— Спасибо за цветы для Марины, — благодарю я. — Но это было лишнее.
— Я так не думаю, — говорит он, помогая мне накинуть пальто. — Женщин, особенно роскошных, нужно баловать. А цветы — это просто мелочь, знак внимания.
Ян не продолжает, но в его словах легко угадывается намек на то, что он намерен и впредь делать такие жесты, и постепенно поднимать их градус.
Мы садимся в его «Бентли»: за рулем водитель, поэтому мы занимаем пассажирские сиденья. Я нарочно сажусь так, чтобы даже не соприкасаться с Яном бедрами. Мне просто нужно… немного свободного пространства, немного расстояния, чтобы привести мысли в порядок.
На самом деле до появления Яна я была в подавленном настроении.
Всю неделю Ветер не давал о себе знать: ни звонка, ни строчки, ни хотя бы какого-то знака, чтобы я знала — он помнит о моем существовании. Да, мы ничего не обещали друг другу, не договаривались созвониться, но я рассчитывала… Даже не знаю, на что. Весь понедельник и вторник я пыталась уговорить себя, что мне все равно, и дергаться из-за мужчины, которого я почти не знаю — совсем уж ребячество, а я взрослая женщина и давно избавилась от романтической чепухи. В среду я начала нервничать, строить теории о том, что с ним могло что-то случиться. В четверг уговаривала себя, что на самом деле за красивым голосом и грубой харизмой скрывается толстый неухоженный мужчина, на которого в реальности я бы даже и не вглянула. Сегодня я проснулась в обнимку со злостью и обещанием вышвырнуть Ветра из головы. Вероятно, точно так же, как он вышвырнул меня.
Мы — два незнакомца, просто скрасивших друг другу вечер.
Мы — две прямых, которые никогда не пересекутся.
И это все, что мне нужно знать.
— Все в порядке? — спрашивает Ян, когда мы проезжаем половину пути в полном молчании.
— Да, — киваю я, отворачиваясь от окна. Улыбаюсь, пытаясь как-то загладить свое невежливое молчание. Выглядит так, будто его компания меня тяготит, а это не так. — Просто был тяжелый день.
В ресторане у нас стол в отдельной ВИП-зоне, в Зимнем саду, где кроме нашего еще только два столика и за одним из них сидит пожилая семейная пара. Ян отодвигает стул, помогает мне сесть.
— Надеюсь, ты не из тех женщин, которые после шести уныло жуют капустный лист? — с нотками веселья в голове, интересуется он, когда официант приносит меню и карту вин.
На самом деле у меня есть некоторые ограничения, потому что я от природы немного склонна к полноте и приходится сражаться за каждый сантиметр своей талии. После родов у меня немного разошлись бедра, но в остальном я вернулась к своим пятидесяти килограммам и до сих пор остаюсь в этом весе. Но корчить из себя утомленную голодом женщину я точно не буду: мужчина не должен даже задумываться о том, чего на самом деле стоит красота и изящность его спутницы.
— Ты шутишь? — улыбаюсь я, взглядом ныряя взглядом в перечень блюд. — Весь день не ела, чтобы сейчас тебя разорить.
— Люблю женщин, которые не боятся меня разорить, — не задерживается с ответом Ян.
Я заказываю лосося в каком-то сумасшедшем соусе и салат из свежих овощей, а Ян мясо. Он долго и явно со знанием дела изучает карту вин и останавливается на красном сухом итальянском для себя и белом мускатном для меня.
Мой скепсис об общем градусе этого ужина растворяется спустя полчаса. Ян — прекрасный собеседник. Он занимается дайвингом и сноубордом, и его рассказы о коралловых рифах просто завораживают. Я и сама не замечаю, как втягиваюсь в наш спокойный увлеченный диалог, в котором он минута за минутой отвоевывает мое внимание у призрака безликого мужчины, который, несмотря на все усилия, по-прежнему торчит в моей голове. Через час, когда нам подали десерт, я ловлю себя на мысли, что увлеклась так сильно, что перестала хотеть потянуться за сумочкой и проверить телефон. У Яна красивая улыбка и богатая мимика, и еще он как будто всегда знает, что сказать — мы болтаем почти без остановки, я искренне смеюсь, когда он очень эмоционально рассказывает байку о медузах, а потом, почти без паузы, переключается на свои приключения в каких-то заснеженных горах. Я ему почти завидую, потому что он живет на всю катушку, а я сижу в ракушке и боюсь высунуть из нее нос. И даже немного стыдно, что все, в чем я сильна, как собеседник, никак не касается его интересов. Но я умею слушать и в таких ситуациях это всегда спасает.
После ужина Ян ненавязчиво предлагает прогуляться по набережной. Еще вчера я бы нашла тысячу убедительный поводов для отказа, но сейчас соглашаюсь. Знаю, что как только приеду домой, снова буду думать о мужчине, о котором недолжна думать. И что эти мысли в конечном счете разрушат мою гордость, и я совершу самую большую глупость, какую только могу совершить — позвоню ему.
Мы гуляем, болтаем, смеемся, подшучиваем друг над другом. Наслаждаемся обществом друг друга. Все идеально.
И в этот момент у меня звонит телефон. И я так быстро хватаюсь за сумку, что она падает из дрожащих пальцев и содержимое вываливается на мостовую. К счастью, я успеваю достать телефон и когда смотрю на имя «Ветер» на экране, к горлу подскакивает паника. Быстрее, чем успеваю что-то решить, нажимаю на красный кружок отмены вызова и еще несколько секунд смотрю на погасший экран. Ян как раз заканчивает собирать мои вещи.
— А говорят, в женской сумочке можно найти даже мамонта, — шутит он. Потом смотрит на меня, понимает, что что-то не так и вкрадчиво интересуется: — Все хорошо? Что-то… дома?
— С чего ты решил? — спрашиваю я не глядя, потому что уже открыла нашу с Ветром переписку и набираю короткое «Я занята». Отправляю, постукивая по экрану большим пальцем, пока напротив сообщения не появляется галка уведомления о доставке.
— Ну у тебя такой взгляд был… — начинает было Ян, но мой телефон вибрирует, и я натянутой улыбкой прошу его дать мне минутку.
«Чем?» — спрашивает Ветер, и я вдруг чувствую острую потребность плюнуть на все, набрать его номер и в лоб сказать, что не его дело знать, где и с кем я провожу вечер пятницы. Но даже в самом радужном развитии событий, нарисованном моим воображением, я понимаю, что ничего хорошего из этого не выйдет. Выставлю себя обиженной дурой — как минимум.
Во мне борются противоречивые чувства: сказать о том, что я на свидании или соврать, что устала и как раз засыпаю. Почему-то не хочется озвучивать факт присутствия в моей жизни мужчины. Почему? Почему мне не все равно? Горько усмехаюсь, зная ответ на собственный вопрос: потому, что я надеюсь на внимание Переменчивого Ветра.
И тут голову поднимает Обида, а я не хочу ей сопротивляться. Пусть знает, что я хорошо провожу время.
Но… все ломается.
Нет, мы с Яном все так же болтаем и смеемся, и я почти искренне радуюсь его обществу, и даже позволяю обнять себя за плечи, когда он подвозит меня домой в половине первого ночи. Мы стоим около двери, Ян придвигается ближе, но в этом нет ничего, что бы выходило за рамки приличия. Даже то, как он потирает мои плечи запросто подошло бы в качестве иллюстрации для отношений «двенадцать плюс». Но я думаю о другом человеке, и в моем воображении нас тут трое. А это неправильно по отношению к Яну.
Я осторожно высвобождаюсь из его объятий, благодарю за вечер.
— В воскресенье я улетаю в Кёльн на пару дней, — вдруг говорит он. — По работе, но планирую покататься на лыжах. Всего полтора часа на машине до горнолыжного курорта. Он совсем «лайтовый», подойдет для новичков.
— Зачем же ехать на курорт для новичков? — на автомате спрашиваю я.
— Потому что я хочу, чтобы ты поехала со мной.
Глава тринадцатая: Осень
— Мне кажется, ты слишком торопишь события, — отвечаю я, немного сбитая с толку его предложением. О каком совместном катании на лыжах может идти речь, если мы всего один раз поужинали? — Кроме того, Марина…
— Она может поехать с нами, — перебивает Ян. На этот раз в его голосе появляются более тяжелые нотки, как будто он заранее был готов ко всем моим попыткам отказать, и подобрал нужные аргументы. — И я не думаю, что тороплюсь, Ева. Мы взрослые люди, и лично я знаю, чего хочу. Вернее — кого.
Он приподнимает мое лицо за подбородок, буквально буравит синим взглядом. Знаю, что хочет поцеловать, но почему-то медлит.
— Да, мы взрослые люди, и я не собираюсь пускать свою дочь в наши отношения до тех пор, пока не буду уверена, что это что-то значит для меня и тебя. Кажется, эту тему мы уже поднимали. Ребенок всегда будет номером один в моей жизни, Ян. Я не могу взять ее с собой и не могу оставить одну.
Он понимающе улыбается, и очень медленно прикасается своими губами к моим. Это даже не поцелуй, это мягкая точка нашего вечера.
— Я позвоню тебе завтра, Ева, — обещает Ян, хоть это больше похоже на предупреждение. — Не знаю, как ты, а я отлично провел время и сражен наповал одной неприступной шикарной женщиной. В конечном итоге, наступит день, когда ты не сможешь сказать «нет». И не захочешь.
Я буквально вваливаюсь в дом, снимаю туфли и на цыпочках крадусь на кухню. Чувствую, что горю изнутри и прислоняюсь лбом к оконному стеклу. Пытаюсь успокоиться, пытаюсь придумать, что скажу Ветру, потому что телефон уже в моей ладони и, клянусь, я не помню, когда его достала.
Здесь у меня низкие широкие подоконники, устеленные специальными набивными мини-матрасами: люблю сидеть здесь по вечерам. Вот и сейчас: снимаю платье, заворачиваюсь в плед и забираюсь на подоконник с ногами. Подношу трубку к уху, проклиная себя за то, что не в силах сдержать данное самой себе обещание — не звонить этому мужчине.
— Привет, Осень, — отвечает он.
— Привет, Ветер, — почему-то шепотом отзываюсь я.
— Как прошло свидание? — Его голос звучит довольно грубо. У кого-то был плохой день. Возможно, что-то снова случилось в больнице? Он болезненно реагирует на каждую неудачную операцию.
— Хорошо.
— Кто он?
— А это имеет значение?
— Да, имеет. И так, Осень, кто он? Чем занимается? У тебя, наконец, случился секс?
Не знаю, отдает ли он себе отчет, что с каждым словом его голос становится все более раздраженным. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы не отвечать сразу и не подхватывать какую-то совершенно другую, не похожую на остальные, тональность нашей беседы.
— Он бизнесмен, — говорю нарочито спокойно. — Умный, образованный.
— Идеальный, да? — подсказывает Ветер.
— Да, почти.
— А что насчет последнего?
— Думаю, мы все же не так близко знакомы, чтобы я хотела…
— Прекрати, Осень, — грубо обрывает Ветер. — Мы всегда были искренними друг с другом. Не нужно все портить фальшивым кокетством.
— Хорошо, что ты помнишь, какими мы были друг с другом, — все-таки срываюсь я.
— Ты о чем?
— О том, что требовать от меня честности после того, как за пять дней ты не нашел даже минуты на короткое сообщение, как-то странно, не находишь, Ветер?
Господи, зачем я вывернула душу наизнанку? Зачем сама подвела к тому, что сейчас он придумает тысячу поводов поставить точку в наших телефонных «свиданиях»?
— Я не хочу к тебе привязываться, Осень, — вдруг говорит он. Злости больше нет, раздражение растворилось в неподдельной искренности. — Я понял, что начинаю к тебе привязываться, а это очень много усложнит.
Он ко мне привязывается?
— Я тебя боюсь, Осень, если уж на то пошло, — чуть-чуть посмеивается он. И я узнаю прежнего Ветра.
— Разве плохо к кому-то привязываться, Ветер? — Я дышу на оконное стекло и в белесом облачке пальцем пишу: «Я тоже к тебе привязываюсь».
— Тебе не понравится ответ, Осень, поэтому сделаем вид, что ты ничего не спрашивала.
— Значит… это наш последний разговор? — В груди что-то сжимается, холодеет, словно призрачная рука сжала мое сердце в кулаке. Я не хочу его терять. И я не знаю, что пугает сильнее: эта странная, ненормальная привязанность или то, что она возникла так быстро.
— Тебе бы этого хотелось, Осень?
— Нет. Нет, Ветер.
— Хорошо, детка. Это все пиздец, как усложняет, но это точно не наш последний разговор. — Я слышу щелок зажигалки, затяжку и выдох. — Ты трахалась с этим своим идеальным мужиком?
— Я не ложусь под мужчину на первом свидании, — фыркаю я. Оттаиваю.
— В чем ты, Осень? — Ветер делает крутой вираж в нашем разговоре.
— В пледе, сижу на подоконнике и говорю с самым невыносимым мужчиной на свете.
— А что под пледом?
Я вспыхиваю. Прикладываю ладонь к щеке, пытаюсь как-то подавить странное волнение. Какой ответ он хочет услышать? Должна ли я сказать правду?
— Осень, простой же вопрос, — нажимает интонацией он.
— Розовый комплект и чулки, — отвечаю я, с трудом узнавая в этой мягкой вибрации собственный голос. Я флиртую. Я кокетничаю. Я хочу, чтобы он возбудился, думая о том, что я говорю с ним полуголая. Хочу еще так много всего, что нетерпеливо тру коленями.
— Обожаю чулки, Осень. Прусь от них.
Я схожу с ума, я точно схожу с ума, потому что откидываю плед в сторону, вытягиваю ноги и фотографирую их так, чтобы в кадре было все от пальцев до трусиков. Никогда в жизни не делала ничего подобного, даже когда была замужем за Андреем. И то, что происходит сейчас, кажется тем самым крутым виражом, после которого я либо слечу с этого горного серпантина, либо возьму новую высоту. То, что между нами происходит, острое и жгучее, сулит и боль, и удовольствие.
Или я просто фантазерка?
Фотография улетает до того, как я успеваю приготовить какой-то вменяемый ответ на его вероятное «Я же не просил».
— Осень? — Я слышу, как он выпускает струйку дыма.
— Я не нарушила правила, — быстро отвечаю я.
— Охуенные ножки, Осень. Хорошо бы смотрелись у меня на плечах.
Я не могу произнести ни слова. Я словно стремительно падаю куда-то внутрь себя, внутрь чего-то раскаленного, сладкого и горького одновременно. Это тяжело объяснить и осознать, но когда его грязные словечки снова и снова эхом раздаются у меня в голове, я чувствую, что просыпаюсь. Раскрываюсь для чего-то нового.
— Ты пошляк, Ветер, — говорю я, изо всех сил сжимая ноги, потому что какая-то невидимая сила словно борется со мной, пытается развести колени до неприличия широко.
— Я просто откровенный, детка. Прости, что не говорю с тобой о высоких материях, когда моя голова забита образами твоих ног.
— Я хочу что-то взамен, — говорю я, и сердце начинает очень-очень быстро стучать венах. Мне кажется, что я в самом деле вибрирую, превращаюсь в ряд клавиш под его пальцами и горю от желания почувствовать прикосновения кончиков пальцев к своей коже, которые превратят мое одиночество в восхитительную мелодию.
— Прости, детка, но чулки я в доме не держу. — Я слышу его улыбку, и непроизвольно поглаживаю пальцем крышку телефона, представляя, что это может быть уголок его рта.
— Не притворяйся, что не понял, Ветер.
— Что ты хочешь? — соглашается он и мягкая вибрация в его голосе скользит по моему позвоночнику невидимым смычком.
— Покажи мне себя не показывая, — произношу я, но мысленно проклинаю свое любопытство.
Мне страшно. Мне очень страшно, что через несколько минут созданный мною призрачный идеальный мужчина превратиться в очень даже реального. Да, я не увижу его лица, но, возможно, увижу… Я не знаю… Отвислый пивной живот? Болезненную худобу? И что тогда?
Пока я ругаю себя на чем свет стоит, Ветер присылает мне сообщение. Я медлю несколько долгих секунд, которые горячат во рту. Палец на кнопке просмотра дрожит.
— Осень? — слышу в трубке его голос.
— Я здесь, Ветер.
— Морально настраиваешься? — дразнит он. Забавляется, играет со мной, словно со школьницей. — Знаешь, я вообще без трусов сфоткался, так что лучше не смотрит.
Знаю, что он шутит, и с облегчением выдыхаю. Откуда между нами столько доверия? И почему эта странная связь куда ярче, взрывоопаснее, чем сегодняшнее свидание с реальным мужчиной?
Я открываю сообщение и непроизвольно всхлипываю. Прикрываю рот ладонью, чтобы сдержать слишком громкий звук, но тут же слышу в телефоне хрипловатый смех Ветра.
Нет, конечно, он сфотографировался не в трусах. Но это снимок сверху вниз: от середины груди и до колен. Я вижу покрытую негустыми волосками грудь, выпуклый проработанный пресс, смуглые жилистые руки с длинными тонкими пальцами. Одна рука как раз чуть-чуть оттягивает вниз резинку домашних штанов ровно до той точки, когда темная дорожка опускает до неприличия низко.