Он худощавый, но рельефный. Слава богу!
— Ну же, детка, скажи что-нибудь, — все еще посмеивается Ветер, когда я снова прикладываю трубку к уху.
Что ему сказать? Что я покорена? Поражена? Что я словно под гипнозом от его рук? Что я, как маленькая, хочу добровольно поддаться на эту провокацию?
— Я хочу к тебе прикоснуться, Ветер, — говорю я самую приличную фразу из множества, что сейчас роятся в моей голове. — Это невозможно, но я бы этого хотела.
Он перестает посмеиваться, вздыхает, точнее — цедит воздух сквозь зубы.
— И я бы хотел, чтобы ты ко мне прикоснулась, Осень. Но в жизни все слишком дерьмово и сложно, чтобы портить нас реальностью.
Он говорит еще что-то, но на этот раз я не разбираю слов.
Мне грустно. Это не та грусть, которая была со мной все те дни, когда я отчаянно пыталась отыскать причину его молчания. Это скорее приятная меланхолия. Мы как будто молча говорим друг-другу: мы существуем лишь бестелесными призраками в шепоте ночных разговоров со вкусом кофе и шоколада, в запахе дождя, тумана и сигарет. Мы словно сыгранная экспромтом мелодия, которую нельзя переложить на ноты, ведь после этого ей уже никогда не прозвучать так же искренне.
— Скажи мне что-нибудь, Ветер, — прошу я, прижимая трубку так сильно, что горит ухо.
— Разве мы и так не говорим? — Слышу ухмылку в его голосе.
Смотрю на часы, вдруг понимая, что стрелки перевалили за два часа ночи, а мне вставать в шесть тридцать и весь день расписан по минутам до самого вечера. Но я не хочу уходить. Не могу, если уж быть честной с самой собой. Прижимаюсь лбом к стеклу, чувствуя себя одной из тех ванильных девочек, которые читают книги, завернувшись в плед и снимают селфи на фоне залитого дождем окна. С ним я хочу быть другой: разнеженной, слабой, раскрепощенной, сумасшедшей.
— Не притворяйся, что не понял, — говорю чуть тише. Почему с ним все так… странно? — На твоем родном языке.
— А я с тобой на каком говорю?
— На русском же. А хочу на дагестанском. Пару слов.
— На даргинском, ты моя неграмотная. Правильно говорить так. Выброси в ведро свой красный диплом.
— Ветер! — Делаю вид, что злюсь. — Жалко тебе что ли?
Он смеется: тихо, чуть-чуть растягивая звуки, словно жадничает, боится отмерить чуть больше, чем положено с оглядкой на условия наших телефонных отношений.
— Что же тебе сказать, Осень?
— Все, что хочешь. Без разницы.
— Мммм… Дай-ка подумать…
И он говорит. Я не разбираю ни слова. Ни единого слова, но каждый звук бьет в виски, растекается по моим нервам, как мед. Волшебство какое-то. Мягкий тембр голоса укутывает, словно плед и на минуту я даже перестаю дрожать, растворяюсь в словах, которых совершенно не понимаю.
— Ну как? — спрашивает Ветер с нескрываемым любопытством.
— Фантастика, — мурлычу я. — А что ты сказал?
— Кто же тебе признается, детка.
Глава четырнадцатая: Ветер
Воскресенье. Семь сорок пять утра, и в это время я не валяюсь в постели, а сижу за компьютером и собираю плейлист для своего плеера, потому что у нас с Осенью сегодня что-то вроде свидания.
Эта женщина совершенно сумасшедшая. Только ей в голову могла прийти такая идея.
Честно говоря, когда она вчера ее озвучила, я был полон едкого скепсиса. Чертовски устал за день и ее предложение сходить вместе на прогулку сначала принял за попытку вытащить меня на настоящее свидание. И на миг в моей голове даже поселилась мысль согласиться, но Осень быстро объяснила суть своего предложения: мы будем слушать одну и ту же музыку, но каждый в своем телефоне, будем гулять каждый в своем парке, потом выпьем вместе кофе, но каждый в своем кафе, а потом пойдем в кино — каждый в своей кинотеатр. И все время будем друг с другом на связи.
«Что за хрень?» — подумал я, но отказать язык не повернулся. И только сказав «Хорошо, детка», понял, что в общем это все будет просто еще одним нашим бесконечным разговором, просто в других декорациях. Не все ли равно, буду я слышать ее голос, валяясь дома на кровати или гуляя в сквере?
Через час Осень прислала перечень мелодий для нашего «свидания», но я на них благополучно забил. Решил, что будет достаточно тех, что есть, и нет никакого сакрального смысла в том, чтобы обязательно слушать одну и ту же музыку.
А потом проснулся с утра пораньше и понял, что я не хочу и не буду ее обманывать. Даже в такой фигне, как музыка. Даже если со стороны все это может показаться ребячеством. Какая кому разница, как мы проводим время, где и с кем, если нас двоих все устраивает?
Я скрупулезно собираю все композиции, а их больше ста штук, и, наверное, есть что-то важное в том, что они набросаны не просто одной кучей, а пронумерованы в строгой последовательности. Смешно сказать: я провожу все утро воскресенья за возней с плейлистом и мыслями о женщине с охренительными ногами.
Мы сближаемся, как бы мне того ни хотелось. У нас слишком много общих тем для разговора, а если точнее — абсолютно все. Она всегда подхватывает меня, а я в любой момент на полуслове могу подхватить ее. Мы даже начали читать одну и ту же книгу.
И несмотря на все это, мне почему-то до чертиков неприятно, что Осень так до сих пор и не спросила, есть ли у меня кто-то. Я знаю, даже чувствую, хоть Осень особо и не скрывает, что я ей интересен. И все же, она словно нарочно держит открытым вопрос моей свободы или несвободы. Возможно, для нее это тоже своего рода стоп-сигнал, как для меня — узнать ее реальное имя.
В шестнадцать ноль ноль я выхожу на улицу, засовываю в ухо один наушник, раскрываю над головой зонт и набираю номер Осени.
— Привет, Ветер, — здоровается она и я гашу непроизвольною дурацкую улыбку в ответ.
Интересно, будет ли такой день, когда я стану спокойнее реагировать на ванильную нежность ее голоса? Хотя нет, к черту, пусть все будет, как есть — мне приятны те чувства, которые она во мне воскрешает. Моя выжженная пустошь уже никогда не зацветет, но Осени, кажется, вполне по силам хотя бы засеять ее газонной травой.
— Бери зонт, Осень, — предупреждаю я, хлопая себя по карманам пальто в поисках зажигалки.
— У меня нет дождя, так что завидуй, — подтрунивает она.
— Пока нет, но может начаться. У меня пока моросит, но судя по тучам…
Я не успеваю закончить, потому что возле тротуара паркуется знакомая машина. Ян? Какого черта ему нужно?
— Осень, детка, я перезвоню через пять… — Смотрю на серьезную рожу Яна, который уже идет ко мне, и поправляю сам себя: — Через десять минут. Сходи пока за зонтом и обувью, в которой невозможно промочить ноги.
— Уверена, что покорю ютуб, если обую резиновые сапоги под норковый жилет.
— Никуда не пропадай, хорошо? — требую я. Как все меняется: вчера мысленно пальцем у виска покрутил, когда она огорошила своим предложением, а сейчас хочу всего того, о чем она так взахлеб рассказывала.
— Ты от меня сегодня так просто не отделаешься, Ветер, — предупреждает эта маленькая деловая колбаса и я, наплевав на все, говорю:
— Детка, я о твоих ножках днем и ночью думаю, какой там отделаться?
И я ни капли не вру, разве что самую малость приукрашиваю, потому что так часто смотрел на ту фотографию, что образ ног Осени, кажется, отпечатался прямо на сетчатке.
Нехотя отключаюсь и смотрю на Яна с немым вопросом. Мы не виделись и не разговаривали с того самого дня в клубе, когда я понял, кто уговорил его затащить меня на холостяцкие посиделки. Он пару раз звонил, но я был занят, а перезванивать как-то не возникло желания.
Мы молча обмениваемся крепкими рукопожатиями, и Ян говорит:
— Дружище, я мудак, признаю, но я правда думал, что у вас как-то устаканится.
Ну хорошо хоть не ходит вокруг да около, вот только это точно не та тема, ради которой стоило откладывать «свидание» с Осенью. Но и это не самое плохое. Его слова автоматически воскрешают в памяти образ Лейлы и от моего почти романтического настроения не остается камня на камне.
— Ты — больше, чем мудак, — говорю я, нехотя, но все же принимая его рукопожатие.
Я не умею прощать людей. Кто-то считает это плохой чертой, кто-то — проявлением моего ужасного упрямства. Я же склонен считать это своим правом на избавление от всего, что однажды может дать трещину в фундаменте моей жизни. Ненадежные люди — это сырые кирпичи, на которые нельзя класть ничего тяжелее болта с резьбой.
Но с Яном все сложнее, потому что у нас за плечами десять лет дружбы, я бы даже сказал — отличной дружбы. И только этот факт не дает мне расквасить ему нос. По крайней мере я должен его выслушать. Что-то же подтолкнуло его к такой срани мне на голову.
— Лейла позвонила, сказала, что ты нужен своей семье. И ей тоже. — Ян потирает подбородок, но взгляд не отводит. — Слушай, ты меня знаешь: я никогда к тебе не лез ни с советами, ни с проблемами. Ты спрашивал — я отвечал, а когда ты молчал, я тоже держал язык за зубами. Не знаю, что между вами произошло, но Лейла была очень убедительной, когда говорила, что хочет вернуть тебя любой ценой.
Я никогда и никому не рассказывал из-за чего мы расстались. Я вообще предпочитаю не распространяться ни об одной из сторон своей личной жизни. То, что происходит между двумя людьми, должно между ними и остаться. Хотя в нашем с Лейлой случае, был еще и третий, но его язык на его совести.
— Ты мог просто сказать мне о ее звонке, — отвечаю спокойно, но внутри все срипит, словно я стремительно ржавею и шестерни невидимого мотора превращаются в жернова, перемалывающие мои нервы. — Ничего сложного ведь. Но ты пошел на поводу у бабы. Честно, Ян, что за хрень у тебя в голове?
Он потирает веки, вздыхает и смотрит на меня с видом человека, который и рад бы дать вразумительный ответ, да не может, потому что ничего достойного на этот случай у него не придумано. Видимо, он действительно считал, что у нас все наладиться и со временем я ему даже спасибо скажу за ту судьбоносную встречу.
— Ладно, проехали, — отмахиваюсь я. Наша дружба уже никогда не станет прежней, я это понимаю и, надеюсь, понимает он.
— Слушай, окажи услугу? — сразу же переводит разговор Ян.
Я как бы невзначай бросаю взгляд на часы, чтобы сразу дать понять: времени на долгие прелюдии у меня нет.
— Я хочу свозить Еву на следующие выходные в горы. Думал в эти, но она так упрямо сопротивляется, что просто так ее не взять.
Почти открываю рот, чтобы спросить, когда это их отношения вдруг перешли в плоскость совместных поездок, но не спрашиваю. Мне все равно. Единственное, что немного коробит: в моем сознании Осень почему-то слегка похожа на эту девушку. И меня до странности злит тот факт, что Ян может обхаживать мою Осень. Даже если это две разных девушки.
— Ну вези, я тут причем?
— У Евы пунктик на том, что это будет поездка вдвоем, — немного морщится Ян. — А если это будет компания, она охотно согласиться. Сам же понимаешь: одно дело ехать парочкой, и совсем другое — толпой. Кроме того, она никуда не поедет без ребенка, а в случае групповой поездки ей не придется объяснять, кто я такой.
Просто не узнаю блядуна Яна. Нет, не то, чтобы он уходил в загулы: было по молодости, еще когда мы отрывались на всю катушку, но в последнее время он просто часто меняет девушек, хоть с каждой из них, можно сказать, крутит настоящий роман. Сроком от двух недель до двух месяцев, и никогда больше. Но Ева его зацепила. Тем более странно, что она, оказывается, еще и с ребенком. Помнится, Ян клялся и бил себя в грудь, что никогда не свяжется с женщиной с «прицепом».
— Я работой завален, как ишак, — говорю я.
Вся неделя была тяжелая, а следующая будет еще хуже, потому что после встречи со своим прошлым я стараюсь забивать работой каждую свободную минуту.
— Перенесешь. Слушай, всего два дня: горы, снег, лыжи, сноуборд.
Ни лыжи, ни сноубординг меня не привлекают. И Ян, видя мою кислую рожу, предлагает альтернативу:
— Камин, тишина, книги и никакой чертовой Лейлы. Выспишься, дружище, подышишь воздухом. Поймаешь просветление.
— Ну а кто еще, кроме меня?
Он называет пару имен своих друзей: одна молода семейная пара, его младшая сестра, несколько близких друзей. И еще он собирается пригласить младшую сестру Евы. Нужно признать: подготавливается Ян так, словно собирается брать неприступную крепость.
Ладно, чихать я хотел на все его сдвиги, но отдохнуть пару дней и правда можно, тем более, что я уже и забыл, когда был в отпуске в последний раз. Тем более, если меня и правда оставят в покое, и я, наконец, закончу читать ту книгу, которую мы с Осенью разбираем на цитаты и сбрасываем их друг другу сообщениями.
— Спасибо, Наиль! — Ян хлопает меня по плечу и, стряхивая с волос мелкий дождь, несется обратно к машине. — Прости, мужик, через два часа рейс.
— Да вали ты уже, — беззлобно пинаю его вслед и, как только машина Яна исчезает, набираю Осень.
Мне правда хочется, чтобы это странное свидание вслепую уже, наконец, началось.
Глава пятнадцатая: Ветер
Мы гуляем в парке два часа. Два часа, блин.
И я не замечаю, как проносится это время. Только изредка делаю мысленный пометки, что второй раз натыкаюсь на одну и ту же скамейку со сломанной третьей доской или выхожу на небольшую площадь, ставшую практически зеркальной от обильного дождя. Значит, я уже ни раз прошелся по этим аллеям, но если бы не моя склонность все и всегда подмечать и запоминать, я бы даже не заметил.
— Ты мне дождь наколдовал, вредный Ветер, — делано сетует Осень.
— Надеюсь, ты сделала, как я сказал, и сменила обувь. — Я придерживаю ручку зонта плечом, доставая сигарету и разглядывая ее незажженный кончик так, словно держу в руке бикфордов шнур к раку легких. Нужно и правда завязывать.
— Звучит как приказ, — осторожно дразнит она.
Я научился распознавать некоторые ее эмоции по одним только интонациям. Думаю, что научился, или же она просто хорошая актриса.
— Конечно, как приказ, детка, — подыгрываю я.
На самом деле во всех отношениях с женщинами я всегда веду. Либо они принимают мои правила, либо идут известным маршрутом. Все эти идеи равноправия мне, мягко говоря, не близки. В прошлом, где я был идиотом, верящим в женскую верность, я видел свою жизнь именно такой: я — глава семьи, а моя женщина всегда в надежной защите за моей спиной. Пусть развивается, пусть занимается любимым делом или не работает и посвящает себя хобби и воспитанию наших детей, но все решения я буду принимать сам.
Такой я видел свою жизнь с Лейлой. Но такой она уже никогда не станет ни с одной другой женщиной. Максимум, на что я когда-нибудь отважусь — заведу кота. Возьму какого-то потрепанного жизнью бродягу с порванным ухом и буду смотреть, как он заплывает жиром от сытой жизни и безделья.
— Ты в курсе, что тиран, Ветер? А как же свобода выбора? — Она не пытается перенести нашу расслабленную болтовню в плоскость споров о том, о чем можно спорить вечность, но точно хочет развить тему.
— Я в курсе, что женщина должна быть женщиной, а мужчина — мужчиной, а не соской, которая не в состоянии взять ответственность за свою женщину и свою семью. Знаешь, кто придумал феминизм? Некрасивые старые девы, которым было просто пипец, как обидно, что о них некому позаботиться. Проще на каждом углу кричать: «Я — независимая женщина», чем признать, что поезд ушел и она не успела запрыгнуть даже в последний вагон.
Осень берет паузу, и я не тороплю. Пусть обдумает мои слова. Почти интересно, что за ответ я в итоге услышу.
— Я устала быть сильной, Ветер, — произносит Осень с легкими нотками грусти. И в мыслях нет подумать, будто она жалуется. Скорее, просто пытается сказать о том, что действительно причиняет боль. — Помнишь, как в старом фильме? «Москва слезам не верит»? Когда добьешься всего в жизни, иногда волком выть хочется.
— Почему ты одна, Осень? — Не верю, что такая умная, интересная женщина не привлекает мужское внимание. Тем более, хозяйка ночного клуба. И ребенок во всем этой — просто часть ее прошлого, а никак не лежачий полицейский на пути потенциальных женихов.