- Почитай, Меч Грома уже мой! - раскатисто захохотал Огимон, и вместе они отправились на земную поверхность.
Поперву, Силикус выбрал Пик Талато - одну из самых древних гор Севера, на склонах которой обитал странный народец вувуканов. Они поклонялись Первобогам, которых давным-давно Дарон, вместе с другими богами-демиургами, сверг с Престола Мироздания в Войне Творцов. А так как вувуканы своей верностью свергнутым богам жутко раздражали всех жителей Стольмгана, Силикус решил, что славно будет избавить мир от этого мерзкого племени руками Огимона, - тем более вувуканы были народом примитивным и кровожадным, любящим жертвоприношения, массовые оргии, и набеги на земли семиров.
Подойдя к Пику Талато и залихватски перебросив молот из руки в руку, Огимон вскинул Цурвлаг над головой, размахнулся и громко крякнув, обрушил страшный удар. Руны на мгновенье вспыхнули янтарём, из-под бойка сыпануло мириадами искр всех цветов радуги, а затем землю вокруг горы сотрясло до основания. Из недр послышался медный гул, сменившийся громоподобным треском. В том месте, куда пришёлся удар, образовался глубочайший кратер. Из его низин, прямиком к Пику, устремились сотни трещин. Когда они достигли горы, ненадолго всё стихло, после чего Пик Талато, в одно мгновение рухнул и рассыпался на множество осколков. Силикус даже слышал, как в едином вопле ужаса возопили обитатели горы, и как одновременно оборвались тысячи жизней, навсегда положив конец кровавой истории племени вувуканов. Там, где совсем недавно возвышался великий зуб земли, остался лишь колотый камень и гигантское облако пыли.
- Я жажду видеть восхищение безмерное в очах твоих, Силикус! - взревел довольный Огимон, потрясая молотом над головой. - Быть может, закончим сей глупый спор, и ты сразу отдашь мне Тондардун, сохранив и своё, и моё время?
- Обязательно, друг мой, - мягко улыбаясь отозвался Силикус. - Как только ты разрушишь еще две горы.
Следующей жертвой спора, Силикус избрал гору Калогиран. Она являлась самой высочайшей горой Севера, а также непреодолимым препятствием между землями Семирии и лесами Кеиллиндена, где проживал человеческий народец, почитающий силы природы. Силикусу нравилось лесное племя, и он честно надеялся, что однажды кеиллиты подружатся с семирами его деда. Поэтому он и решил, что настоящей дружбе ничто не должно быть помехой. С горой Калогиран Огимон расправился еще искуснее, чем с Пиком Талато - даже не вспотел.
- Уверен, что хочешь ждать до конца? - снисходительно поинтересовался титан, пока они шли к последней горе. - Смотри, плут, коль сдашься прямо сейчас, то успеем даже попировать в честь моей победы.
- Уж как-нибудь переживу отсутствие еще одного пира в своей жизни, - вежливо отозвался Силикус.
Третья гора звалась Рагоспайн. Была она и не самой высокой, и не самой красивой, и даже не самой древней, однако Силикус, для завершения спора, решил избрать именно её. Огимон, почти не замахиваясь, обрушил на гору ужасающий по мощи удар, уже предвкушая скорую победу. Какого-же было его удивление, когда он увидел, что Рагоспайн устояла! Поплевав на ладони, титан перехватил Цурвлаг двумя руками, широко замахнулся и на этот раз не забыв приложить силы, вмазал молотом по горе. Земля у основания Рогоспайн раскололась на две части, образовав ущелье, в котором пропали все близлежащие леса и долины. Было то ущелье настолько глубоким, что простиралось оно почти до Нижнего Предела, где обитали души умерших, - вот-вот Хйодис вылезет и начнет ругаться, что потолок сыпется! Однако на горе Рагоспайн и трещинки не осталось.
- Ничего не понимаю! - пробормотал Огимон. - Не чистое дело. Твои забавы, плут?
- Да, как я смею? - удивился Силикус. - Древнейшую гору ты уже порушил, высочайшую тоже расколол. Осталась лишь неприглядная. Вот я и подумал, - а вдруг самый невзрачный из земных зубьев, на деле окажется самым крепким? Сдается мне, я не прогадал.
- Требую еще одну попытку! - недовольно засопел Огимон. - Боги любят троицу, я точно знаю.
- Боги-то, может и любят, а вот споры - нет. Я дам тебе еще один шанс, но при одном условии. Если с третьим ударом ты не разрушишь эту гору, то помимо Цурвлага, отпустишь всех рабов и даруешь им волю.
- Ни за что! - решительно мотнул головой Огимон. - Рождённому для труда, отдыхать не дано!
- Значит, я победил?
На квадратном лице титана отразилось сомнение, злость, отчаяние, и в итоге, смирение.
- Хйодис с тобой, плут, - вздохнул он. - Коль победишь - отпущу один клан и дарую им свободу.
- Три клана, Огимон. Боги любят троицу.
Титан послал богу плутовства остервенелый взгляд и взялся за молот двумя руками. Долго крутил он бойком над головой, долго примерялся, пока не ударил так, как еще никто доселе не ударял по земной поверхности. Сотрясло так, что Огимон не удержался, припал на одно колено, но даже ловкий Силикус - и тот едва устоял на ногах.
Когда вековая пыль, наконец, стала оседать, сквозь завесу проступили очертания твердыни, по центру гигантского, раскинувшегося на сотни лиг вокруг кратера - таких дыр в земной коре свет еще не видывал! Но всё же целая и невредимая гора Рагоспайн возвышалась над морем черноты, являя собой символ нерушимой воли. Силикус, ощутив, как вновь дрожит земля, не сразу понял, что это всего лишь зубы Огимона, в бессильной ярости скрежещут друг о друга.
- Увы, друг мой, - улыбнулся Силикус. - Сдаётся мне, ты проиграл... Но не расстраивайся. Гора Рагоспайн когда-нибудь рухнет, ибо ничто не вечно. Просто не сегодня, и не твоими стараниями. Позволь зачитать тебе следующие строки, которые, быть может, хоть немного облегчат твою обиду...
Ничто не вечно под луной,
А то, что вечно - лишь фантом.
Повязан мир одной судьбой,
Уснуть однажды вечным сном...
V
Покинув Подгорный Предел, Силикус отправился на юг, всё больше отдаляясь от Красных Гор. Теперь, ближайшие пятьсот, а то и тысячу лет, в Ульдерхарнд его вряд ли пригласят, впрочем, плут не особо переживал по этому поводу. За спиной весело болтался Меч Грома Тондардун, тяжесть Крушителя Гор - молота Цурвлага оттягивала пояс, а потому юного бога переполняло невероятно возвышенное настроение. Следующий подвиг он порешил совершить в тайных лесах Улатанара, что находились где-то в Срединных землях неподалёку от Очага Жизни, и вход в который был хорошо упрятан от чужих глаз. В Стольмгане говаривали, что у тамошних нимф, именуемых дриадами, имелся один чудесатый цветок, который мог наделить бессмертием любого, кто вдохнёт его дивный аромат. Правда, также говаривали, что те леса ревностно охранялись страшными безымянными существами, способны изничтожить любого, кто дерзнёт встать на их пути, а потому Силикус заранее предполагал, что испытание будет нелёгким. Так чем же не Великий Подвиг? Лишь через несколько дней после завершения спора плута и титана, Силикуса, наконец, нагнала Сестрица Тень. К тому времени бог уже был на полпути к лесам поющих нимф.
- Долго же ты шла, - беззлобно бросил он. - Сильно тебе досталось?
Тень бросила на него яростный взгляд и нервно тряхнула волосами.
- Ладно, прошу прощения, - виновато улыбнулся плут. - Понимаю, каких усилий тебе стоило выдержать все три удара. Не многие из богов смогли бы выстоять против мощи Огимона и Цурвлага! Я смело заявляю, что горжусь тобой, сестричка. Ты была воистину великолепна! Правда теперь, твоя сила пугает даже меня...
Взгляд Тени слегка потеплел, но остался настороженным. Силикус, опрометчиво осознав, какому риску он подвергал Тень, когда просил её превратиться в гору, по которой пускай и бессильно, но очень страшно лупил молотом титан, на время притих. В благодарность за помощь, без которой плут ни за что бы не выиграл спор, весь оставшийся путь до Улатанара он позволил сестре идти рядом и быть самой собой. Тень любила свободу, и вскоре оттаяла, чем плут тут же и воспользовался, как только они оказались на границе запретных лесов.
- Ладно, погуляли и хватит. Давай уже, шмыгай на место, - приказал бог. - Мы почти на месте.
Сестрица смерила брата пристальным взглядом. Вновь его посетило чувство, что она, распробовав вкус свободы, взбунтует и больше никогда не вернётся ему во служение, но это чувство прошло так же быстро, как дождь в середине лета. Беззвучно вздохнув, Тень ударилась о землю и нырнула под ноги хозяина.
Вскоре Силикус понял, что где-то свернул на в ту сторону, потому как вместо Очага Жизни мира смертных, он увидел морское побережье и одинокий дом неподалёку от воды. Затем, плут разглядел и хозяина домика - простого человека. Лысый, весь в морщинах, седобородый и худой словно скелет рыбак, одетый в тряпичную, засаленную мешковину поверх выгоревшей на солнце бронзовой кожи, своими жилистыми руками вытаскивал на берег деревянное корыто со скудным, еще трепыхающимся на дне уловом.
- Приветствую тебя, друг! - поздоровался Силикус, приближаясь к человеку. - Не подскажешь, в каких краях я оказался?
Рыбак аж подскочил, в страхе обернулся, затем схватился за весло и прижав его к груди, выпалил:
- Кто такой? Не подходи! Не то как врежу - мало не покажется!
- Нисколько в этом не сомневаюсь, - тепло улыбнулся бог, показывая пустые руки. - Но, как видишь, у меня нет оружия, да и надобность в твоём скромном добре тоже отсутствует.
- Ты откуда взялся, чудак? - подозрительно буркнул старик. - С неба что ль свалился?
- Почти. Я ехал через здешние леса, с караваном, где на нас напали разбойники. Всех поубивали, один лишь я сбежал.
- Сбежал говоришь? Видать так быстро бежал, что аж одёжку чистую прихватить успел!
Силикус осмотрел свои руки в тончайших перчатках из драконьей кожи; тёмно-серый, расшитый звёздным бисером кафтан, коего не погнушался бы носить и король; высокие сапоги, на которых не было и пятнышка грязи. Костюм, избранный специально для очарования дриад, выдавал его, а потому плут не стал отнекиваться.
- Вижу, тебя не проведёшь, человек. Я - Бог Плутовства и Тени. Скажи мне, есть ли в этих землях мои почитатели?
- Бог? - фыркнул в ответ рыбак. - Ты-то? Ну-ну! А я тогда йельф ушастый!
- Ты хотел сказать, альв? Что-ж! - Силикус щёлкнул пальцами. - Вот теперь взаправду на альва похож.
Рыбак, видимо, почуяв неладное, дотронулся до своего уха и, ощутив под пальцами удлинившийся, острый кончик, икнул и выронил весло.
- Ах ты... ты... - проблеял он севшим голосом. - Колдун проклятый! Верни как было!
- Коль желаешь.
Щелчок. Уши рыбака вновь стали человеческими. Убедившись, что всё в порядке, старик вновь пугливо подхватил весло.
- Правда бог что ли?
Силикус, разводя руками, опустился в лёгком поклоне.
- А доказать-то делом слова свои могёшь, бог?
- Как мне заставить тебя уверовать в мое божественное начало, человек?
Рыбак опустил весло, поскрёб пятернёй макушку и просветлел.
- А налови-ка мне рыбки! Чтобы на всю деревню хватило.
- Наловить боюсь не смогу, - пожал плечами плут. - Однако, попросить море поделиться дарами, способен.
Силикус повернулся к воде, вытянул руку, поманил. Море вспенилось, забурлило. Подул яростно ветер. Волны накатывая всё сильнее и выше, бросались на пляж, самоотверженно расшибаясь о берег. Из пены, одна за другой, стала выскакивать рыба: большая, средняя, маленькая, со сверкающей на солнце чешуей, удивлённо раскрывая и закрывая рты, пуча круглые глазищи. Потрясая плавниками, шлёпая хвостами и шевеля жабрами, всё больше и больше рыбы трепыхалось на песке. Когда же на берег выбросилась зубастая акула, а за ней, фонтанируя водой и утробно завывая полез кит, рыбак замахал руками и возопил:
- Хватит! Хватит, верю! Пускай прекратят!
Град из морских обитателей тут же прекратился.
- Чудо-то какое! Уверовал я, еще как уверовал! - запричитал рыбак, упав на колени и уткнувшись лбом в песок.
Силикус ухмыльнулся и пошёл исправлять вызванный его же руками, слепой, и совершенно никчёмный фанатизм. К вечеру, они сидели у костерка, над которым, подвешенный за треногу, булькал закопчённый от времени котелок с рыбным наваром. Подкинутые в котелок коренья и травы лишь усиливали дивный аромат. Силикус долго еще не мог поверить, что еда смертных может оказаться не хуже пищи богов, если приготовлена с любовью. Позже, когда их ложки заскребли по днищу котелка, а животы оказались раздуты приятным теплом, они разлеглись на мягком песке, закинув руки за головы и уставившись на усыпанное белыми звёздами, тёмное небо.
- Сейчас бы еще трубочку закурить... - мечтательно произнёс рыбак.
Силикус щёлкнул пальцами. Рыбак хмыкнул. Воздух наполнился терпким ароматом табака. Человек и бог, словно добрые друзья, наслаждались теплотой и нежностью волшебной ночи.
- Чувствую в глубине твоей души давнишнюю рану, друг мой, - произнёс Силикус. - Пускай твоя боль хоть и притупилась, исцелённая временем, но всё же не угасла до конца.
- От богов ничего не скроешь, - вздохнул старик. - Моя боль всегда со мной. Дочка, умница, любимица, единственная кровинушка, покинула меня в одночасье, сделав несчастным до конца моих дней. Нет тяжелее испытания для родителя, чем пережить своё чадо.
- Как её звали?
- Адемона, - еще грустнее отозвался человек, но в голосе проскользнула теплота. - Красивая была... смышлёная... но главное - добрая. Всех вокруг любила, ни с кем в деревне не ссорилась, в людей верила! И меня верить учила...
- Что отняло её у тебя?
- Не что, а кто, - голос рыбака посуровел, в нём зазвучал металл и мрак. - Один мерзавец по имени Вотелло, ревнивый выродок, сын деревенского старосты. Любил он её, как говорил, больше жизни, свататься приходил, руки просил, осыпал дарами и благами. Хотел бы я выдать дочь за него, да не мог заставить, не мог видеть печаль в её глазах, ибо знал, что любит она другого. Отказал я Вотелло, повздорили мы с ним. Грозился он, что мы пожалеем, ну а я дурак старый, не поверил его словам. И спустя несколько дней, когда Вотелло узнал, кому именно принадлежит сердце Адемоны, он нашёл влюблённых бедняжек и убил обоих.
- Ты простил его?
- Я кто, по-твоему, агнец всепрощающий? Аль, быть может, еще и левую щёку ему надо было подставить? Око за око, зуб за зуб. Он отнял у меня дочь. Я отнял у него жизнь. А прах скормил морю, как завещали поступать с врагами старики. Пришли потом мужики старосты меня карать, да им деревенские не позволили, встали за меня стеной люди, сказали, что Вотелло заслужил свою участь. Вот и оставили меня в покое. С тех пор живу на отшибе, в деревню редко хожу, только за самым необходимым. Осуждаешь меня, бог?
- Ничуть, - ответил Силикус. - Осмысленно свершивший убийство, прощения не заслуживает. Всему есть цена, каждый обязан платить. Вотелло уплатил её сполна. Но также стоит помнить, что выносящий приговор палач, взымая плату, в ответ платит частью своей души.
Старик лишь горько хмыкнул, да зашипел трубочкой, в которой прогорали табачные листочки.
- Жаль мне мою Адемону, - всплакнул, наконец, рыбак. - Каждый день думаю о ней. А как тоскую - словами не описать... Страшная доля выпала мне, терзающая словно крючья, тяжёлая, что каменное надгробие! Только из-за заветов старцев, воспрещающих накладывание рук на себя, до сих пор я не бросился в пучину морскую.
- И это тоже правильно, - согласился Силикус. - Человек, как и железо, испытаниями закаляется. Ну а мир... сложная конструкция. Тысячи судеб переплетены великой паутиной фатума, у каждой жизни своё предназначение. Однако тот, кто самовольно обрывает собственную нить, вносит Хаос в устройство мироздания, не достигнув той цели, для которой был рождён.
- Но как быть, бог? Как вынести душевную муку? Где сыскать лекарство от боли?
- Не могу ответить. Это не в моей власти.
- А в чьей? Вы же всевышние! Вы творцы, созидатели и бессмертные мудрецы! Скажи мне: неужели никто из вашей братии не способен хотя бы на краткий миг озарить светом измученное сердце старика? Я бы всё отдал, за то, чтобы увидеть мою Адемону еще разочек. Хотя бы одним глазком взглянуть на родное сердцу личико...