— Яна! — теперь отец призывно обратился к дочери.
Она смотрела на Вадима с яростью, и, наверное, соображала, стоит ли неугомонному отцу выкладывать все на блюдечке. Очень легко разозлиться на засос, но попробуй-ка о таком рассказать родителю. Но Вадим недооценил ее смелость:
— А он мне изменяет!
— Что?! — у Григорьева была странная манера неожиданно громко орать так, что в радиусе километра люди вздрагивали.
— Ничего подобного, — спокойно парировал Вадим. — Скорее наоборот. Я даже флиртовать с кем-то не стал бы. А ты давай лучше про Дениса расскажи.
— Какого еще Дениса?! — отец теперь ничего не понимал и оттого становился пунцовым.
— Да нет никакого Дениса! — Яна от злости, что разговор повернул в неожиданном направлении, даже на ноги вскочила. Но потом заставила себя снова сесть. — Точнее, Денис есть, конечно, но его как бы нет.
Оказывается, Вадим мечтал услышать нечто подобное, хотя никогда об этом и не думал. Только теперь почувствовал, что эти слова будто сердце медом смазали. Улыбаться стало легче и приятнее. Но Яна, ощутив, что упустила инициативу, решила задействовать артиллерию:
— Пап, — начала совсем другим тоном, изображая из себя до противности слащавую сплетницу. — А еще я забыла тебе сказать, что у Вадима внебрачный сын имеется!
Челюсть у Григорьева отвисла, а глаза округлились. Вадим пожал плечами, не находя причин, чтобы начинать вдруг и за это оправдываться. Григорьев же только входил в раж:
— Опачки, дочка, а почему я об этом только сейчас узнаю? Постоянно от меня что-то скрывают! И как же такое получилось?
— Долго ли умеючи? — резонно заметил Вадим, имея в виду, конечно же, ребенка. — Только Яна об этом знала с первого дня знакомства и в курсе, что, кроме сына и денежных отношений, нас с Татьяной ничто не связывает. Странно, что ревность только сейчас появилась.
— Ревность? — она, естественно, это слово пропустить не могла. — Да нет у меня никакой ревности к Татьяне!
— Как и у меня к Денису.
Вадим добивал, уже зная, что победил. Ведь судья все понял именно так, как было нужно:
— Я так вижу — банальное недопонимание и неумение разговаривать. Татьяны какие-то, Денисы, которые есть, но которых как бы нет. И вы, вместо того чтобы разобраться, разбрелись по углам и строите обижульки! На что вы тратите свою молодость?
Ни Яна, ни Вадим вопроса не поняли, а Григорьев, подумав, продолжил:
— Я вот что предлагаю — пойдите куда-нибудь отсюда, проведите этот вечер вместе. Но только соблюдая одно правило: представьте, что вы уже двадцать лет женаты. Все эти ревнушечки, все эти притирки остались позади. Вот тогда и поймете, можете ли сосуществовать без надуманных проблем.
— Ну что за глупость, пап? — Яна переводила недоуменный взгляд с одного лица на второе.
— Зятёк! — Вадим снова вздрогнул — к этим сменам интонации "тестя" еще привыкать и привыкать. — Почему твоя жена меня глупым называет?
Тот уже смеялся:
— Не знаю, Владимир Владимирович. Она у меня и на старости лет такой же склочной осталась. Ну что, дорогая, принимаешь вызов?
— Вы почему против меня сговорились-то? — она все продолжала возмущаться, как будто это могло чем-то помочь. — Ну и что за бредовая идея? Если мы один вечер поназываем друг друга «дорогой» и «дорогая» — от этого вряд ли найдем общий язык!
Григорьев свел кустистые брови и кивнул.
— Тогда усложняем задачу. Яна — не просто твоя жена, а еще и беременная жена. Так что, дочка, тебе позволено вести себя как угодно паршиво — вот и оценишь его терпение!
Она глаза к потолку закатила, а Вадим с удовольствием жевал стейк, наслаждаясь ее метаниями. Он бы и сам не мог придумать лучшего способа, чем этот. Да и отец ее хорошо знал — она сейчас повозмущается, позакатывает глазки, а потом скажет: «По рукам», потому что ни один вызов не умеет пропустить мимо.
В итоге вечер вышел утомительным и веселым.
— В клуб?
— Я беременна, припадочный! В какой еще клуб?
— Погуляем?
— У меня ноги распухли! Посмотри, какой живот!
— Ко мне?
— Ага. И там ты меня заставишь картошку жарить?
— Тогда чего ты хочешь, дорогая?
— Покатаемся. Хочу кататься!
Она не разыгрывала вредину — она ею от рождения и была, поэтому никем притворяться нужды не было. Вадим с улыбкой открыл перед ней дверь машины.
— Как скажешь, милая. Но потом ко мне — будешь картошку жарить.
— Не дождешься!
— Я неисправимый мечтатель.
Она фыркнула и злобно рассмеялась:
— Ты-то мечтатель, ну да! Ты такой прагматик, что иногда тошно.
Вадим уже выехал на окружную трассу и вел машину все дальше и дальше от города. Темнело и нависающий по обочинам лес делал атмосферу в теплом салоне сказочно уютной. Яна улыбалась. Она так долго цеплялась за свое раздражение, но теперь незаметно для себя расслабилась. Этот момент стоило использовать:
— Прагматик. Хорошо, дорогая. Что еще во мне тебе не нравится после двадцати-то лет брака?
Она посмотрела в его профиль, но ответила после длинной паузы:
— Знаешь, а я не могу сказать, что мне в тебе что-то категорически не нравится… Пойми правильно — у тебя куча минусов, но есть и что-то такое, что все это компенсирует. И ты… целостный, так что тебя нельзя разбить на отдельные характеристики так, чтобы одно было возможно без другого. То есть ты плох тем же самым, чем и хорош.
Это не было признанием в любви, но прозвучало как что-то очень важное.
— Ян, — теперь он стал более серьезным. — Давай перестанем пить друг другу кровь? Ведь сложно не признать, что мы возвращаемся к одной и той же точке уже не в первый раз.
— К какой еще точке?
Он и сам не знал исчерпывающего определения. Но ведь именно так все и было — неважно, играли они или были серьезными, но постоянно повторяли очень похожие моменты.
— Я не могу точно описать… После которой начинается что-то настоящее без откатов назад.
Вадим чувствовал взгляд, но сам посмотреть в ее сторону не решался.
— Ты серьезно? — он не ответил. — Знаешь… А я когда-то хотела влюбить тебя в себя и разбить сердце.
Он усмехнулся.
— Так возьми и разбей.
— А у меня для этого уже есть достаточно власти?
Она ждет признания — искреннего, чтобы и капли сомнения не осталось. И теперь уже точно не для того, чтобы хладнокровно разбить сердце, а в качестве подтверждения, что ее чувства взаимны. Об этом не надо было говорить прямо — все и так стало понятным. У них обоих была своя стратегия, и, кажется, оба провалились. Или выиграли — это с какой стороны посмотреть.
— Я тебе так скажу — если ты прекратишь любые отношения между нами, то я тебя в покое все равно не оставлю. Влюбленность это или азарт — называй, как хочешь. И уверен на сто процентов, что у тебя точно такие же эмоции по отношению ко мне.
Она отвернулась к окну сбоку и долго вглядывалась в темноту. А потом, когда он окончательно смирился с тишиной, как рявкнет — совсем по-григорьевски:
— Поворачивай обратно! Я арбузик хочу!
— Арбузик? Так не сезон ведь, — Вадим попросту опешил. — Ну поехали, глянем в супермаркете, хотя я сомневаюсь…
— Ты отказываешь беременной женщине?!
— Я сказал, что глянем. Апельсинки подойдут?
— И апельсинки тоже возьмем, — смилостивилась Яна. — И соль. Прям сил нет, как захотелось арбузика с солью навернуть.
— Я совсем не удивлен. Наш сынишка явно в маму пошел.
— С чего это сразу сынишка?! Доченька!
— Боюсь, это еще хуже, — ему становилось и смешно, и страшно.
— И оливок купим!
— Под оливки коньяк хорошо идет.
— Дорогой!
— Да, дорогая?
— Возьми себя в руки!
— С такой жизнью — вряд ли получится.
— Жизнь — это то, что рушится тебе на голову, пока ты строишь планы, мой престарелый прагматик.
— Да я с тобой как познакомился, вообще разучился планы строить.
— Есть ощущение, что ты чем-то недоволен!
— Я просто счастлив, дорогая.
И всеми неслучайными перипетиями судьбы, супермаркетов, вмешательствами Григорьева и собственных желаний, они все же оказались там, где Вадим изначально и планировал с ней оказаться. И теперь он не сдерживался — обнимал сзади, когда она открывала банку с оливками, целовал в висок и отпускал до того, как услышит возмущенный вопль; касался руки — и даже не пытался сделать вид, что случайно.
Яна терялась в неопределенности собственных мыслей, но каждое следующее касание воспринимала все спокойнее, а потом не сдержалась и сама, проходя мимо к мойке, вдруг остановилась и вскользь коснулась его щеки губами.
Сегодня ее придется отпустить. Конечно, если она сама захочет остаться, то выгонять ее никто не намерен. Но для нее это слишком рано. А для него слишком поздно — просить ее остаться, но при этом не надеяться на что-то большее. Хотя такие забавы, когда уже оба понимают их природу, раскручиваются очень быстро. Когда Яна выдала очередную шутку о своей беременности, Вадим перехватил ее, задрал блузку вверх и поцеловал в живот — разве не так ведут себя примерные будущие отцы? Это тоже была шутка, но Яна заметно смутилась, да и Вадиму расхотелось смеяться. Через полчаса он и не мог вспомнить, кто потянулся к губам второго, потому что сейчас они уже зарывались в объятия друг друга с головой. Она тоже дышала тяжело, но вряд ли была готова выть в голос оттого, что они до сих пор одеты. Вадим же так боялся все испортить, что предпочел вой оставить на потом, когда она уйдет. Лучше ее сегодня отпустить, чем подтвердить о себе славу легкомысленного Казановы. Он серьезен по отношению к ней — так пусть и она поверит в то, что он серьезен, потому что словами этого доказать невозможно.
— Мне пора. Отец будет волноваться, — Яна в очередной раз оторвалась от его губ.
Кажется, она это уже говорила трижды, но потом Вадим целовал ее шею, вжимал в себя до дрожи, и они снова проваливась в поцелуи на грани полного падения. Вадим кое-как остановил в горле: «Позвони отцу, останься». И снова похвалил себя за стойкость. Ему хотелось придавить ее собой, содрать эту чертову блузку, заткнуть все возражения и избавиться от напряжения, которое, как оказалось, копилось не только этим вечером, а начало зарождаться когда-то давно. И теперь доросло до такой степени важности, что он сказал:
— Я отвезу тебя.
Яна улыбнулась и снова чмокнула его в губы, тем самым чуть не спровоцировав очередной получасовой заплыв нежности.
— Не надо, вызови такси. Мы увидимся завтра, когда я не буду твоей беременной женой.
Ему и осталось только, что повиноваться.
Глава 17. Немезида
Следующие дни у Яны ассоциировались со старыми фильмами — черно-белыми картинами с бегающей по экрану царапиной. Там нередко, как воспринимала она своим непрофессиональным взором, использовался некий фильтр, который делал сцены какими-то светящимися изнутри. Будто показанными через пелену, делающей восприятие более проникновенным. И такие моменты всегда западали в память прочно, создавая ощущение погружения в сказку. Вот и Яна оказалась в подобной киношной сказке с размытым фильтром.
Яне нравилось, как Вадим издалека ловил ее взглядом, нравилось, как он улыбался при этом, нравилось отвечать на его улыбку. Его образ не облачился вдруг в сияющие доспехи, но теперь был осознаваемо притягательным. Яне хотелось докрасить этот образ до приемлемого уровня радужности, чтобы окончательно утихомирить совесть. А Вадим все делал для того, чтобы это у нее легко получалось — он выражал симпатию, но не торопил события, он был внимателен и даже немного застенчив. И оттого выглядел совсем по-человечески уязвимым. Но разбить ему сердце сейчас — означало разбить сердце самой себе.
— Ты предложил Денису работу в штате? — неформально Яна позволяла себе общаться с начальником только после того, как они покидали офисное здание и оказывались в машине.
— Предложил. И он согласился. После получения диплома твой Денис вернется в «Нефертити».
— Спасибо!
Вадим глянул на нее с настоящим удивлением:
— За что? Ты думаешь, что я таким образом тебя приманиваю? — он рассмеялся. — Это полностью инициатива Петра Алексеевича, а за мной остается только соглашаться с верными решениями.
Яна кивнула и не стала развивать эту тему, особенно после слова «приманиваю». Вадим приманивал — факт, но точно не этим поступком. У него романтика на бизнес никак не влияла, и если бы Денис не был ему нужен, то никакая влюбленность не заставила бы его пойти на подобный шаг. В этом, кстати говоря, она и видела его достоинства — он любил играть, нередко заигрывался, но тщательно отделял один вопрос от другого.
Они ничем таким особенным и не занимались: гуляли с Бобиком, пили на кухне чай, отправлялись в кино или кафе. А потом подолгу целовались в машине, не желая расставаться. При этом Вадим ни разу не намекнул, что уже давно пора переходить на новый уровень отношений. Если так пойдет и дальше, то Яна не выдержит и потащит его на этот новый уровень силой. Потому что влюблена до безбрежного влечения. Потому что устала сомневаться, что и он влюблен не меньше.
В четверг ей на сотовый позвонил отец, и сразу после этого размытый фильтр старинных фильмов исчез, заполнив жизнь такой обычной реальностью. Папа попросил срочно явиться домой, а Вадим как раз уехал в «Инвариант». Она решила, что они смогут созвониться позже, когда он освободится… Но сердце забарабанило от нехорошего предчувствия. До этого момента всё шло слишком прекрасно, чтобы так продолжалось вечно.
Открывая дверь, она все еще надеялась, что ошиблась, но уже была готова к худшему.
— Сядь, дочь, поговорим.
Все, теперь она перестала надеяться. Дома, кроме них, никого не было, а отца мелко трясло от перенапряжения. Яна молчала.
— Света мне рассказала… про Константинова.
— Допустим! — Яна вдруг поняла, что использовала фирменное словечко Вадима для самоуспокоения. — Зачем эта женщина вообще лезет в нашу жизнь?
Отец закипал на глазах. Нападение в случае взаимодействия с таким человеком — не лучшая стратегия.
— Эта женщина — пока еще моя жена! — он рявкнул громко, но потом постарался говорить спокойнее. — Она не хотела рассказывать… Спросила про Бобика — я ей ответил. И она побледнела, как будто в обморок собралась грохнуться. Дальше уже было просто додавить и выяснить причины такой реакции.
Яна уронила голову на руки. Светлана просто не выдержала внутреннего давления. Может быть, из-за глупости. А может, из-за угрызений совести. Неважно. Но нельзя же быть блондинкой до такой степени!
Отец теперь говорил намного тише привычного тона, но полностью сдерживать злость так и не мог:
— Она потом мне все рассказала… И про то, как ты соврала, чтобы мне не так больно было. Знаешь, я хоть и против лжи в любом виде, но мог бы это как-то принять. А вот дальше — дальше ты продолжала водить меня за нос, привела этого подонка в мой дом… делала из меня дурака! Можешь себе представить, как я себя чувствую?! Ведь у меня и мысли не возникло, что это вранье! Да я бы мог противостоять всему миру, но только не тебе…
Он замолчал, чтобы не наговорить грубостей, а Яна вдруг поняла, что все слова потеряли смысл. Что бы она ни сказала в этот момент — прозвучит фальшивым оправданием.
— Прости, пап. Я не хотела… чтобы получилось так.
Она заплакала, хоть и очень старалась сдержаться. Все презрение к себе потекло наружу вместе со слезами. Ее отец точно не заслуживал той ситуации, в которую она его привела. Даже если бы он с самого начала все знал — получилось бы мягче и честнее, чем после того, как он искренне переживал за отношения Вадима и любимой дочери, как помогал им… И самое главное — после того как Вадим ему действительно понравился. Прошел через почти непроницаемое сито настоящей отцовской любви к единственной дочери, который до сих пор искренне верил, что ее никто не заслуживает. А Вадим не то что Яны не достоин, а вообще лучше бы никогда не существовал в мире. Такое осознание не просто растаптывает — унижает. Отец ее мог перенести многое, но только не такое унижение.