники и уже подумывал уходить):
— Лех, а чего у нас продавцы клиентам даже не улыбаются?
Он спросил безразлично, просто забить паузу в разговоре. А Лешка — в белой рубашке и с бейджиком на кармане — назидательно сдвинул брови:
— А ты сам подумай… — И намекнул: — Может, зарабатывать не хотят?
Сашка подумал. И полез листать умные книжки, открыв для себя Америку (миллион раз открытую до него). Он сделал пометки на полях, потом написал тезисы. Потом провел свой первый не то чтобы тренинг, а какое-то кривое косое полусобеседование.
Но начальству понравилось. И следующий «тренинг» он готовил уже для менеджмента уровнем повыше.
А следом уволился и пошел на курсы профильного обучения. Всего сорок часов занятий — и он гордо именовался «тренером персонала». Пошли смены работ, короткие командировки. И кое-как — на натянутые трояки — заканчиваемый институт.
Уже с дипломом Сашка вернулся в Москву. И неожиданно обнаружил, что там за тренерскую должность платят в три раза больше, чем в Питере. А если хорошо продвинуться, можно влезть в солидную контору и зарабатывать почти так, как когда-то мечталось.
Сначала была одна фирма (с кучей командировок, озлобленным персоналом, бесконечными изматывающе тяжелыми тренингами-войнами «на выживание», где Дебольский научился ни на что не реагировать и понимать, что «и это тоже пройдет», надо только дотянуть до конца дня), потом другая, третья. Потом «Лотос». С отличной зарплатой, дерьмовым персоналом. И странноватым кругом обязанностей.
По правде говоря, тут он занимался вообще непонятно чем. Тренерский капитал быстро подрастерялся. Но Дебольский никогда не мог сказать, что обучение персонала — это прямо его, и к этому делу лежит душа. Он просто умел работать с людьми, и все сложилось само: под руку подвернулось. Скучновато, нудновато, нервновато. Но стопроцентно и с хорошей зарплатой.
16
В фирмах типа «Лотос-Косметикс» профессионалов тренерского отдела обычно деликатно именовали «говорящая жопа».
Фрилансеры и контрактники — это более высокий уровень. Это методисты, которые разрабатывают концепцию под конкретную задачу и коллектив. Там работа подвижная, остроумная, можно даже сказать — творческая. На бумаге сам Дебольский тоже был тренер-методист, с чего, собственно, и начинал.
Корпоративник — совсем другой коленкор. Это должность нудная, скучная до рези в глазах. И суть ее сводится по большей части к тому, что тренер, как заводной попугай, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год ведет одни и те же бесконечно чередующиеся занятия. Причем чаще всего даже не им написанные. Как заевшая пластинка. Только лица меняются.
КАМы, ЛКАМы и супервайзеры бесконечным круговоротом приезжают проходить одни и те же обучения. Выплескивая тщательно накопленный и бережно взлелеянный негатив к компании на голову одного-единственного несчастного тренера.
Работа эта требовала прежде всего специфической укладки мозгов. Особенно девушки (а подчас и здоровые мужики) поначалу заканчивали такие дни рыданиями в туалете.
До Волкова у них работала Верочка. Не так давно ушедшая в светлые декретные дали. И они с Дебольским в собственные выходные, по дурной инициативе самой же Верочки, вели тренинги для супервайзеров. Кончалось это всегда одинаково: девушка надрывно рыдала в коридоре, однообразно спрашивая Дебольского:
— Ка-ак ты можешь быть та-аким спокойным?
И клялась, что больше никогда. Но через пару месяцев пыталась снова.
Дебольский же, правда, был абсолютно спокоен. Это умение выработалось у него давным-давно, когда он еще даже не работал в «Лотосе». Пришло понимание, что он тут ни при чем, злятся не на него. И поделать он — тренер Александр Дебольский — ничего не может. А потому надо расслабиться и ждать конца рабочего дня.
Верочка же сама прошла все возможные обучения, освоила кучу методик, перечитала гору литературы. Но каждый раз продолжала рыдать:
— Ка-ак ты можешь быть та-аким спокойным?
У «Лотоса» в этом отношении репутация была одна из худших. Людей тут не ценили, не берегли: выжимали и выплевывали. Поэтому и говна, приберегаемого для них, бывало много. Когда человек приезжает с установкой: «У меня конец месяца, по продажам провал, по поставкам простой, клиенты недовольны, я премию не получу, а вы меня, суки, еще на двое суток сняли» и «Да что вы мне нового скажете? Вы ничерта не знаете про мою работу!» — будь ты супермегатренером — ничего не сделаешь. Остается терпеть и выживать, что тоже не каждому дано.
Спасало то, что тренингов в «Лотосе» давно не проводили.
Ровно до сегодняшнего дня. Сегодня концертировала Ольга Георгиевна Зарайская!
И каждый из отдела, под любым предлогом — надуманным и не очень, — не мог устоять, бегал взглянуть. Хотя бы через стекло.
Будто в самом деле можно было рассчитывать у Зарайской увидеть что-то новое. Когда каждый знал, что тренинг — штука схематичная и отлаженная. Ты собираешь людей на день или два. Прописываешь план занятия, в зависимости от того, что конкретно тебе нужно — или начальство велело — вдолбить. И делишь его на четыре законченных смысловых блока на день. Ориентируясь на самое важное: два кофе-брейка и обед.
И у нее все планировалось так же — ничего выдающегося.
Дебольский сам встречал приехавших с утра КАМов, с непривычки потерянно и сконфуженно мявшихся у входа. А, спустившись в холл, увидел, что двое из них явились с цветами. Такое могли рассказать в качестве байки, и Дебольский бы не поверил, но тут увидел собственными глазами. Один принес пять тюльпанов, другой — три хризантемы.
Сразу вспомнилось, как вчера по телефону некоторые дотошно уточняли, кто будет вести тренинг и точно ли там будет присутствовать — тут чаще всего использовали дикое совершенно словосочетание — Лёля Георгиевна.
Лёля Георгиевна присутствовала. С самого утра — еще до прихода Антон-сана кабинет уже заполнил звонкий смех и аромат ее духов. Тягучий, терпкий: горько-горько-сладкий. И от него воздух казался густым, будто с трудом проникая в легкие.
Тренинг она в самом деле писала себе сама. И когда Дебольский привел группу, Волков, смущаясь и краснея, мялся возле Зарайской — напрашивался «посмотреть и поучаствовать». Рвение, конечно, похвальное: он только числился «тренером», на деле же еще ничего не умел. Вот только к Дебольскому он что-то никогда не набивался.
Ровно в девять утра Зарайская летящей походкой убежала в малый конференц, и действо началось.
Волков, хмурясь и делано сосредоточенно сжимая в кулаке блокнот, махнул следом. А Антон-сан только усмехнулся ему в спину.
Дебольский выдержал двадцать две минуты. После чего любопытство, как и прочих, подняло его из кресла и погнало в коридор. Не ему одному — всем — было нестерпимо интересно: как там у Зарайской? Как проходит пробное занятие у тренера, которому еще перед началом двое из группы привезли цветы?
Только в отличие от Попова он не стал будто ненароком брести по стеклянному коридору, делано утыкаясь в перечень увольняющихся в раскрытой синей папке. А просто подошел и взглянул со стороны.
Пожалуй, он испытывал определенную профессиональную ревность. Нет, ему, конечно, не нужны были цветы — боже упаси. Но все же до вчерашнего дня Дебольский по праву считался, пусть и не используемым по прямому назначению, но единственным сильным тренером-методистом в команде. Зарайская же своим появлением нарушила установившийся статус-кво. И при всем равнодушии к профессии и самой фирме Дебольский не мог не почувствовать себя несколько уязвленным.
Он взглянул на малый конференц. Все-таки блестящая была идея сделать все стены в офисе из стекла. Как в трехлитровой банке.
Зарайская стояла спиной к экрану, а перед ней полукругом на им самим расставленных вчера стульях сидела группа. Почти все мужчины, три девушки. Все смеются. Ну что ж, надо было признать, что Зарайская стену отчуждения пробила легко.
И это в «Лотосе»-то. Где все супервайзеры — озлобленные питекантропы, а приезжающие LКАМы[1] — бешеные троглодиты. Лёля Зарайская без тени сомнения стояла перед аудиторией, говорила, заламывая тонкие руки, жестикулируя, сгибая пластично-ломкие кисти. И все, кто находился в коридоре, следили за этой странной «пантомимой сквозь стекло».
На ней была пышная, вздувшаяся колоколом юбка, отчего верх в тонкой, почти прозрачной белой водолазке казался надрывно хрупким. Подвижные щиколотки привычно изгибались, не давая ступням оставаться в покое. И Зарайская зависала на острых, ненадежных каблуках, поднимая носки, или на мысках, отрывая от пола пятки. Странно нескладная, угловатая и, если говорить правду, болезненно сексапильная, она смеялась, запрокидывая голову, и звук этого смеха отдаленно долетал в коридор. Она смотрела на свою аудиторию будто на всех разом. Но Дебольский готов был поклясться, что каждый чувствовал: глаза ее цвета воды смотрят только на него одного.
Скорее всего, на занятии пока ничего значимого не произошло, группа только знакомилась, может, заполнила листы ожидания. Делалась такая вещь (для этого он вчера и оставлял на стульях ручки и стикеры), чтобы преодолеть негатив. Тренер в самом начале занятия объяснял, для чего, собственно, собрал группу. А потом просил их самих написать все, что те от него ждут. Быстро пробегал глазами и сразу же, во избежание дальнейшего недовольства, отбривал все то, чему учить не планировал. Скорее всего, делала так и Зарайская.
Во всяком случае, сейчас она явно собиралась проводить айсбрейкер[2]. Привычная методика. Делал так и сам Дебольский: разрушить стену отчуждения, подтопить ледок. Все смутятся, посмеются, попихаются и, глядишь, освоились.
Но одно дело, когда разбивает лед мужик — такой, как Дебольский. И другое…
Зарайская звонко рассмеялась — ее голос было слышно в коридоре. И вслед за этим смехом люди принялись подниматься, послышался скрип отодвигаемых стульев.
Айсбрейкер.
Народ начал разбиваться на пары, Дебольскому были видны только легкие запястья Зарайской, которая руководила поверх тел и голов. Никто из приехавших, очевидно, раньше вообще не посещал никаких тренингов: люди чувствовали себя чуть скованно, но, не зная, что будет дальше, на пары разбивались легко, не очень задумываясь, с кем встают.
Грузный парень, принесший хризантемы, сделал шаг назад, и Дебольский увидел, что себе Зарайская (во всяком случае поначалу) деликатно выбрала Волкова. Что ж, правильно, хотя он бы так не сделал. Он бы предпочел какую-нибудь миловидную девушку из группы. Не самую красивую, чтобы не создавать неприятного впечатления. Но непременно девушку. В этом не было никакого флирта. Просто это тоже расслабляло аудиторию — так острее. Создает интимный флер.
— Ладошка к ладошке!
Нет, Дебольский не услышал голоса Зарайской в этой сутолоке. До него из конференца долетал только гам и мужской смех. Но она должна была это сказать — и она это сказала.
Пары подались навстречу друг другу. Девушки, как более стеснительные, жеманно и смущенно захихикали. Некоторые мужики ударили партнера по ладони со звериной серьезностью, другие сразу со смехом. Но первое движение на атмосферу не повлияло.
Сама Зарайская на пару мгновений прижала маленькую ладонь с тонкими, нервными пальцами к руке Волкова и замерла, будто застыла.
— Локоть к локтю.
Тут уже пошло бойчее. Люди запутались, закрутились, не сразу разобравшись, кто каким боком будет поворачиваться. Послышался первый естественно раскрепощенный смех, все то и дело погладывали на тренера, чтобы ничего не пропустить и не ошибиться.
— Плечо к плечу.
И в общей сутолоке тел Зарайская, на мгновение привстав на носках, оторвав каблуки от пола, подалась вперед и, искривив бедро, прогнувшись в талии, резко ударила острым плечом по плечу Волкова. Левым по правому.
— Коленка к коленке.
Пышная юбка взлетела вместе с поднятой ногой, окутав икры, на фоне ее аляповатой абстракции на мгновение прорисовалась туфля на высоком каблуке, и Зарайская невесомым, искрящимся движением коснулась Волковской штанины.
В аудитории грянул хохот. Он пробил стеклянную стену, гулким эхом разбежался в коридоре.
Вся группа видела, как от этого невинного движения Волков залился густой, горячей краской.
— Меняемся!
В зале замельтешило, потоки людей завихрились. Зарайская, меняя пару, нарочно или нет, встала напротив высокого парня, принесшего хризантемы.
Дебольский понял, что торчит в коридоре уже чересчур долго, и повернул к кабинету. В спину ему неслись звуки смеха из малого конференца.
В сущности, смотреть там было особо не на что. Стандартная методика, все так делали. Дебольский обычно еще вводил мизинцы, пятки (это всегда вызывало волну смеха), и даже задницы (если группа подбиралась достаточно молодая и подвижная). Само собой, с менеджментом высшего звена и с дирекцией такие разминки не проводились. Впрочем, от них и особое сближение не требовалось. Им по праву занимаемой должности позволялось все тренинги сидеть с каменными, предельно сосредоточенными лицами. Как на заседании горкома.