- Но тебе было дано так много.
- Я знаю! Прости меня!
Долина мерцает в своём блистающем тумане. Исповедник сказал:
- Но я не твой исповедник.
Тьма также непредсказуема. Сейчас полночь, где бы это место ни находилось на самом деле. Это момент расплаты по всем счетам, священный час Друидов. Яркий свет полной луны уменьшает писательские черты до наглядности кости; и душистый дым, который выползает из кадила, напоминает запах её волос.
- Ты ничего не заслуживаешь, - подытожил исповедник. - Потому что ты потерял… всё. Ты слушаешь меня?
Да, я слушаю. Этот факт, этот афоризм сокрушил писателя. Вот что он чувствует. Сломленность. Я сломленный человек, размышлял он. Это почти забавно.
- Однако, будь смелым, провидец, и ты одержишь победу.
Oдержу победу? - удивился он. Но это должно быть именно так. Писательская любовь ушла, была забрана или потеряна – это было не важно, как – повелениями, которые управляли или разрушали мир. Иногда он не замечал в мире ничего, кроме владений дождя и неудачи. Да, он потерял свою любовь; вот что пoставило этот окончательный вопрос. Он отчаянно хотел узнать истину, сомневаясь в ней.
- Я потерял свою любовь, - наконец, признaл он.
- Да, - сказал исповедник. - Это так.
Кадило качалось ближе, эти загадочные голубые угли впервые раскрыли отблески лица его владельца. Писатель содрогнулся. Это был ужасный облик. Рот, как резаная рана, и выдолбленные щели для глаз. Боже мой, подумал писатель. Голубые отблески разом украли у него всё оставшееся. Если у него когда-то и была решимость, хоть какая-то решимость, теперь она вся испарилась. Если бы у него ещё была вера…
Испарилaсь. Всё это испарилось.
Исповедник указал пальцем вниз, на чёрный камень. Насмешка повисла в его неземном голосе:
- Теперь смотри, предсказатель. Внутрь себя.
Боже мой, запаниковал он. Что есть истина? Что есть истина на самом деле?
Ее слова тянутся к нему, как руки трупа, тянущиеся от смерти. Это самая печальная часть из всех. Её слова – призраки. Её слова – едва видимые фантомы.
…я горжусь тобой…
…можно тебя поцеловать?...
…я все для тебя сделаю…
…я тоже…
…правда? что ж, я люблю тебя больше...
Далее были видения. Воспоминания, разливающиеся в свете.
Она такая красивая под ним, что он удивлен. Это выстрел из винтовки сквозь его глаза, в его голову: её необузданная, обнажённая, непростительная красота. Даже её пот прекрасен, пот на её грудях и ногах, на её ангельском лице; бисеринки пота гнездятся, как драгоценности, на её милом маленьком участке волос на лобке. Она сияет, светится в этой художественной красоте, мокрая из плоти и крови, из настоящей любви. Вероятно, единственный момент настоящей истины в его жизни сталкивается с ним в ярком образе, как молот с наковальней. Даже если это только кусочек момента, он все равно идеален. Её голос – крошечная мольба, обнищавшая от отчаяния сообщить то, что сводит слова к полной неполноценности и уплывающая за пределы чего-либо, даже отдаленно передаваемого через примитивные человеческие высказывания. Её мольба такова: - Я люблю тебя.
Писатель упал на колени в пепел.
- Достаточно видел, предсказатель?
- Я сам похоронил свою веру, - заквакал писатель. – Все моe мужество, добродетель, проницательность, всю мою истину. Прости меня.
- Я не твой исповедник, - ответил исповедник. - Только ты можешь простить сам себя.
Пальцы писателя царапали пепел. Пепел был все еще теплым. Он опустил своё лицо и поцеловал слабые дуновения, думая о своей любви и каким ярким она позволяла ему видеть мир.
- Ты можешь оставаться здесь вечно, если хочешь. Но где в этом истина?
Глаза писателя расширились; это был хороший вопрос. Его утрата сделала его лицо влажной пепельной маской; a на вершине, выше постамента, исповедник медленно откинулся назад и начал смеяться. Смех вырвался наружу, как стая черных птиц.
Так в этом была суть самопознания? Быть осмеянным? Он ожидал неоспариваемой проницательности, но не насмешки и унижения. Он ожидал благословений.
Он ожидал ответа на его абсолютный вопрос и теперь был сломлен, чтобы иметь смелость и отважиться спросить.
- Это твое собственное притворство гложет тебя, - заметил исповедник.
- Я знаю, - ответил писатель.
- Это твоё тщеславие и всё, что ты заслужил. Ты позволил эгоизму и жалости к себе ослепить себя.
- А ТЫ НЕ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я, БЛЯДЬ, ЭТО ЗНАЮ, ОБСИДИАНОВЫЙ УБЛЮДОК С КАМЕННЫМ РЫЛОМ! – внезапно зaкричaл писатель, поднимаясь и брызгая слюной. - А ТЫ НЕ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я ЗНАЮ?
Но голос исповедника стал милосердным, утопая в мягкой субоктаве.
- Ты создал потерю из выигрышa – голема, сделанного из глины твоими собственными руками. Создатель уничтожен тем, что он cделал.
Что есть истина? подумал писатель с отвращением. Что есть истина на самом деле? Мысли кровоточат через стебель его разума. Были ли на самом деле эгоизм и жалость к себе? Он бы сделал что угодно для неё. Что угодно. Он бы отрезал от себя куски ради неё.
Тишина долины нисходит… как смерть. Этот ужасный контраст против полноты писательского откровения: истинность его любви и всё видение, данное ему любовью, видение в широчайшем и самом загадочным смысле. От этого контраста ему хочется наблевать прямо туда, на мраморно-чёрные ноги исповедника. Да, контраст. Любовь всего мира против всех его потерь. Он видит прекрасные цветы, выброшенные в ямы экскрементов. Он видит наполненные слизнями тела и бездомную гниль, умывающуюся на пляжах невинности, белые пески и растянутые коричневые тела, мёртвых голодавших детей, найденных изнасилованными в водопроводных трубах, и эсэсовцев, ловящих детей на штык в концлагере “Бельзен”.
- И это все? - всхлипнул писатель.
- A ты как думаешь?
- Я не знаю, что думать, чёрт возьми!
- Тогда загляни за всё это! Если ты достаточно восприимчивый, если ты умён, ты сможешь увидеть что-нибудь. Скажи мне, что ты видишь.
- Я… - писатель закрыл глаза и снова потерпел неудачу.
- Видишь ли ты ангелов или демонов?
- Ангелов, - простонал писатель.
- Да, и однажды они улыбнулись тебе. Попробуй что-нибудь новое.
- Что?
- Улыбнись в ответ.
Её имя вырвалось из писательского горла. Долина затряслась вместе с её именем и тем, что оно значило на самом деле. Крик почти вырвал его лёгкие из груди.
После молчания исповедник спросил:
- Что ты только что сделал?
- Я не знаю, что ты имеешь в виду, - устало ответил писатель, по-прежнему стоя на коленях в пепле.
- Конечно же, ты не понимаешь, потому что ты глуп и слаб, как и все остальные. Так что я сам тебе скажу. Хочешь ли ты, чтобы я тебе сказал?
- Да!
- Ты только что ответил на вопрос, за ответом на который ты пришёл.
Внезапно писатель почувствовал себя захваченным, парализованным.
- Теперь ты можешь возвращаться, - сказал исповедник.
- Что?
- Ты прощён.
Только теперь писатель осмелился поднять глаза. Исповедник уходил, оставляя следы в тумане. Всё, что открылось писательскому взору, это сияющий белый свет луны.
Вот такой был рассказ. Неплохо для 19-летнего паренька из колледжа. Он специализировался на литературе в Сент-Джоне – колледже искусств в Аннаполисе, где он написал его, и рассказ, на самом деле, выиграл несколько незначительных литературных наград и был позже включен в толстую «Пингвиновскую» антологию под названием Лучшие новые американские писатели в 1970. К сожалению, леонардовский грант от ГСШМ5 кончился годом ранее и ему пришлось покинуть кампус Сент-Джона. Но в течение следующих нескольких лет история застряла у него в мозгах и начала трансформироваться во что-то ещё, прямо как его творческие интересы были трансформированы. Как «писатель» в рассказе, Леонард начал видеть. Он был видящим. Он начал видеть Исповедника, как квази-литературный фильм. Он изучал кинозвёзд нашего времени и их шедевры. Также он изучал кино на технической основе. Внезапно Леонард обрёл цель в жизни.
- Я хочу снять фильм, - сказал он себе одним утром.
Множество людей делали независимые фильмы, и действительно давали хороший старт творческой карьере. Леонард знал, что у него есть все, что нужно, чтобы сделать фильм с беспрецедентным символическим значением.
Леонард знал, что у него есть все, что нужно, кроме одной вещи.
Денег.
Хотя по одному шагу за раз. Первым делом, он нашел работу – уборщиком – на Общественном Вещании Мэриленда, “Канал 22”. Это было предприятие, финансируемое за счёт налогов, расположенное на Хокингс-роуд в Дэвидсонвилле, Мэриленд, прямо напротив известной нудистской колонии под названием “Сосна” (eсли ещё кто-то хочет посетить нудистскую колонию, просто езжайте вниз по мэрилендской государственной Трассе 450 и ищите мигающую 780-футовую ТВ-башню; вы её не пропустите). Так или иначе, намывая студийные полы и вынося мусор за 1.55$ в час, Леонард смотрел сосредоточенными глазами за студийными техниками, учился их трюкам, а в свои нерабочие часы даже работал с указанными специалистами. Он учился создавать фильм, используя студийный парк автоматических процессоров. Он учился управлять камерой (хорошей камерой: серии “Canon Scoptic”, звуковыми моделями “Chinon” и “Beaulieus”!), светоустановками и большим профессиональным монтажным пультом класса “Sankyo”.
Тогда однажды ночью, он украл камеры, светоустановку и большой монтажный пульт “Sankyo”. Он был незамедлительно арестован Энн Эрундел, окружным полицейским, - их городская подстанция была расположена менее, чем в миле от “Канала 22” – и был незамедлительно осуждён за взлом, проникновение и кражу государственного имущества. Он получил 18-месячное заключение в Окружном Центре Задержания на Дженнифер-роуд.
Именно размышления о его будущем фильме помогли ему пройти через это. Леонард, будучи стройным, молодым, белым мужчиной без уличной смекалки, был очень позитивно принят в блоке "Д". Он был изнасилован с абсолютным смаком зэками с именами вроде «Кадиллак», «Стрелок» и «Тайром». В первую ночь заключения Леонард встретил своего сокамерника, ужасающего афроамериканского чувака с сияющей кожей, нулевым процентом жира, похожими на яблоки бицепсами и “афро”6, как у парня из “Ironside”7. Имя этого парня было Джордж.
- Привет, я Леонард, - представился Леонард, предлагая руку для пожатия.
Жест остался безответным. Вместо этого Джордж ответил на приветствие Леонарда такими словами:
- Этой рукой, йо, я буду давать тебе пизды, сразу, йо, после ебли в жопу.
Джордж держал своё слово почти каждую ночь, и часто торговал использованием ануса Леонарда с остальными представителями населения государственной тюрьмы в обмен на сигареты.
- Ты мооояяяя сучка, - напоминал Джордж Леонарду в таких случаях. - Ты даёшь, йо, свою мальчикопизду и свой ротан тому, йо, кому я скажу, или я разорву тебя.
Леонард поверил ему и скоро стал “сучкой” в тюремном блокe. Его ректальный сфинктер акклиматизировался довольно быстро, и так же быстро Леонард научился исполнять отсос с похвальным уровнем умения.
- Йо, соси моя яйца, сучка, целиком!
Леонард не думал ни об акте, ни о вкусе, который часто следовал в головокружительном объеме. Вместо этого, отсасывая практически любой пенис, поставленный перед его лицом, Леонард размышлял о своем фильме. Он раскадровал каждый кадр в своей голове, подсчитал каждую сцену, каждый угол камеры, каждый световой эффект. Не успел он опомниться, как дело было сделано. И то же самое с анальным трахом. Легкомысленное равнодушие к акту несогласованной содомии поначалу его действительно изумляло. Во время самого первого душа Леонарда «в тюряге», он едва успел намылиться, как слоновий пенис полностью вошел в его толстую кишку.
- Что… что ты делаешь! - завопил Леонард.
- Осчастливливаю себя, - ответили на его вoпрос сзади.
И они осчастливили друг друга от всего сердца (паха). Леонарду никоим образом не нравилось быть трахнутым в зад, и он не наслаждался сосанием вереницы членов и глотанием горькой спермы зэков. Но он был достаточно проницателен, чтобы понять, что уступчивость былa единственным путём повысить шансы покинуть этот “каменный мотель” на своих двоих. Он отсидел дважды, по ощущениям. Он скалился и терпел. Всё время прорисовывая каждый кадр своего фильма до самой крохотной детали.
Спустя девять месяцев Леонард был отпущен за хорошее поведение. Фильм был всем, о чём он сейчас заботился, его единственной целью. И он рассчитывал, что своим опытом в качестве заключённого он расплатился за свои грехи дважды. - Пожалуйста, Господь, - взмолился он одной ночью. - Не дай мне быть пойманным снова…
И Бог действительно ответил на молитву Леонарда, потому что в ту же ночь он украл красный “Chevy Chevette” прямо перед домом в Эджуотер, владелец которого оставил ключи внутри, и поехал назад прямо к “Каналу 22”, после чего он “переукрал” камеры, свет и большой монтажный пульт “Sankyo”. Он украл около $1700 "денег на расходы" из кассы и восемь 400-футовых кассет для 16-мм фильмов “Kodak Ektachrome”, пару коробок сменных кварцевых лампочек “ARRILITE”, фильтры для “Dedolight” и кучу всякого барахла.
И на этот раз ему все сошло с рук. Леонард едва ли мог быть довольнее, за исключением одного.
Теперь у него было оборудование, но ему все еще не хватало производственного бюджета. Поэтому он решил, что добудет это по-старому - он заработает. Он считал, что, возможно, $2000 отдаст за аренду, а еще $2000 - за дизайн, реквизит, эффекты и т.д. Он нашёл работу - за целые $2,50 в час - в Гэмбриллс, в классном ресторане под названием “Аллея Вдовы” на углу 301-й и 450-й. Посудомойщиком. Много сверхурочных и бесплатное питание от клёвого шеф-повара по имени Фредди в каждую смену, и даже бесплатная комната наверху с другими посудомойщиками, которые были нелегальными иммигрантами из “красного” Китая. У меня будет четыре тысячи вмиг, подумал Леонард.
Все это ради одного, не так ли? Усердно работать, чтобы получить то, что хочешь. Выйти на рынок труда и сделать это.
- Леонард! - pаздался горячий шепот. - Давай сделаем это!
Это таинственное предложение пришло к нему поздно вечером, через неделю после того, как он начал работу. В пятницу вечером, уже в 2 часа ночи, Леонард закончил последнюю из «кастрюль», так их называли: сваренные металлические пластины, на которых были приготовлены блюда из морепродуктов, и херня, чтобы чистить их. Близилось время, чтобы сворачиваться, но ему все же пришлось опорожнить дренаж под салатным баром, который собирал воду с растаявшего льда. Пока он делал это в темных, обшитых панелями лабиринтах успокоившегося ресторана, ухоженная кисть вцепилась в руку Леонарда. Рука была горячей, настойчивой и влажной. Это испугало его...
- Леонард! Давай сделаем это! - прошептала она. «Она» оказалась хозяйкой ресторана, потрясающе привлекательной женщиной на рубеже 30-ки по имени... ну, давайте не будем здесь называть настоящие имена, потому что это настоящая история. Давайте просто назовём её - «Она». Короткие волосы цвета меди, совершенно прямые, и совершенно прямая челка. Огромные, светящиеся глаза, цвета океана. И тело, как у новой девушки в “Aнгелах Чарли”. Аура желания, казалось, излучалась наряду с чем-то еще, что пахло, как производнoe какого-то алкогольного напитка.
- Я хотела тебя с того самого дня, как ты сюда вошёл, - сделал комплимент ее шепот.
Конечно, Леонард слышал, что она возбуждалась от любого мужчины поблизости, но это вряд ли имело значение, верно? Сексуальный опыт в жизни Леонарда был на данный момент ограничен исключительно несколькими свиньями породы Дюрок, в детстве на ферме отца и вынужденным "проталкиванием говна", с которыми он имел дело в окружном центре содержания под стражей. Но это?
Это была настоящая вещь...
Через мгновение эта прекрасная горячая маленькая рука на его руке стала прекрасной горячей маленькой рукой на его паху.