Я сижу. Он лежит. На мне. Его голова покоится на моих коленях. Смотрим друг на друга в полутьме, и у меня дыхание сбивается. Я в шоке. Он улыбается.
— Джастин, — с трудом отрываю язык от нёба.
Замираю, когда он поворачивается ко мне вполоборота и поднимает руку.
— Зоуи… — Глядит так мечтательно и опьяненно, что мне хочется верить, что это Я вызываю у него такие эмоции, а не пиво.
— Что? — Выдыхаю, косясь на его руку, так и застывшую в воздухе.
— Губы. — Говорит он по-русски.
И его пальцы касаются моей верхней губы. Проходятся медленно и нежно по контуру и осторожно спускаются к нижней. Проделывают с ней тоже самое, а я боюсь пошевелиться. Меня точно парализовало. Единственное, что могу — это следить, затаив дыхание, и чувствовать дрожание в подушечках его пальцев.
— Шё-ки.
И пальцы скользят по моей щеке снизу вверх, оставляя после себя огненные дорожки. Свет луны мерцает на его лице, и я вижу улыбку, застывшую на нем. Дышу тяжело, шумно. Мне очень хочется облизнуть пересохшие губы, но сдерживаюсь. Закрываю глаза, потому что сладкой, острой судорогой мне вдруг сводит низ живота.
— Нос. — Усмехается он, проводя указательным пальцем по спинке моего носа до самого кончика. От следующего движения мне приходится закрыть глаза — его пальцы мягко ложатся на веки. Чувствую, как они очень медленно движутся от внешнего уголка к внутреннему и возвращаются обратно. — Гла-за.
У меня кружится голова. Легкие горят от безумного количества адреналина. Внутри меня какое-то странное предвкушение, и оно приятнее любых поцелуев. Ожидание чего-то прекрасного оказывается ярче того последующего, что кажется более важным.
Я вся отдаюсь на волю ощущений.
— Лоб, — делая акцент на букве «б», произносит Джастин.
А его ладонь ложится на мой лоб, прикрывая собой все мое лицо. Она задерживается там всего на пару секунд, а затем начинает медленно опускаться вниз, касаясь глаз, носа и, наконец, губ.
Мое сердце грохочет в тишине комнаты, заглушая любые звуки. Я жду продолжения. Какого-нибудь. Хоть чего-нибудь. Но его рука, задев мой подбородок, опускается обратно на его грудь.
Мы молчим. Смотрим друг на друга.
И никто из нас так и не решается сделать тот шаг, который пересек бы черту. Но пока и этого достаточно. Вокруг так тихо-тихо, а нам так хорошо-хорошо.
Набираюсь смелости и запускаю пальцы в его волосы. Они такие, какими я себе их и представляла: мягкие, шелковистые, густые. Глажу его по голове, ото лба к затылку, и сжимаю губы до боли, чтобы не впустить на свое лицо глупую блаженную улыбку.
— Я знаю, что это будет за тату. — Вдруг едва слышно говорит он и тихо выдыхает. Закрывает глаза от удовольствия. — Это будет твое имя, Зоя.
Ничего не понимаю, но продолжаю гладить его. Никогда я не ощущала ничего подобно. Никогда не думала, что прикосновение к другому человеку может быть таким ослепительно приятным. Мне хочется нагнуться и коснуться губами его губ. Когда я почти решаюсь на это, понимаю — Джастин уже спит.
______________________
[1] — «Фактор-2 — Шалава»
[2] — «В. Цой — Дождь для нас»
Джастин
Открываю один глаз, потому что слышу какое-то движение в комнате. Две широкие полоски света тянутся по деревянному полу. Тонкая занавеска колышется на ветру — форточка приоткрыта. Пытаюсь понять, где я, и как мог здесь очутиться. Но память возвращается ко мне неохотно.
Вот я смотрю на Зою, в полутьме черты ее лица кажутся почти сказочными. Она так далека, так прекрасна, и это определенно просто видение, но вот мои пальцы уже касаются ее сочных губ, и все становится реальным. Возможно, мне привиделось, но я точно помню, как ее голова лежала на моем плече сегодня ночью.
Запах сырости, прелой травы и костра перемешивался с ароматом хвои в ее волосах, а я утыкался носом в самую макушку и балдел, потому что там все еще пахло ею самой. А потом мы лежали на боку, и уже светало, а я положил на нее свою руку и крепко обнял, и даже через одежду мог чувствовать жар ее кожи.
Не могло же такое присниться?
— Доброе утро, — доносится до моих ушей незнакомый мужской голос.
Как молотом по наковальне. Что это?
Я дергаюсь, и в висках начинается бешеная пульсация. А в голове набатом бьет одна мысль: «Если она здесь, рядом со мной, нас застукают и отчислят!» Ворочаюсь и понимаю, что в кровати я точно лежу один. Мне дурно.
Пытаюсь раскрыть веки. Размытое изображение снова с трудом выстраивается в четкую картинку: обшарпанный пол, солнечные лучи, скользящие вдоль комнаты, чьи-то ноги в серых кроссовках.
— Доброе утро! — Повторяет незнакомый мужчина, пожилой, с копной седых волос и строгой, военной выправкой.
— Оу, — с трудом поднимаюсь и сажусь, потираю веки пальцами, — доб-рое ут-ро…
— А-а-а, — протягивает незнакомец, наклоняясь ко мне, — это ты наш американец?
Его лицо так близко, что, вместо того, чтобы выдохнуть, я тревожно тяну в себя воздух носом. Не хватало еще обдать его перегаром.
— Угу, — киваю.
— Очень рад, — замечает он, прищурившись, — что иностранным студентам комфортно у нас настолько, что они готовы спать до обеда.
Мужчина говорит на английском с британским акцентом, Дима говорил, что это старая школа — раньше студентов обучали именно британскому варианту английского. И я почти стопроцентно убеждаюсь, что передо мной тот самый завкафедрой, появление которого приводит всех в ужас.
— Спасибо, сэр. — Киваю, заодно разглядывая свою мятую одежду и убеждаясь, что сижу перед ним не в чем мать родила. — Мне тут очень нравится.
Никогда еще мой голос не казался мне таким ничтожным и писклявым, но я реально из последних сил стараюсь не дышать на него.
— Не пропусти завтрак, сынок. — Он по-отечески хлопает меня по плечу. — И пойди, приведи себя в порядок.
Разворачивается на пятках и выходит из комнаты так же быстро, как появился.
У меня паника. Я оглядываюсь по сторонам в поисках горы бутылок, сигарет, следов вчерашней пьянки, но ничего так и не нахожу. Только женские футболки на спинках стульев, гигиеническая помада на столе, чьи-то духи, телефон в розовом чехле. О, Боги, да здесь все кричит о том, что это женская спальня!
Провожу рукой по отекшему лицу и мысленно благодарю того, кто додумался открыть форточку. Если бы не утренний ветерок, то воздух в помещении можно было бы ножом резать.
— Джа-а-аст, — раздается откуда-то голос Димы.
Слышу шепотки со стороны кухни.
Встаю с постели, потягиваюсь и тщательно приглаживаю всклокоченную шевелюру. Мне нужен аспирин, много аспирина и немедленно. Не хочется, чтобы Зоя видела меня в таком виде. Уу-у… А ведь еще придется появиться перед ребятами, которые тоже, и это весьма вероятно, в курсе, что я ночевал у девочек в спальне.
Разглаживаю ладонями мятую одежду, влезаю в грязные до неприличия кроссовки и, покачиваясь, бреду на кухню. По пути замечаю, что мужская спальня тоже пуста. Все верно: ребята уже собрались на кухне, и оттуда все отчетливее слышатся их голоса. Не успеваю решить, идти ли сначала к умывальнику или к ним, потому что улавливаю вдруг запах чего-то очень вкусного, кажется, мяса, и, как зомби, бреду на него.
В тот момент, когда я делаю первый, несмелый шаг по направлению к источнику аромата, перед глазами проносятся вспышками отрывки вчерашних впечатлений: соревнования, Зоя в моих руках, кружащаяся под голубым небом, костер, шашлык, баня, песни, и… то, как я заползаю на ее постель в пыльной одежде и с твердой уверенностью, что мне там самое место… Боже, как же стыдно…
— А-а! У меня галлюцинации! — Ржет Никита, когда я появляюсь на пороге, сонно потирая глаза. — Вы тоже видите Джастина?
— Да, я вижу.
— Кажется, это он!
— А мы думали, что тебя уже отчислили за ночевку в женской комнате!
Они все дружно хохочут. А я оглядываю их стыдливо. За маленьким столиком сидят парни, в их кружках дымится ароматный горячий кофе, они выглядят бодрыми, выспавшимися и даже одеты во все свежее. Девчонки заняты приготовлением пищи, но это не мешает им поглядывать на меня и хихикать.
Зоя держит в руках нож. На секунду я представляю, как она со злости всаживает его мне в область ниже ключицы, но к удивлению замечаю, что в ее глазах нет упрека. Девушка бросает на меня короткий взгляд, смущенно улыбается и отворачивается к столу. Режет хлеб, ужасно сексуально прикусив губу. А по щекам ее разливается розоватый румянец — самое красивое зрелище на свете, честно.
— Всем привет, — говорю, застенчиво потирая лоб.
И сажусь на свободный стул.
— Привет-привет, брат. — Дима берет чайник и заваривает мне растворимый кофе из пакетика. Перемешивает содержимое ложкой и ставит ближе. — Как ты? Живой?
— Вроде да…
— Хорошо. Приходи пока в себя, скоро начнутся игры.
— Спасибо. — Отхлебываю горячий напиток, и мне сильно обжигает язык. Морщусь. — И за то, что форточку открыли, спасибо тоже.
— Ну, ты нормально тоже — залез вчера, как медведь в малинник.
— Я… — Виновато оглядываю девчонок. — Простите, девочки. Я мало что помню…
— Да все нормально, — смеется Ира, расставляя перед нами тарелки с пастой. — Больше всех досталось Зойке, ты ж ее кровать занял.
Стесняюсь поднять взгляд на Зою. Смотрю на макароны с кусочками мяса, как на последнее спасение и тяжело вздыхаю. Точно ведь помню, как обнимал ее ночью, а на самом деле выходит, что она от меня сбежала, стоило только завалиться на ее постель. Или нет?
Ответа не знаю, потому что Зайка на меня не смотрит — делает вид, что сильно увлечена нарезкой хлеба.
— Ты ж мечтал попробовать тушенку. — Дима дает мне ложку. — Вот, самое походное блюдо — макароны «po-flotski». Туристический вариант.
— Спасибо.
Девочки присоединяются к нам, поэтому приходится немного подвинуться. С улицы уже раздается музыка, возле административных зданий кто-то проверяет микрофон, под окном звонко поют птички. А мы едим, пропитываясь запахом кофе и мяса, сначала в тишине, а потом уже отвешивая друг другу оплеухи и бросая гадкие шуточки. И мне так хорошо, что даже жаль, что вечером придется уезжать.
— А Игорю! Игорю! Та-а-ак не повезло! — Сгибается от смеха Маша.
— Да, расскажи ему. — Просит Зоя.
Мы снова встречаемся взглядами, и я слышу собственное сердце в груди. Как же он хороша с утра, как свежа. С этими убранными в высокий хвостик светлыми волосами, ясными, голубыми глазками и длинными, почти прозрачными, пушистыми ресницами. Просто куколка. Только живая. Моя.
Дима дожевывает кусок и выдает:
— Игорь сегодня утром умудрился сказать Федору Афанасьевичу, нашему завкафедрой: «Отстань, я еще спать хочу!»
Мы ржем.
— Представляешь, сколько крику было! — Хохочет Маша.
— О, так, значит, мне просто повезло, — бормочу я.
— Еще бы! — Зоя смеется. — Он так орал, что оставил там весь негатив, и сюда уже пришел расслабленный и добрый.
— Хорошо, что мы не заняли тот домик… — Выдыхаю с облегчением.
И наш завтрак затягивается еще на добрых полчаса.
Весь новый день на базе пролетает как в сказке. Игровые виды спорта, теплое солнце, много смеха, приятная усталость и сладость победы.
Мне никто не задает вопросов по поводу прошедшей ночи. И с Зоей мы об этом тоже не говорим. Что-то такое витает между нами, и это невозможно не замечать. Мы оба словно чувствуем необходимость поговорить, но так и не решаемся, чтобы все не испортить. У нее бойфренд, у меня неизбежный отъезд через несколько месяцев. Стоит ли переходить черту, из-за которой уже не будет возврата? Стоит ли оно того и не окажется ли банальным влечением, которое разрушит наши только установившиеся дружбу и взаимопонимание?
И мы молчим. Откладываем момент разговора снова и снова. Точно ходим по краю. Наши волнение, тревога, эмоции, они в воздухе электричеством, они искрами во взглядах друг на друга, они огнем в прикосновениях. Они есть, но мы старательно делаем вид, что их не существует.
Я забиваю гол за голом в игре, потому что знаю, если победим, она будет рядом, будет радоваться вместе со мной. Мы сможем обняться у всех на виду, и это не будет преступлением.
Даже если это объятие чуточку крепче дружеского, даже если оба знаем, что в этот миг мы замираем и перестаем дышать. Даже если это на самом деле интимнее, чем кажется со стороны, и нам больно отпускать друг друга. Мы все равно отступаем назад. И это становится настолько невыносимым, что раздирает меня изнутри и требует выхода.
— Что это будет? — Спрашиваю, придвигаясь.
Мы с ней вдвоем на маленькой кухоньке. Ребята накрывают стол во дворе. Зоя чистит большим ножом картофелину.
— Жареная картошка. — Отвечает она.
— Это как?
Ее взгляд торопливо блуждает по моему лицу. Мое волнение готово перелиться через край. Так не смотрят на того, кто безразличен. Так заглядывают в самую душу.
— Сейчас почистим ее, порежем длинными такими ломтиками, тоненько. — Зоя трясет головой, будто отгоняя от себя какие-то мысли. — Она не должна быть влажной, тогда хорошо прожарится, и у нее будет вкусная корочка.
— Помогу тебе, — беру картофелину и свободный нож.
Ни черта не соображаю, как нужно ее чистить и с чего начать.
— Не порежься. — Мягко говорит она.
В ее улыбке столько доброты и искренности, что мне немедленно хочется сграбастать эту девчонку в охапку и задушить в своих объятиях.
— Вот так. Да. — Зоя следит за каждым моим движением, подсказывает, одобрительно кивает. — Только не срезай так много.
Когда картофель вымыт и подсушен, мы вместе разогреваем на плитке сковороду, наливаем в нее растительное масло.
— Первый раз ждем подольше, — говорит она, когда картофельные палочки уже засыпаны в сковороду и начинают громко шипеть, — чтобы хорошо зажарились. — Закрывает прозрачной крышкой. — Переворачивать нужно как можно реже, в этом весь секрет, иначе она превратится в пюре. В середине процесса добавим порезанный лук, а вот соль в конце.
Мы сидим на стульях плечом к плечу. Наблюдаем за жаркой картошки, будто это самое важное на свете действо. Никто из ребят за все время приготовления так и не заходит в домик. Они словно тоже чувствуют, что нам хочется побыть вдвоем. Повторяю названия продуктов на русском, и мы смеемся. А мне ужасно хочется взять ее руку в свою. Но я этого так и не делаю.
Бред, конечно. Ничто и никто не помешает мне сделать это, если захочу. Но ощущение того, как ломает все тело, как выворачивает душу наизнанку, весь этот кайф на грани боли от невозможности дотронуться до нее — это тоже своего рода изощренное удовольствие. И мы хотим испить его до дна.
Наш последний ужин на природе, сборы, обратная дорога в автобусе — все это тоже отрывает от реальности напрочь. Прощаемся с ребятами, топаем вдвоем от остановки с заметно облегченными сумками. Мы покусаны комарами, потрепаны, покрыты пылью и совершенно счастливы.
Пока в моем кармане не начинает звонить телефон.
— Походные принадлежности в подарок за первое место — это сильно, — смеюсь я, выуживая смартфон.
— А вот мой папа был бы доволен, — хихикает Зоя, покачиваясь на бордюре.
Это ее любимая привычка — идти по бортику, быстро переставляя ножки и рискуя потерять равновесие.
— Надо же, — выдыхаю я, заметив, что на экране высветилось «Отец». Нажимаю «Ответить». — Да?
Голос отца как всегда сух и строг:
— Здравствуй, сын. Наконец-то я смог дозвониться.
— Привет.
После недолгой паузы:
— Как ты там?
Отличный вопрос для того, кто не интересовался моим самочувствием около месяца.
— Прекрасно.
Он прокашливается.
— В общем, к делу. Я переговорил с Фло, — его голос прерывается помехами, — и принял решение.
— Какое же? — Усмехаюсь.
Подхватываю Зою за руку, едва она покачивается влево. По телу тут же разливается приятное тепло.
— Я согласен, чтобы ты вернулся. Думаю, выводы сделаны, наказание пошло тебе на пользу, и ты станешь намного сговорчивее.
— Эм… — Воздух застревает у меня в горле. — Что?