«Да, не повезло мне со временем», – в который раз думал Истомин, пытаясь отогнать одолевающую его сонливость. Со второй половины ночи до утра на посту стоять оно самое то, иными словами, хуже некуда. Как говорят моряки, собачья вахта или просто «собака». А сейчас она самая «собака» и есть четыре утра – самый сонный час – и темнота хоть глаз выколи. Светомаскировка от авиа налётов, фронт-то рядом. Хотя сегодня бомбить вряд ли будут, погода не та, ветрено и облака, но тем не менее.
«Стоп, непорядок», – мелькнувший в окне первого этажа тоненький лучик света переключил мысли Истомина на иное направление. Кто-то светомаскировочную штору закрыл неплотно, предупредить надо, с этим строго. Он уже направился было в сторону центрального входа, чтобы сообщить об увиденном дежурной медсестре, как вдруг его внимание привлекла едва заметная тень, мелькнувшая возле водоналивной ёмкости, из которой в госпиталь подавалась вода. Истомин на мгновение замер. Может, показалось Мало ли что в темноте привидеться может, особенно в четыре утра. Но тут в прогале между облаков появилась Луна, и в её неярком серебристом свете, стал дольно хорошо различим силуэт человека, карабкающегося по металлическим скобам, приваренным к стенкам ёмкости. Не показалось. Истомин вскинул винтовку. Выстрел. Человек пошатнулся и рухнул на землю. Истомин, передёрнув затвор, кинулся к нему. Только бы при падении не убился, четыре метра всё-таки, он же живой нужен. Это же наверняка диверсант. Но нет, подстреленный им человек глухо стонал, лёжа на животе. Левой он зажимал простреленное бедро, а правой копался в кармане шинели.
«А-а-а, больно», – взвыл раненый, когда Истомин, навалившись сверху, заломил ему руки за спину.
«Так, что в кармане Ох ты, как интересно, ТТ с взведённым курком. Точно, диверсант. Вовремя я его скрутил, – подумал Истомин, – а то бы он запросто мог стрельбу открыть. Ну что же, будем считать, что сегодняшняя ночь прошла удачно, не зря «собаку» отстоял».
– Ну как, всё правильно
– Да, всё.
– Тогда пиши с моих слов записано верно, мною прочитано и подпись.
Особист, а вернее оперативник из контрразведки НКВД, пододвинул к Истомину чернильницу.
– Вот и отлично, – опер довольно улыбнулся. – Считай, дело готово. А «крестничек»-то твой, раскололся уже. Его, видите ли, немцы послали водонасосную станцию отравить, чтобы по всей округе мор пошёл, а там охраны полно . Ну так он вокруг да около пару дней потоптался, понял, что не выйдет и решил на госпитале отыграться. Где охрана-то вроде послабее. Теперь вот «соловьём» поёт, думает, за то, что он всю свою группу сдал, ему вышку скостят. Зря надеется, уж кому-кому, а ему при любом раскладе вышка ярче любого маяка светит.
– Серьёзная «птица» – поинтересовался Истомин.
– Ещё какая, – сверкнул глазами оперативник. – Три судимости, последняя за разбой, плюс побег с этапа. Я за этим… ещё в смоленском УГРО гонялся. Ну а как немцы к городу подошли, так и разошлись наши дорожки. Я в ополчение на передовую, а он, выходит, тоже, но к немцам. Уж и не думал, что свидимся, меня же после ранения в контрразведку определили. А оно вон как вышло. Ладно, всё, свободен.
– Есть.
Истомин встал и отдал честь. Он был безмерно доволен случившимся, ибо сегодняшней ночью ему удалось спасти многие десятки, а может быть, и сотни человеческих жизней.
Обстановка в госпитале после всего произошедшего мало-помалу входила в свою колею, но Истомина это практически уже не касалось, меньше чем через сутки он отбыл на фронт.
Глава 12
«Интересно, а где же мы всё-таки конкретно находимся» – думал Истомин, пробираясь в предрассветных сумерках по ходам сообщений к переднему краю. Можайская линия обороны – это всё, что он знал. «А места-то здесь исторические, – вертелась в голове мысль. – Поле Бородинское рядом, на котором 129 лет назад Наполеона разбили. Вот бы на него посмотреть, какое оно теперь. Такое же, как и в 1913 году, когда он его в последний раз видел, или, может, изменилось чего за столько лет Хотя вряд ли, чего там особенно менять, разве что памятники новые поставили, а так… А так делом займись, – вмешался в ход мыслей внутренний голос. – Снайперскую позицию поудобней подготовь, не на экскурсии, – на войне. Это точно, – согласился Истомин, – на войне, где каждая мелочь важна, так что будем искать место для засады».
Но выбирать особенно не приходилось. Местность была открытая, с недавно отрытыми линиями окопов. Нигде особенно не замаскируешься и вот поэтому, адекватно оценив ситуацию, Истомин решил устроиться во второй линии траншей. Полсотни метров от переднего края. Самое то. И не особенно далеко – пятьдесят метров не сильно на точность стрельбы влияют – и не очень близко. На случай авианалёта или артобстрела, который, как правило, первую линию больше всего перепахивает, и вполне можно без оптики на прицеле остаться, что не только вообще, но и в частности на сегодняшний день крайне нежелательно. Так как согласно полученному приказу ему ставилась задача не только заниматься привычным снайперским делом, подкарауливать и уничтожать особо важные цели, но и принимать участие в бою, выбивая из рядов атакующей немецкой пехоты офицеров и фельдфебелей. «А СВТ-40 в снайперском варианте как нельзя лучше для этого подходит, – констатировал Истомин, выставляя на бруствер окопа винтовку. – Скорострельность у неё выше, а что до кучности, так это при стрельбе по ближним целям не так уж и важно. Всё. Ждём рассвета».
«Надо же, поле Бородинское», – Истомин не верил своим глазам, оглядывая открывшуюся перед ним в лучах восходящего Солнца панораму поля русской воинской славы. Вот тут, совсем рядом стела с мечом и орлом. Памятник погибшим в Бородинском сражении, а там, на их левом фланге – батарея Раевского. Здесь, да, именно здесь, может быть, на этом вот самом месте 129 лет назад его, Владимира Васильевича Истомина предки Москву он Наполеона защищали. И вот теперь он тоже, но не от французов, а от немцев Первопрестольную защищать будет. «Честь великая и чести той достойным быть следует», – улыбнулся своим мыслям Истомин, и, передёрнув затвор, припал к окуляру прицела.
Первый выстрел посвящается героям Отечественной войны 1812 года. А вот и цель. Похоже, связист линию телефона тянет. Далековато, правда, метров четыреста, и не офицер, но вполне на живца сработать можно. Иными словами, прострелить ногу, а потом, дождавшись, когда к нему товарищи на выручку подползут, уже всю группу положить разом. «Так и сделаю», – решил Истомин, и, выставив на прицеле четыреста метров, нажал на спуск. Есть, связист, споткнувшись, распластался на земле. Теперь ждём. Вскоре из окопа выглянул офицер и почти тут же через бруствер перекатились двое немцев и поползли к раненому товарищу. Ползите, ползите, вы на второе. Офицер важнее. Выстрел. Точно в голову. А вот теперь «спасателей» и связиста. Ещё три выстрела и эти готовы. «Итого четыре пули на три цели и одна тактическая, – подытожил Истомин, нырнув на дно окопа. В общем даже очень неплохо, особенно если учесть, что не воевал почти полтора месяца. Как говорится, в полной форме. Ладно, утренняя охота, можно сказать, окончена. Дневной бой впереди – там и легче и тяжелее будет».
Бой начался как всегда, по стандартной немецкой тактике. Сначала бомбёжка, впрочем, не очень удачная по причине наличия нашей истребительной авиации, а потом атака пехоты при поддержке танков. Немцы жали довольно сильно, накатываясь волнами, но и наша оборона тоже была не слабой. Установленные на батарее Раевского противотанковые орудия жгли бронетранспортёры и танки, лишая пехоту огневого прикрытия. «А вот это уже по-нашему, по суворовски воевать не числом, а уменьем – радовался Истомин, расстреливая, как в тире, идущих в атаку немецких пехотинцев. – Давно бы так надо, а то всё с винтовками да против танков и самолётов, оно ведь как-то не очень. Но теперь баланс сил уравнялся, так что можно быть уверенным Москву отстоим, не быть немецким солдатам в Первопрестольной, как французам не топтать сапогами Красной площади».
В этом Истомин оказался прав. Да, история с Бородинским полем повторилась так же, как и в Отечественную войну 1812 года после кровопролитных боёв Красная армия отступила, немцы взяли Можайск, но не более того. Напротив, 7 ноября 1941 года в Москве состоялся парад, посвящённый 24-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции, а ровно через месяц – 7 декабря – началось контрнаступление под Москвой. Получив мощный встречный удар, измотанная многомесячными боями группа армий «Центр», покатилась назад и была отброшена на 250–300 километров от столицы. А что же Истомин Да ничего, он так и продолжал воевать в пехоте снайпером и, хотя особого карьерного роста в сфере чинов и званий не имел, но снайперский счёт пополнял регулярно, о чём свидетельствовал не только его послужной список и зарубки на прикладе винтовки, но и новые петлицы младшего сержанта.
В начале января 1942 года его повысили в звании, а в остальном всё как обычно, война. Так продолжалось до конца зимы, а в первый день марта в его жизни произошло одно весьма важное и крайне примечательное событие. Впрочем, всё по порядку.
И это называется первый день весны. Мороз градусов двадцать да ещё с ветром. «Нет, сегодня точно охоты не будет, можно и не надеяться, – резюмировал Истомин, – только зря мёрзну и темнеет уже». Он ещё раз приложил к глазам бинокль. Немецкие позиции словно вымерли. А как же иначе Зима в России не чета европейской, где даже реки льдом не всегда покрываются и в суконной шинели ходить можно. Нет, у нас генерал мороз своё дело знает. Он ещё Бонапарта гонял, так что влипли на Руси фрицы как кур в ощип, а впрочем, это всё лирика, вернёмся к делам насущным.
«Сколько там времени до наступления полной темноты осталось – Истомин глянул на трофейный Мозер. – Час с четвертью. Ладно, подождём пока стемнеет и домой греться, не каждый день коту масленица». Оставшееся до ухода с позиции время, как и положено в таких случаях, тянулось неимоверно долго, но делать было нечего, приходилось ждать, а иначе нельзя. Спускающегося с дерева человека, а именно там облюбовал себе место Истомин, запросто могли заметить немецкие наблюдатели. Ведь это ещё не факт, что они, греясь в блиндаже, не могут через дыру в крыше перископ просунуть и, удобно устроившись у печки, поглядывать за окружающим пейзажем. Где там русский снайпер засел, не на опушке ли леса на дереве Ну как мы его сейчас из миномёта прищучим! А подставиться так глупо Истомину крайне не хотелось, вот почему он, как и положено, выждал оставшиеся 75 минут расчётного времени и только тогда, закинув за спину винтовку, стал осторожно спускаться вниз. Темнота была полная, лишь изредка прорезаемая вспышками осветительных ракет, да и те светили сквозь пелену довольно густого снегопада. «Хорошо, что хоть компас с собой взять догадался, – удовлетворённо подумал Истомин, – а то бы пришлось полночи до своих ползти. В десяти шагах ничего не видно. Но я человек осторожный», – и он спрыгнул с последней ветки дерева.
А дальше произошло то, чего не мог ожидать никто. Ноги ощутили не рыхлый наст, а что-то твёрдое и покатое, как бревно, и в этот же момент раздалось дикое «А-а-а-а!». Истомин, пошатнувшись, упал на снег. Что это В нескольких шагах от него, будто из-под земли выросла человеческая фигура в белом маскхалате и со всех ног бросилась бежать в сторону немецких позиций. «Разведгруппа за языком, – как молния резанула сознание мысль, – но почему только двое Где остальные, их как минимум четверо должно было быть За языком парами не ходят». Винтовка сама собой оказалась в руках. Но немцев было только двое. Один, придавленный при прыжке с дерева, глухо стонал лёжа на земле, а другой ещё виднелся за пеленой бурана, освещённый мерцающим светом очередной ракеты. Истомин взял его на прицел. Не бегай от снайпера – умрёшь уставшим. Выстрел. Немец со всего маху полетел в снег. Ракета погасла. А что теперь Сознание, натренированное пятью годами войны, как всегда в таких ситуациях работало быстро и чётко. «Дотащу до своих, а там видно будет, – решил Истомин. – Разведчики они были, или ещё кто. В штабе на допросе дознаются». Вытащив у немца из кобуры, как ни странно, табельный советский ТТ, другого оружия не было, Истомин огрел его для верности прикладом, поскольку связать пленному даже руки было просто нечем и, ухватив за ворот полушубка, пополз вместе с ним в сторону нашего переднего края.
– Стой, кто идёт – раздался шёпот из темноты.
– Свои, снайпер. – Истомин назвал пароль.
– А, это ты, Лаптев, ну и как охота – поинтересовался подошедший, очевидно, для проверки постов комвзвода.
– Да так, помаленьку, товарищ младший лейтенант, вот, с добычей вернулся. Только пока какого вида зверь попался – не знаю, – ответил Истомин, едва сдерживая смех от предвкушения будущего эффекта, и, встав в полный рост, спрыгнул в окоп. – Помогите немца пленного втащить.
Эффект был велик. На некоторое время все присутствующие буквально лишились дара речи. Ещё бы, снайпер немца живьём доставил. Такого ещё не было.
– Так, всё, хватит, отставить разговоры! – наконец, не выдержав, рявкнул комвзвода. – Немца в блиндаж и ждать там, а я на КП за особистом.
– Товарищ младший лейтенант, нам ещё санинструктор нужен, – напомнил Истомин, – а то ведь я на него почти с двух метров всем весом приземлился. До сих пор в себя не пришёл, мало ли что.
– Санинструктора, – комвзвода на секунду задумался, – он в блиндаже, несите.
– Да, знатно вы его, товарищ снайпер, потоптали, не иначе как перелом обеих голеней, – поставил диагноз врач, ощупывая ноги пленного немца, который всё ещё был без сознания. – Даже через одежду заметно.
– Доктор, а он не умрёт – забеспокоился Истомин. – Может, его в санбат отнести Жалко будет, если такого языка потеряем…
– Не умрёт, мотнул головой врач, – сейчас мы его в чувство приводить будем. И с этими словами он сунул немцу под нос вату, смоченную нашатырём. Веки пленного шевельнулись, он открыл глаза.
– Так, где он
В блиндаж буквально влетел особист в сопровождении комвзвода и переводчика.
– А, уже очухался, это хорошо. Как он, доктор, говорить может
– Может, может, – подтвердил врач, – правда, похоже, перелом обеих ног, так что для транспортировки понадобятся носилки, а в остальном полный порядок. Можно допрашивать.
– Отлично, – особист с довольным видом присел на заменявший стул кусок чурбака и, глянув на переводчика, произнёс «Фамилия, имя, номер части».
А дальше началось самое интересное. Немец, решивший играть в молчанку, оказался русским. Да не просто русским, а ещё и лейтенантом особого отдела, если судить по знакам различия и документам в кармане гимнастёрки. А ещё в вещмешке у него были документы на демобилизованного по ранению красноармейца, следующего домой в город Челябинск, и документы о том, что сей достойный «защитник родины» является токарем первого разряда, а также советские деньги четыре толстенные пачки потрёпанными купюрами. В общем, набор шпиона во всей красе.
– Ну, что молчишь, «коллега» – особист глянул предателю прямо в глаза. – Ты из себя контуженного-то не строй, всё равно не поможет. Или забыл, … что за измену родине в военное время бывает, так я напомню трибунал и стенка.
– Nain ih bin deutshmen soldat, – вдруг неожиданно произнёс шпион на чистом немецком языке. И тут же перейдя на русский заявил «Я не предатель». Я.
– Молчать! – заорал особист. – Это потом расскажешь.
– Значит так, – обратился он к комвзвода, – мне двух бойцов с носилками, я его у себя допрашивать буду. И ещё, – особист внимательно посмотрел на Истомина, – Лаптев, со мной, пока я с этим «фруктом» возиться буду, рапорт напишешь что и как было.
Написание рапорта и дача объяснений заняли у Истомина более двух часов, а потому до своей землянки он добрался только а половине десятого, имея твёрдое намерение согреться и отдохнуть, поскольку день выдался на редкость тяжёлым и нервным. Но не тут-то было. Как оказалось, его срочно требовал к себе комбат. «Так, приключения продолжаются, – вздохнул Истомин. – Я-то ему ещё зачем понадобился Своих что ли у него забот мало, а, впрочем, это наверняка из-за того, что сегодня случилось. Сам всё от меня узнать хочет что и как было. Ладно, ничего не поделаешь, пойду доложу командованию», – и он зашагал в направлении КП батальона.