Хотелось бы поверить.
— Это не просто слова. За всю жизнь я только однажды нарушил слово, и тогда от этого зависела жизнь.
— А что стало с тем, кому ты дал слово?
— Ничего. Жив, здоров, хоть и вынужден со мной общаться.
Если бы имелась хоть слабая надежда, что удастся возобновить расследование, я бы отказалась.
— Ты берешься за мое дело?
— Да.
О цене я не успела спросить, вернулся запыхавшийся инспектор в сопровождении престарелой дамы. И начался повторный допрос. Робертсон задавал вопросы. Дама записывала. Я отвечала. Эрик следил, чтобы в бумаги попали только факты. В итоге вышла банальная история с мисс, которую решили разыграть неизвестные шутники. То есть даже штраф за ложный вызов мне не грозил. Никто расследовать странное происшествие, естественно, не собирался, Робертсон этого даже не скрывал.
А как же премия?
Пару дней назад он был готов посадить меня в тюрьму, лишь бы ее получить. Или он уже ее получил? Сомневаюсь, что артефакт случайно так удачно закоротило. Неужели Робертсон откопал Вернона?
Из участка я выходила совершенно растерянная, не понимая, чего ждать от Вернона. Вряд ли он спустит мне непредвиденные траты. Значит, надо готовить бумаги и надеяться на чудо. Можно попробовать рассказать Эрику, но то, сколько он узнал о моей семье, настораживало. Но ведь он дал слово? И я ему верила, хотя разум настойчиво предупреждал, слова — это всего лишь слова, их к делу не пришьешь.
— Давай перекусим, поговорим. Знаю тихое местечко неподалеку. Там отлично кормят, — предложил Эрик, обводя взглядом заснеженную улицу.
Тонущий в белом сумраке метели день казался серым. Как и мое настроение.
— Вивьен, — грифон шагнул ко мне, приподнял пальцами подбородок, заставляя посмотреть себе в лицо, — я всегда держу слово. Единственный раз, когда я его нарушил… пропал мой племянник. Тогда я нарушил обещание не приближаться к своему брату.
— Ты же сирота? — убито прошептала я, чувствуя, как болит в груди. Как я могла ему довериться?
— Да. Но у меня есть старший брат. У нас разные отцы. Мы родились с разницей в двадцать лет. — Эрик поморщился, грустно хмыкнул. — Мать вышла за моего отца после пяти лет траура, но брат ее все равно не простил. Когда мать и отец погибли, он отказался от меня. А я дал слово, что никогда не подойду к нему.
— Прости! — виновато улыбнулась я. И тут же, осененная неожиданной догадкой, шепотом спросила, чувствуя, как снова становится пусто внутри от дурного предчувствия: — Твой брат — тоже оборотень? А в кого он превращается?
— В рысь. Да, Чад — мой племянник.
Я выдернула подбородок из его пальцев. Отступила. Почему так больно? Я ведь должна радоваться, что Эрик точно поможет. Останется рядом. Радоваться за Чада, что у него такой хороший дядя.
— Вивьен, я бы помог в любом случае.
Обычная отговорка.
Я заставила себя поднять голову и посмотреть в лицо грифона. На нем отразилось смятение — не ожидал, что я пойму.
— Я все понимаю…
— Да ничего ты не понимаешь!
Эрик рывком оказался рядом, сгреб меня в охапку, ловко обхватив одной рукой за талию, приподнял и поцеловал. Сердце испуганно замерло, а потом забилось, словно птица в силках. Запах Эрика окутал почти осязаемой пеленой. А пахнет он заснеженным лесом, остро, горько и так желанно. Ласковые прикосновения горячих губы смущали, околдовывали, пьянили не хуже крепкого вина, заставляя забыть обо всем. Словно в сказке, превращая лягушку в принцессу.
Только я принцессой никогда не стану.
Я затрепыхалась в руках Эрика, попыталась освободить голову от бережно легшей на затылок широкой ладони. Грифон поспешно отпустил. Будто тоже очнулся, словно не одна я попала в пьянящий плен поцелуя. Осторожно поставил меня на снег. Не выпуская из объятий, повторил:
— Я все равно бы тебе помог.
И мне стало неожиданно хорошо, хотя умом я прекрасно понимала, что ни к чему путному такие отношения не приведут. Он лорд, а я — неудачный магический эксперимент, возникший из-за брошенной кочерги.
— Это неправильно… — предприняла я слабую попытку призвать Эрика и себя к порядку.
Отдернула руку, потянувшуюся к нему.
— Естественно, неправильно! — согласно закивал грифон, надевая мне на голову капюшон и лукаво улыбаясь. — Я не встречаюсь с заказчицами. Поэтому, пока мы не разберемся со всем этим, буду вести себя прилично и на свидания приглашать не стану, — и добавил уже серьезно, с непонятной грустью: — Потом будет видно.
Мне последние слова не понравились. Странный подтекст был в них. Словно после нашего дела с ним что-то может случиться.
— Заглянем в булочную. Потом в храм.
— Зачем?
— Нам нужны настоящие документы на опекунство.
— Я совершеннолетняя. И я не оборотень.
— Нет, но наша кровь в тебе есть. — Эрик недоговаривал, чувствую, ждут меня новые «сюрпризы» с неизвестно откуда взявшейся кровью оборотней.
А храм… Когда-то я мечтала найти того, кто согласится туда со мной пойти.
Вернон заключил с родителями обычный договор, оно и понятно. Подтвержденный храмом документ было невозможно нарушить ни одной из сторон. Нельзя заключить его по принуждению или во вред кому-то. Однако такие договоры налагали слишком много ограничений. Как любил говаривать отец: «Что-за торговец, что обмануть не может?»
Но окажись в суде документ, подтвержденный храмом, и обычный договор, правосудие приняло бы во внимание первый.
Увы, тогда я никого не нашла, пришлось использовать подделку.
— Эрик, — я с сомнением посмотрела на довольного грифона, — а как же мои родители? Без них ведь храм не оформит опекунство?
— Оформит.
— Но как?
— Родители дважды пытались тебя продать. — Щит вокруг нас налился алым, стало жарко. Эрик прикрыл глаза, глубоко вдохнул, медленно выдохнул, магия успокоилась. — Перед богами они лишились права называться твоими родителями. Поверь, далеко не каждая сделка в храме получает отклик богов.
— Богов? — Всегда считала, что документы подтверждают жрецы своей магией, они ведь все одаренные.
— Богов. Жрецы только заполняют бумаги и обращаются. Решение принимает покровитель. Думала, это жрецы?
Я коротко кивнула. Неприятно признаваться в собственной неосведомленности, но строить из себя умную, когда ничего не знаешь, еще глупее.
— Боги. Поверь, они участвуют в нашей жизни гораздо активнее, чем все считают.
— Почему ты уверен, что наш договор получит одобрение? Родители ведь хотели мне добра… пусть и таким способом…
— Твои родители хотели денег. И, судя по тому, что я узнал и рассказала ты, о твоей жизни никто не думал. Прости, если причинил тебе боль.
— Ничего, я это знала, но признаться себе не могла.
Эрик отступил от меня и обернулся зверем. С насмешливым клекотом опустился на колени. Терпеливо дождался, пока я устроюсь, и мы полетели.
Он отвлекал от мыслей о родителях, указывая на заснеженные здания, украшенные к праздникам и превращенные зимой в сказочные дворцы.
Я добросовестно пыталась смотреть на красоты города, но ничего не выходило. Теплые перья под пальцами и лесной аромат постоянно отрывали от созерцания, напоминая о поцелуе. Грусть уступила место изумлению от неожиданного открытия. Когда Эрик успел меня очаровать? Он ведь даже ничего не сделал. А у меня в крови бушует огонь, а сердце леденеет от мыслей, что будет, если я шагну ему навстречу. Что, если это из-за прерванного ритуала? Какой-то побочный эффект, наваждение? И почему мне не хочется верить собственным предположениям?
— Как думаешь, кто заплатил инспектору, чтобы дело закрыли? — вернула себя и заодно довольно поглядывающего на меня грифона на землю.
— Тот гад, которому тебя пытались продать.
И это узнал. И зол на Вернона, не на меня. Как мне вообще в голову могло прийти, что Эрик встанет на его сторону? От него отказался собственный брат! Отправил родную кровь в приют. Ему ли меня не понять?
— Как его звали?
Неужели не выяснил? Надо же.
— Лорд Вернон. Но я не уверена, что имя настоящее.
— Наверняка так и есть. Я проверю.
— А ты разве не знал, как его зовут?
— Нет. Соседи твоих родителей поголовно страдают провалами в памяти. Но, судя по происшествию в участке, у одной из соседок случилось озарение, и она решила поработать на два фронта. Интересно, почему она меня инспектору не выдала?
Работой на два фронта из наших соседей, по словам матери, увлекалась лишь девица легкого поведения с птичьим именем Фифи. Была у нее еще одна слабость, кроме сомнительных подработок на полицию и тех, кто заплатит.
— Ты ей понравился.
— И что? — не поверил Эрик, покосился на меня круглым глазом. — Монеты ей нравятся определенно больше.
— Мама… моя мать говорила, что Фифи выполняет обещания, только если мужик красивый да добрый.
— О! — впечатлился Эрик. — Надеюсь, так и будет, но документы на опекунство нам все равно придется сделать.
— Мама редко ошибалась. — Муторно на душе, но не от глупых мыслей о мужчине, которого я едва знаю, а от воспоминаний.
— Расскажи. — Эрик как-то хитро извернулся и потерся головой о мое плечо.
— А что рассказывать? Ты же говорил с Фифи.
— Говорил. Но я не знаю, как вы жили до переезда сюда.
— Как все. — Я прислонилась щекой к мягким перьям, сильнее скрестила ноги. — Переезжали много. Родители говорили, что ищут, где платят больше.
— А почему в столицу не подались?
— Там и без нас места мало, — повторила я слова отца, глядя в пространство перед собой и ничего не видя.
Воспоминания все еще больно ранили. В душе поднималось непонимание. За что они так со мной? Кажется, я спросила это вслух, потому что в следующую секунду мы камнем ухнули вниз. Потом зверь извернулся, расплылся, и я очутилась на руках Эрика. Запоздало испуганно вскрикнув, я прижалась к его груди.
— Не бойся, все хорошо. Напугал? Прости. — Теплые пальцы заскользили по волосам.
Мне вдруг стало горько, словно аптекарской желчи хлебнула.
— Я не понимаю. Я ведь вернулась, я хотела их к себе забрать. Я бы могла помочь найти им работу. А они…
Закрыв глаза, я уткнулась лицом в полушубок Эрика, по щекам покатились слезы.
— Я глупая? Да? — всхлипнула я. И сказала то, в чем не могла признаться даже себе: — Мне их не хватает! Я о них беспокоюсь… Я как наша Рыжка! Мать ее пинает, а она следует хвостом за нею! Мать ее драной муфтой обзывает, а та мурлычет!
— Ты не глупая. Ты добрая и светлая. Слишком светлая для них… — Эрик поцеловал меня в макушку, потом его губы нашли ухо, висок, мокрую от слез щеку, согрели дыханием, смутили легким прикосновением к уголку губ.
Я отпустила его полушубок и встретилась с сияющими зелеными глазами. В них было сочувствие и непонятная мне злость, смешанная с бесконечным желанием помочь.
— Ты теперь не одна. Если не веришь мне, так Чад от тебя точно не отстанет, — и мне подарили озорную улыбку, лучше слов сказавшую, что от меня так просто не отстанет не только Чад.
— Верю, — шмыгнула носом и хмыкнула, вспомнив, как грозила Чаду женитьбой. Хорошо, что ему всего четырнадцать. — А почему Чад на тебя тогда напал?
Эрик нехотя поставил меня на землю. Подал вынутый из кармана платок.
— Потому что именно я почти вернул его домой. Чад сбежал от меня в столице.
— В столице? — Я вытерла платком лицо.
— Да, Чадвик удрал туда после решения отца отдать его в военную академию.
— А зачем тебе была нужна ведьма?
— Меня сбили с его следа неподалеку от вашего городка ведьминским зельем. Мне удалось сохранить немного. Сильная ведьма или колдун могут подсказать, где искать коллегу. А мой штатный обалдуй где-то в горах, катается на лыжах вместе с моим артефактором. Вот и пришлось разыграть больного, чтобы втереться к ней в доверие.
— Мою гостиную тоже ведьминским зельем залили… — задумчиво расправив платок, я спрятала его в карман, постираю и верну. — Натан сказал…
— «Игрейские слезы»? — нахмурился Эрик.
— Угу.
— Придется штурмовать дом твоей соседки и молиться, чтобы метель стихла и я смог полететь за Ханком.
— Все так плохо?
— Ведьма намного сильнее, чем я предполагал.
Час от часу не легче!
— Эрик, я не сказала тебе, но тут под городом целые катакомбы. Натан их обследует. — Нет, это не важно! — У меня случаются видения, я постоянно попадаю в какую-то галерею, где-то над горным хребтом, напоминающим драконий гребень. Натан сказал, это важно. А еще я видела мага, того, что провел обряд. И я помешала ему принести новую жертву. Ты что-нибудь понял?
Запрокинула голову. Как неудобно!
— Понял. Тогда пока без булочной. Полетели к тебе домой, по дороге расскажешь все по порядку. Я так понимаю, Натан навязался к тебе в охранники?
Мне показалось или в голосе грифона действительно прозвучала неприязнь?
— Пора познакомиться с твоим другом и разобраться, чего он добивается.
Не показалось.
— Ничего, ему любопытно. Он любит загадки. — Я веду себя как ребенок, обижаясь.
В храм мы все же попали. Пусть Эрик и хотел как можно скорее познакомиться с Натаном, но моя свобода его волновала больше. Это приятно грело душу, казалось, где-то глубоко внутри медленно разгорается крохотная искорка. Обо мне заботятся! И не потому, что я выгодное вложение, которое можно продать.
Эрик выбрал Высокий храм, где властвовала стихия огня. Так уж повелось, что в каждом городе строили шесть храмов по числу стихий и в каждом правила одна из них. Статуи богов, коих у нас было несметное количество, стояли во всех святилищах. Считалось, что боги обладают властью над всеми стихиями, поэтому им без разницы, какой из них посвящен храм. Неодаренным было все равно, какой храм выбрать, а вот маги старались посещать те, где властвовала их стихия. Так что выбор Эрика меня не удивил.
У украшенного колоннами здания из алого, с багровыми прожилками камня оказалось многолюдно. Горожане торопились задобрить покровителей дарами, чтобы праздники были удачными, а отдых не омрачился никакими неприятностями.
В огромном круглом зале у каждой статуи, занимавшей нишу в стене, стояли люди и нелюди. Жрецы суетливо сновали между алтарями, принимали пожертвования храму, проводили ритуалы и оформляли документы. В зале стоял тихий гул голосов, пахло ладаном и цветами.
Мы подошли к нише, расположенной в середине ряда богов — покровителей оборотней. На невысоком алтаре ровным светом горели свечи. При нашем приближении их пламя не всколыхнулось. Зачарованное, оно могло гореть даже под проливным дождем. Из полумрака ниши на нас умным взглядом смотрел золотой грифон. Изумруды в его глазницах были хитро огранены, казалось, глаза зверя внимательно следят за нами.
Эрик поклонился покровителю своего рода, достал из кармана несколько золотых монет и положил на алтарь. Почти сразу к нам подскочил жрец в алой хламиде. Нашептывая молитвы, он забрал плату и спросил, какого рода сделку мы заключаем.
— Опекунство с принятием в род? — деловито уточнил он, вынимая из складок одеяния готовый бланк и перо с чернилами.
— Нет, — несколько поспешно отказался Эрик.
Я спрятала улыбку. У грифона вышло забавно, будто он опасался, что я начну настаивать на принятии в род. Становиться моим родственником Эрик очень не хотел. Да и я его — тоже.
Жрец согласно кивнул, быстро заполнил документ. Протянул перо Эрику, потом мне. Прочитав скупые строчки, я подписала. Потом бумагу торжественно возложили на алтарь. Один из краев попал в натекший воск.
Я малодушно зажмурилась, вцепилась в руки Эрика. Жрец зашептал слова обращения к покровителю.
— Вас услышали, вот ваши документы, — буднично сообщил жрец, я поспешно открыла глаза и, не веря, уставилась на документ в руках Эрика.
На месте воска появилась печать: язык пламени и грифон. Теперь Эрик — мой опекун до замужества. Можно не бояться Вернона? Сжечь поддельные бумаги?
Бог-грифон глядел с пониманием, его земной подопечный широко улыбался и, кажется, с трудом сдерживался, чтобы меня не обнять.