Прежде чем я успеваю что-то сказать, папа сам придвигается ближе, внимательно всматривается в мое лицо, дышит с трудом, подбирает слова, еле волоча языком. Как будто пьян.
Но он всего-навсего жутко испуган. Я кладу свои ладони поверх его и заставляю себя улыбнуться. Выходит убого, но я, правда, старалась.
— Что…? Что же такого…? Что же такое случилось?.. — через время удается произнести отцу.
Он тяжело сглатывает, не отрывая от меня взгляда ни на мгновение, будто я могу исчезнуть.
Мотнув коротко головой, останавливаю себя. Нельзя вновь играть в молчанку. Истину я раскрыть не в состоянии, но просто забыть о его вопросе — совершено подло.
— Я… Так вышло, папа, — повернув голову, нежно целую ребро огрубевшей ладони зрелого и работящего человека. — Можно я не буду..?
— Нельзя! — резко прерывает меня он.
Взгляд его ожесточается. Остается только одно — рассказать о наиболее правдоподобном варианте и самом выигрышном.
Закрыв плотно веки, я выдыхаю:
— Все из-за мамы.
Услышав это, папа вскидывает голову, принимаясь шептать обращения к святым — неотъемлемая часть взрослых итальянцев.
Когда его глаза снова обращены ко мне, хватка сильных рук крепнет. Папа вдруг садится на край моей кровати и тянет меня за собой. Прижав по-отечески к груди за плечи, мужчина гладит мои волосы, разбросанные по спине.
— Девочка моя… Моя маленькая девочка… Я не хочу говорить о твоей матери плохо, но…
Отец запинается, и я дополняю за него:
— Но она того заслуживает!
С удивлением понимаю, что отодвинула британцев на задний план. Плохо это или хорошо, но сердце заболело от других воспоминаний. Более щадящих, но не менее разбивающих на части. Мама ничего не сказала. Просто однажды вернувшись со школы, я наткнулась на сокрушенного папу. Он был убит.
Повержен. Дело не в деньгах, которые мама украла для своего любовника. Дело в том, что она забрала у нас нечто более ценное — себя. И больше никогда не объявлялась. Ни единого письма, ни одной строчки. В социальных сетях ее не найти.
Сначала я пробовала такие варианты, а потом и вовсе перестала, наконец, осознав, что я ей не нужна. Слезы в итоге высохли, я больше по ней не тосковала до хрипа в горле.
Привычка жить без нее выработалась с годами, и все равно больно до сих пор. Но однозначно биться в истерике я бы не стала по причине ее отсутствия. Однако, к счастью, папа воспринял мою ложь за правду. Он продолжает обнимать меня, успокаивающе пропуская мои волосы через свои пальцы. Это напоминает мне о самых счастливых моментах, которые мы прожили вместе с ним, и я невольно улыбаюсь, впуская их в память. И правда, у меня есть повод радоваться. У меня есть он. Несмотря на то, что прошлое, возвратившись, душит со всех сторон, я обязана быть сильной. Ради отца. Ради того, что он сделал для меня.
Я поддаюсь его обволакивающему голосу, разрешая проникать в уставший, перегруженный мозг ласковым, добрым словам. Образы пятилетней давности постепенно рассеиваются. Сначала они очень яркие, но теперь превращаются в дым. К сожалению, даже глубокая ночь и слабый свет уличного фонаря позволили мне разглядеть лица провинившихся. Разглядеть и запомнить. Я ни на минуту не могла сомневаться, кто передо мной сегодня на пляже. Эти парни повзрослели, возмужали, подкачались, но их черты лица остались прежними. Вот, что осталось неизменным.
Едва заметно качнув головой, я вновь отгоняю от себя грустные непрошеные мысли. Выпрямляюсь, и папа убирает от меня руки, а я, взглянув на него, вдруг замечаю, что морщинок на лице стало больше. Они похожи на ветки деревьев: длинные, неровные, с совсем новыми, ещё не такими глубокими, по сторонам. Словно отростки старых неровностей его немолодой кожи. Пройдясь руками по его лицу, я про себя отмечаю, как люблю каждую морщину, каждое углубление возле глаз и вокруг рта. На несвежих скулах и в области лба.
Мой папа. Тот, кто любит меня. После того, как пережил предательство, особенно сильно чувствуется любовь. Любовь к тому, кто остался.
— Все хорошо, — говорю отцу полу-ложь, полуправду.
Он чуть наклоняется вперед, чтобы коснуться рыхлыми губами моего лба.
— Я больше не хочу, чтобы ты плакала. У меня сердце сжалось, когда я услышал твои всхлипы. Когда понял, что ты спряталась за дверью, чуть не сошел с ума. В голову пришло одно: тебя кто-то обидел… Больше не заставляй старика переживать.
И вновь я корю себя за несдержанность. Вроде научилась ведь контролировать свои эмоции за эти годы, но этот срыв был слишком неожиданным. В каком-то смысле отец прав: меня обидели. Не сегодня, но это произошло.
— D'аccоrdо, lа miа buоnа? (итал. Договорились, моя хорошая?)
Улыбнувшись, я кладу ладонь на его руку, которую он положил на мою щеку. Большим пальцем отец вытирает нижнее веко. Оно все еще мокрое от слез. Потом то же самое мужчина проделывает и с другой частью моего лица.
— D'аccоrdо, pаpà. (итал. Договорились, папа.)
* * *
Папа — специалист в приготовлении овощной фриттаты[1].
И зная, как я люблю это блюдо, он решил меня ею побаловать.
Я сижу за кухонным круглым столом, закинув ноги на соседний стул. Мне открывается прекрасный на вид на то, как отец пытается справиться с тортильницей. Меня забавляют его попытки не выругаться, как он душит в себе порыв чертыхнуться, если у него что-то не получается с новым прибором для выпечки. Время от времени он поворачивается, чтобы шутливо искоса взглянуть и неодобрительно цокнуть языком.
— Не хочешь помочь? — спрашивает папа, в очередной раз обернувшись.
Улыбка на его губах свидетельствует о том, что мое приподнятое настроение хорошо на него влияет.
— Ты сегодня повар, — пожав плечами, я продолжаю пить свой сок.
Мужчина барабанит пальцами по столешнице, собираясь с мыслями. Он достает из холодильника помидоры черри, принимаясь мыть тщательно их под водой. И я внимательно слежу за его работой, пока мне на телефон не приходит звуковое оповещение об ещё одном сообщении. За последние три часа их накопилось много: от Селест, от Пьетры и Доминик. Даже Диего звонил, его сообщение я прослушала, он спрашивал с беспокойством, почему я не отвечаю ему в WhаtsApp. Я не спешу отправлять месседж, поэтому просто неглижирую. На время. Я приду в себя и напишу всем. Черт!
Да, нужно ответить всем. Даже Пьетре. Я знаю, что сволочной кузен не должен стать препятствием нашей с ней дружбы, однако, как объяснить это моему сердцу, которое дрожит от представления Маркуса снова рядом со мной?.. Хотя какая разница, кого из них троих я встречу в следующий раз: ненависть у меня к ним одинаковая.
Через несколько минут под негромкий голос ведущего вечерних новостей я все-таки решаю взглянуть на экран. Всего разок. Посмотреть, от кого сообщение и выключить телефон к черту. По крайней мере, до утра. Отправившись в гостиную, хватаю мобильный с журнального стола. Верчу его в руках, обдумывая свое, кажется, поспешное решение. Но вдруг дисплей снова загорается, и я, уже не размышляя, быстро провожу по нему пальцем. На мгновение меня охватывает какое-то оцепенение. Я быстро соображаю, перечитывая текст снова и снова. Всего несколько слов — а они заставили меня замереть. Из кухни доносится голос папы, звуки прикосновения приборов о тарелки, звуки хлопающих дверей кухонного гарнитура. Но все для меня перестало иметь значения на пару мгновений. Однако показалось, что прошла целая вечность, пока я, все осознав, не приложила ладонь ко рту. Вот черт! Господи Боже! Быть не может!
Быть не может…
Радостно широко улыбнувшись, я быстрым шагом преодолела расстояние, разделяющее нас с отцом. Без слов, просто показываю эму экран своего смартфона, на котором все ещё высвечиваются слова последнего текстового сообщения.
Он сощуривает глаза из-за ослабевшего зрения, но через миг его рот округляется. Вскинув на меня взгляд, папа выдает счастливый вздох и, бросив ложку в тарелку, притягивает меня к себе для крепких объятий.
— Мне даже не верится, — признаюсь с придыханием, находясь в тисках отца. Я взмахиваю ладонями, которые до этого покоились на его спине. — Это же Бьянка Каролла, папа!
Он активно кивает головой, а когда отстраняется, я замечаю слезы в уголках его глаз.
— Ну что ты, — нежно шепчу, понимая, что теперь настала моя очередь успокаивать.
В этом случае речь идет не о душевных страданиях, а о внезапной сентиментальности. Я очень его люблю. И мне нравится, что он так реагирует на довольно простые вещи. На слабые успехи.
Улыбка раскрашивает его лицо, делая светлым, лучезарным.
— Я горжусь тобой, — тихо произносит он, приглаживая мои волосы.
И я горжусь. Горжусь, что получилось. Я не могу до конца поверить, что собеседование, которое я проходила на днях, оказалось для меня благополучным. Бьянка Каролла — популярная римская писательница, и недавно она обзавелась собственной кофейной, в которой всегда играет негромкая красивая музыка, а любой посетитель может прочитать романы, которыми заполнены полки в кафе. Это необычное место стало известным во всем городе не только благодаря авторитету Бьянки — тридцатисемилетней женщины, жизнь которой сложилась весьма и весьма удачно, — но и благодаря тому, что в кофейне можно найти романы на любой вкус разных авторов. И библиотека постоянно пополняется. Я обожаю произведения сеньориты Кароллы! Ходят слухи, что теперь только в своей кофейне она будет презентовать каждую новую книгу. Это значит… я буду свидетелем всего этого… И папа, зная о моей любви к творчеству Бьянки, наверняка, предчувствует, о чем я сейчас думаю. Счастлива. Невероятно счастлива!
Он снова обнимает меня, только на этот раз еще крепче и повторяет, без перерыва:
— Горжусь, горжусь, горжусь…
Помимо ощущения блаженства, я так же с восторгом представляю, что мои вечерние часы в кофейне смогут дать нам возможность с отцом не так сильно переживать о деньгах.
Пустота, которая окутывала меня ещё в середине дня, испарилась. Она растворилась в сумасшедшей радости от месседжа, перевернувшего все в моей душе. Меня приняли!
Взяли на работу.
Меня!
Пояснения к главе
[1] — итальянский омлет, который готовят с начинками из сыра, овощей, колбасы или мяса. Фриттату готовят на плите, в сковороде под крышкой или в духовке.
Глава 5
Ева
В книжном кафе именитого автора ненавязчиво играет одна из моих любимых песен. Лаура Паусини со своей композицией "Gеоbе" заставляет некоторых посетителей подпевать наизусть всеми выученные слова. Трек, родом из начала двухтысячных годов занял место в моем сердце еще, когда я была ребенком. Мама пела "Gеоbе" при готовке еды или же во время стирки, а я повторяла за ней даже те слова, значения которых не понимала. Песня стала причиной моей ностальгии, но я встряхиваю головой, чтобы полностью сконцентрироваться на работе. В кофейню заходит парочка, и девушка снимает с шеи вязаный шарф. Сегодня, как ни странно, осень заявила о своём приходе так, что никто и не усомнился, кто хозяин погоды. Вернее, хозяйка. Листья на деревьях, будто за одну ночь приобрели золотистые, рыжие и красные цвета. Никто просто до этого и не замечал, что леса
Италии уже начинают "раздеваться". Из-за яркого ослепительного солнца, которое завладело жителями и туристами Рима, сентябрь до сегодняшнего дня совершенно не ощущался. Море продолжало радовать теплыми пенистыми волнами, а дороги города, даже ночью, оставались согретыми абсолютно летней погодой.
Алессандра — девушка, работающая со мной в смене — спешит к столику, за который присели новые гости. У Лессы длинные каштановые волосы и безупречные черные глаза. Она радостно хлопает ресницами, общаясь с кем бы то ни было.
Принимает всегда большие заказы, обдавая своей особенной аурой. Очень светозарный человек. Это моя вторая смена в кофейне, практика должна закончиться через пять рабочих дней, но я уже хочу работать в «Каролла». Пока Бьянка отсутствует, полностью все ее обязанности взял на себя Билли, эмигрант из Шотландии. Рыжий молодой мужчина общается с нами с Лессой на равных и, несмотря на свою должность, голос он ни разу не повысил, оставаясь очень профессиональным. Его мягкий подход помогает быть быстрой и улыбаться искренне каждому гостю.
Мне нравится доброжелательность яркого и харизматичного шотландца. Он хорош собой: высокий, с развитой мускулатурой, которую не скрыть под белой накрахмаленной рубашкой. За эти два дня я влюбилась в его не очень пока хорошее произношение итальянского, а Билли, узнав, что я учусь на переводчика, и закончила старшую школу с лингвистическим уклоном, уговаривает меня взять его в ученики. Обещает быть послушным и усердным в учебе.
Понимаю, что все это шутки и забавы ради, однако как же я здесь счастлива! Как без ума от атмосферы этой кофейни, от запаха бесчисленных книг и ароматов различного кофе. Как хорошо видеть всех этих людей с самого утра и вплоть до позднего вечера, возвращаться домой и прокручивать в голове лучшие моменты прошедшего дня. Улыбаясь. Все время улыбаясь. Я и думать забыла о своей личной трагедии, но и подругам предпочла пока не отзваниваться. Диего, правда, ни в чем не виноват, сейчас просто у меня нет времени встречаться или болтать с ним по телефону. А если совсем откровенно, желания тоже нет. Я отгородилась от всего мира в "Каролле", которая однозначно впитала в себя идеальность и совершенство Вечного города.
Мы с Алессандрой смеёмся каждый раз, когда Билли с заметным коверканием языка говорит что-то вроде: "Вот почему я живу здесь!" или "Поэтому я переехал в Рим!". Так он отзывается об итальянцах — юных, молодых и старых, — которые всегда дружелюбны и радостны, они не забывают бросить "чао" у выхода и радушно поднять ладонь вверх. А если такое и случается, то обязательно возвращаются, чтобы попросить прощения и попрощаться. При этом пообещав, что вернуться снова. Скупые на эмоции британцы так себя не ведут, и Билли время от времени напоминает персоналу об этом.
Я в предвкушении: хочу вновь увидеть Бьянку, но сейчас она крайне занята тем, что дает интервью. Владельцы римских публицистических изданий мечтают лицезреть на обложке своих детищ красивое аристократическое лицо модной писательницы. Ее телефон не замолкает, и пока добрая и открытая Бьянка была здесь, я с восторгом наблюдала за ее успехом. Только, к сожалению, автор отсутствовал и вчера вечером, и сегодня ее ещё никто не видел. Многие посетители хотят познакомиться с сеньоритой Каролла лично, поэтому и приходят сюда. Уступая своим фанатским порывам, все же делают заказ, не в силах устоять перед вкусными ароматами выпечки, доносящимися из кухни. Разве откажешься от булочек с корицей и вишней, которые вот-вот достали из духовки. Я держу себя в руках, зная, что мой вес и внешний вид изменятся, если я позволю себе лишнего. Поэтому даже в таком счастливом месте, среди прекрасных коллег не смею забывать о самоконтроле.
За час до сиесты кофейня опустела. Мы с Алессандрой, прибрав зал, сели за столик у одного из больших — от пола до потолка — окон. На кухне для меня приготовили легкий салат с сыром, а Лесса, на зависть мне, заказала пару шоколадных маффинов и чашку латте. Она добавила в напиток смородиновый сироп, и запах стал мучительным — невыносимым. Я отвлекала себя видом, открывающимся перед нами. Площадь полна людьми, и в центре стоит огромный фонтан, а глиняные ангелочки на самом верху, кажется, улыбаются солнцу, которое наконец-то выглянуло из-за облаков. Надолго ли?
Наш администратор, закончив все дела, присоединяется, сев рядом с Лессой.
— Мне кажется, ты грустная, — замечает Билли, чем очень сильно меня удивляет.
Он обратился ко мне на английском, и Алессандра, оставив трапезу, навострила уши, наклонившись ближе. Ее знания английского языка не так хороши, как у меня или Билли, его носителя. Однако достаточны, что бы общаться с туристами, захаживающими к нам в кофейню.