Под подошвами его сапог хлюпала и липла кровь, которой здесь был уже покрыт весь пол, и ноги всё время пытались разъехаться на скользких досках. Он истоптал этой кровью даже плиты двора, по которым он совершил немало хождений, перетаскивая тела к лестнице, ведущей на третий этаж, и складывая их возле неё. Одежды на мертвых также буквально пропитались кровью, и падающие капли её тянулись за ним по пятам, по каменным плитам пола в башне, аж на второй этаж. Да и его собственная одежда также, под конец, вся также пропиталась липкой, красной суковицей. Передохнув немного, он зажёг новый факел, и отправился осматривать предстоящий ему дальнейший путь.
Коридор на третьем этаже шёл, от лестницы, через всю башню, и упирался в такую же прямую лестницу, уводящую на следующий этаж башни. С противоположной же стороны - прямо в стене башни, были встроены тяжёлые, чёрной бронзы, двустворчатые двери, покрытые резьбой и барельефами, рама которых сверху венчалась аркой, украшенной резьбой, и увенчанной надписью на языке Древнего Запада, гласящей о том, что там, за дверью, находятся места вечного упокоения. По обе стороны коридора шли позолоченные деревянные двери. Но Владислав сейчас даже не стал любопытствовать о том, что именно находится за этими дверями. Единственное, что ему сейчас хотелось - так это как можно скорее покончить со всем этим, и провалится в целительное беспамятство сна.
Оставив горящий факел в конце коридора, он зажёг от него новый, и, с усилием открыл тяжёлую дверь, ведущую к местам вечного упокоения. За дверью оказался каменный проход, видимо - протянувшийся в воздухе подвешенным каменным туннелем, ведущий из башни к телу горы, возвышавшейся за нею. Пройдя по проходу, Владислав обнаружил точно такую же дверь, за которой ему открылось обширное, вытесанное в толще скалы помещение, протянувшееся поперёк прохода. Оно было в два ряда уставлено каменными погребальницами, с которых кто-то, в незапамятные времена, посрывал тяжёлые каменные крышки, лежавшие тут же, рядом с погребальницами.
Заглянув в ближайшую, Владислав увидел, что та была почти до краёв полна густой, угольно-чёрной жидкостью, отблёскивавшей жирно, словно бы земляное масло. Стало понятно, что ему следовало погрузить тела в эту жидкость - и оставить их тут на грядущую ночь.
Перетаскав через этот проход всех своих прежних товарищей, Владислав с отвращением сдирал с их тел пропитанную кровью одежду, и аккуратно - чтобы не плеснуть на себя невзначай этой жуткой жижей, переваливал их через край погребальницы, после чего тело, с чавкающим плюханием уходило в неё с головой, сразу же погружаясь куда-то на самое дно.
Когда дело было полностью завершено, он даже не стал трудиться гасить за собой факелы. Лишь спустившись на второй этаж он осознал, что никакая сила не заставит его вернуться сегодня в их с Тайноведом бывшую спальню. Сейчас, когда он остался, во всём этом городе, единственным живым существом - он уже не чувствовал особой разницы - где же именно ему теперь придется здесь находится. Но с их совместным прежним жилищем у него были связаны всё ещё слишком мучительные воспоминания. И, с другой стороны, он тут, в башне, уже столикого навидался, и сколькое пережил, что, в определённой мере, даже начал чувствовать, что постепенно как бы врастает в окружающее его здесь пространство. Поэтому он и решил остаться ночевать всё же именно здесь, в рабочей комнате - на бывшем ложе сотника. Это представлялось сейчас ему всё же наименьшим злом из всех возможных. Мысль же о еде вызывала у него, в данный момент, лишь полное омерзение, и поэтому никакой необходимости покидать башню даже на время у него не возникло.
Пройдя в рабочую комнату, он с облегчением закрыл дверь на обнаруженную на ней задвижку, содрал с себя одежду, тщательно вытерся от остатков ещё не просохшей на теле сукровицы, просочившейся через насквозь пропитанную чужой кровью одежду, сухой частью штанов, с запоздалым сожалением сообразив, что, начиная всё это, возможно, не повредило бы и раздеться совсем уж догола, после чего скользнул под одеяло - на ложе была постелена совершенно свежайшая постель, видимо - ординарец таки перестелил её перед самым уходом отряда, и тут же полностью ото всего отключился.
Проснулся он очень поздно - комната вся была залита светом, проникавшим сюда через распахнутое окно. За ночь он отчаянно продрог, невзирая на двойное одеяло - снаружи ночи были всё ещё холодными, а растопить очаг у него вчера сил не нашлось совершенно.
Он долго ещё лежал на кровати навзничь, и совершенно бездумно смотрел в простой, белый, лишь покрытый затейливой лепниной потолок. Мысли его текли ленивые, но, при этом, скованные почти непереносимым ужасом произошедшего с ним вчера. Ему не хотелось ни вставать, ни заняться хоть чем-либо, а - лишь лежать, лежать и лежать в кровати - в совершенной прострации, и - чтобы не нужно было бы больше ничего решать, и - ничего делать. Потом он, всё же, медленно сполз с неё, кутаясь в одеяло, подошёл к окну, и долго глядел бездумно на совершенно пустой двор, тишину которого нарушало теперь лишь ставшее столь привычным за эти дни журчание воды в реке. Он весь дрожал - то ли от холода, то ли от не оставляющего его со вчерашнего дня полного обострения всех чувств, но потом, всё же, буквально совершив над собой насилие, отошел от окна, и вернулся назад, к кровати.
Как ни тяжело было ему на это решится, но, всё же, ему таки пришлось, всё же, спуститься в ледняую помывочную, куда он отправился весь закутавшись в плащ Тайноведа, который так и остался здесь лежать со вчера, небрежно наброшенный на один из стульев, устоявших во время вчерашнего разгрома. Ибо на свою, заскорузшую за ночь, от пропитавшей её крови, одежду он даже и смотреть-то сегодня не мог без внутреннего содрогания.
Там он кое-как развёл огонь под котлом с водой - благо, дрова были кем-то заложены туда загодя, и пока вода грелась, даже успел сбегать на кухню - и там вдоволь накушаться остатками от вчерашнего обеда, которые он не стал для этого разогревать. Именно там он, вдруг, совершенно ясно осознал, что отныне ему придется во всём заботиться о себе самом исключительно самому же. Стирка, готовка, уборка - всё то, чем раньше для него занимался кто-то другой - теперь ему придется справляться с этим совершенно самостоятельно.
После помывки он облачился во вторую смену одежды, которую Ладненький доставил из Цитадели со всем остальным его барахлишком. О первой смене, судя по всему, предстояло уже забыть навсегда. Впрочем - подумал он, позже что-то можно будет подобрать и из запасных вещей прежних товарищей. Им это всё уже вряд ли понадобиться, что бы там дальше ни было бы с их телами - мрачно подумалось ему.
Тут его вдруг посетила мысль, что наверняка не мешало бы пойти, отчитаться о сделанном перед Кольценосцами. А заодно и выяснить, какие у них на него прикидки будут в дальнейшем.
И вот - он снова, лицом к лицу предстоит перед тем, в чьей власти он, после всего произошедшего - как он осознавал сейчас с предельной ясностью, отныне будет обречён пребывать совершенно безраздельно. Выслушав его внимательнейшим образом, Кольценосец произнёс, своим приглушенным, похожим на тихий змеиный шип, совершенно ледяным и непререкаемым голосом:
- Хорошо. Кое-что мы можем видать отсюда. Благодаря этому камню. Но - лучше лишь то, что вдали, а не то, что близко. Но я так и думал - что мы можем на тебя положиться. Как видишь - это оказалось не таким уж и неисполнимым. Для тебя. Теперь - ты должен будешь завершить начатое. Тела уже готовы. Их нужно будет снести сюда, к нам. Одень их, и усади на наши престолы. Остальное мы сделаем сами. Когда сможем выйти отсюда - тогда поговорим о дальнейшем. Давай. Не медли. Ты должен успеть всё сделать до наступления ночи. Иди!
Поднимаясь наверх, Владислав уже понимал, что его ждёт впереди ещё немало работы. Не менее отвратительной, чем вчерашняя. И первым, что нужно было решить, так это то, как именно он будет, всё же, извлекать эти тела из той жижи, в которой они сейчас плавали в погребальницах. Ибо окунаться в неё, и - даже к ней попросту прикасаться ему совершенно не хотелось.
На кухне он, переворошив малость всё там, отыскал крепкое деревянное помело для мойки полов - с перекладиной на одном конце, и удобной ручкой для орудования им - на другом. Это показалось ему вполне удобным приспособлением для вылавливания тел в погребальницах.
Поднявшись в место упокоения, он долго бродил там с горящим факелом, разглядывая внимательно это древнее захоронение, где, видимо, покоились тела древних управителей этого града. Помещение было огромным - сильно вытянутым вдоль скалы, и буквально всё заполненным статуями, резными колоннами, семейными жертвенниками, для приношений теням предков, скамеечками для пришедших посетить захоронения родственников, ларями с ритуальными предметами и посудой. В общем - точно такие же места для упокоенных можно было отыскать у любого поселения западников. Только - что тут всё дышало поистине глубочайшей древностью.
Крышки были сорваны со всех погребальниц без малейшего исключения. И всё они были заполнены этой отвратительной, остро пахнущей какими-то смолами и травами жидкостью. Были ли в ней останки тел погребённых тут когда-то - сказать было сложно. Во всяком случае - у него не возникло ни малейшего желания это выяснять. Окон тут не было, но в потолке было пробито множество отверстий, видимо где-то выходящих наружу - так что воздух тут был свеж и без малейшего признака затхлости.
Он, с рассеянным любопытством, попробовал было разбирать полустёртые надписи на расколотых крышках погребальниц, но они мало что ему говорили. Ибо Владислав слабо знал историю отщепенцев. Тем более - такую древнюю.
Наконец, когда уже стало совсем невозможно дальше оттягивать неизбежное, он таки принялся, наконец, за дело, предварительно полостью раздевшись в коридоре башни, и оставив на теле лишь плащ Тайноведа, который он всё равно собирался выкинуть позднее - ибо в древней усыпальнице было, всё же, таки пронзительно холодно.
Он нашаривал тело в жиже с помощью помела, подцеплял его перекладиной, поднимал верхнюю половину над жижей, после чего захватывал его ременной петлёй под мышки, аккуратно - стараясь не прикоснуться к нему, вытаскивал за петлю наружу, и, перевалив через край погребальницы, оставлял на полу - обтекать от покрывающей его маслянистой жижи.
За прошедшую ночь тела изменились очень странным образом. У них совершенно отсутствовало то трупное окоченение, которого вполне можно было бы ожидать, и кости в них словно бы растворились - конечности хоть и оставались гибкими, но теперь свободно гнулись в любую сторону. Кожа у них вся сморщилась и почернела - теперь Вырвиглаза совершенно невозможно было отличить от остальных. Волосы на теле также полностью исчезли - везде, без малейшего остатка. Глаза выглядели, словно бы вареные яйца с содранной скорлупой - без всякого намёка на зрачок или радужку. Но по вот по весу своему - они как бы даже и потяжелели несколько. В общем - в них осталось уже так мало всего, свойственного их хозяевам при жизни, что Владислав сейчас почти не ощущал хоть какой-либо связи этих превращённых тел с теми, кому они принадлежали ещё вчера.
После того, как эта жуткая жижа более-менее стекла с тел на пол, он, морщась от постоянно накатывающей на него дурноты, облачил всех их в их одежду, уже успевшую более-менее просохнуть от крови, хотя и совершенно заскорузлую при этом, а затем - захватывая той же ременной петлёй, поднимая, и взваливая на плечо, спустил их всех постепенно на первый этаж. После чего он сходил на кухню возле трапезной, и хорошо там подкрепился - ибо, умаявшись от такого занятия, внезапно почувствовал совершенно зверский голод - у него ведь вчера во рту и крошки почти не побывало. Сознание его постепенно успокаивалось и приходило в себя от произошедшего с ним, чему весьма способствовала монотонность и утомительность его нынешних физических упражнений.
Прикорнув малость на лавке в кухне - после позднего обеда, он затем всё же вернулся в башню, чтобы завершить начатое. Во дворе к этому времени начало заметно сумерничать.
И, однако же, вот спустить тела по узкой винтовой лестнице в подвал - это оказалась та ещё задача! Сносить тело на плечах в её узком пространстве, с низким сводом, не получалось у него ну никак! Пришлось, захватывая каждое тело той же ременной петлёй, спускать его, перед собой, почти что самоходом. И притом, всё это - в совершенно полной темноте, так как нести с собой ещё и факел у него не было никакой возможности.
От тел исходил тяжёлый, невыносимый смрад, от которого его всё время мутило. Присутствовал в этом смраде и удушающий запах тления и разложения плоти, хотя, вроде бы, для такого было ещё как бы рановато. Вплетался в него также и запах той жижи, в торой тела провели всю ночь. К этому примешивались также испарения их одежды, пропитанной застарелым потом и свежей, только что подсохшей кровью. Восемь раз он сходил вниз в кромешной тьме, встречаемый там гнилостным, почти ничего не освещающим свечением подвальной стены, и семь раз восходил он оттуда во всё более сгущающиеся сумерки умирающего в небе над проклятой долиной, всё ещё такого короткого, и такого прохладного весеннего дня. И каждое такое нисхождение было для него - как погружение из мира живых в мир окончательной и беспощадной гибели, и - вечно царящей там смерти.
Потом он, по очереди, переместил тела ко входу в подземелье призраков, и долго стоял пред его дверью, всё никак не решаясь убрать, властным движением магического жезла, преграждающую ему путь запредельную ненависть ко всему живому того духа, который обитал в здешних стенах. Ибо он ясно осознавал, что вот, сейчас, он совершает нечто гораздо более ужасное, и гораздо более непоправимое, чем то, что он, воспользовавшись средствами, предоставленными ему этими призраками, совершил вчера. Но - он также и осознавал, при этом, совершенно ясно - что отступать ему сейчас уже некуда.
Потом он, почти теряя сознание от наваждений, наплывающих на него в багровом отсвете, заполнявшем залу призраков, поспешно рассадил принесенные им - то ли тела, то ли ведовские куклы, по восьми престолам, оставив девятый незанятым, и поместив тело своего вчерашнего друга и командира на тот престол, с двойника которого с ним общался всё это время нынешний предводитель Кольценосцев, и затем - не медля там ни единого лишнего мгновения, поспешно покинул подземелье - с огромным облегченьем, и с чувством освобождения от давившего его всё это время проклятия чужой воли в его сознании. Он поднялся на второй этаж, тщательно прикрывая за собой двери, вошёл в рабочую комнату, которую, отныне, кажется, с полным правом он уже мог называть своей собственной, закрыл её дверь на задвижку, умостился в кресло за рабочим столом, и закаменел там, тяжко уронив голову на сложенные на столешнице руки.
Мысли его в голове текли тяжким, дурнопахнущим потоком, весьма похожим на ту жижу, которая там, выше, заполняла сейчас до краёв древние погребальницы. Теперь, когда чужая воля, мутным облаком всё это время накрывавшая его сознание, вроде бы отступила - хотя бы на время, он начинал всё яснее и яснее осознавать весь ужас того, что совершали, на протяжении последних двух дней, его руки.
В тяжкой дрёме, из мутных, чёрных глубин его размышлений, к нему всплывали лица его недавних сотоварищей, и взгляды, которыми они буквально буравили его, были полны обиженного недоумения, горечи, и - непрекращаемого кипения, совершенно яростной ненависти. Ненависти - сейчас совершенно бессильной, но обещающей терпеливо ждать возможности для своего удовлетворения хоть целую вечность.
Когда стемнело уж совсем окончательно, он зажёг свечи в подсвечнике на столе, и при этом - колеблющемся, неверном свете, сидел, совершенно оцепенев, и уставившись перед собою ничего не видящими глазами, а на самом краю сознания его всё журчал и журчал там, под холмом, неумолчным, размеренным ропотом древний поток.
Он вяло думал том, как же ловко взяли его в оборот эти тени, было застрявшие там - в потусторонни, которые, его руками, теперь вот, судя по всему, таки соорудили себе выход из той ловушки, в которой они очутились. Он размышляло том, что его, возможно, весьма коварно провели - полузапугивая, полуподкупая невиданными возможностями. Но - кто знает? Они ведь ничего так и не обещали ему наверняка. Они ведь даже и не скрывали от него, что сами понятия не имеют, возможно ли снова вернуть могущество, стоявшее за Кольцом в мир, или это всего лишь их совершенно беспочвенные надежды? Кто ведает?..