Сомнений нет: он и есть Наиль, а тот, второй — Олег.
Наиль. Мне хочется произнести имя вслух, чтобы послушать, как оно звучит.
А еще я замечаю, что на меня он не смотрит. То есть, смотрит, но не на меня, а на мои волосы, которые я сегодня оставила распущенными. Машинально провожу по ним ладонью, приглаживая. Он, заметив мою попытку привести прическу в порядок, улыбается правым уголком губ и лениво машет головой, давая понять, что с моими волосами все хорошо.
Собираюсь что-то сказать, но мысли путаются, потому что теперь Наиль смотрит мне глаза в глаза, и я чувствую себя… странно смущенной. Хочу отвернуться — и не могу. Как будто серьезно сижу на крючке этого взгляда, послушная малейшему взмаху ресниц.
Мне нужно уходить. Срочно. Пять минут вежливости давно прошли.
Я начинаю поворачиваться, но Ян снова здесь и снова пытается поймать меня за талию. Отшатываюсь, теряю равновесие. Перед глазами все плывет, ноги не слушаются, но я пытаюсь устоять на ногах. Взмахиваю руками, изображая пародию на канатоходца — и все-таки падаю, вперед.
Прямо на Наиля.
Его ладони уже у меня на талии: прожигают кожу даже сквозь свитер. Мои ладони — у него на груди. Чувствую приятные тугие мышцы человека, не брезгующего спортом. Он не «качок», скорее жилистый, сухой. Но в руках, которые помешали мне упасть, чувствуется сила уверенного в себе мужчины.
— Спасибо, — говорю я, не зная, тонут ли слова в реве музыки или в грохоте моего грохочущего сердца.
Мне хочется остановить время. Или хотя бы замедлить его ход, потому что на долю секунды кажется, что происходящее сейчас — не случайность. Я не фаталистка, и не живу по знакам судьбы, но крошечные колючие разряды тока у меня под кожей словно реанимация для того, что давно умерло и похоронено.
Ди-джей сменяет музыку. Толпа, поймав новую волну драйва оживает, превращается в бесформенное многорукое чудовище, и я понимаю, что должна уйти туда, утонуть в этом море потных тел. Иначе…
Я отодвигаюсь, на этот раз твердо и решительно. Мне хочется еще раз посмотреть на него, но я слишком хорошо себя знаю: обязательно захочу найти повод задержаться, если пойму, что эта дикая, лупящая прямо в сердце нежная боль была не случайностью.
У меня просто очень давно не было мужчины. Да что уж там — Дани высмеивает меня за то, что я даже ради секса никого к себе не подпускаю. А что поделать, если я не могу просто так, без любви, лечь в койку с мужчиной? Не могу и все.
Руки Наиля исчезают с моей талии.
Вот и все.
Где-то справа уже маячит Ян. Пытаюсь сконцентрироваться на нем, на его губах: он что-то говорит, но я не слышу ни звука. Поэтому просто машу рукой и одними губами произношу: «Хорошей ночи». И ухожу так быстро, как только могу.
Кто бы сомневался, что он пойдет следом?
Ладно, кажется, нам все-таки придется поговорить.
Ноги до сих пор дрожат, и постоянно тянет оглянуться, поймать взглядом хотя бы его затылок, но я умею контролировать свои эмоции, пусть сейчас это как никогда трудно.
Прихожу в себя уже на улице, на заднем дворе, потому что воспользовалась служебной дверью. Холодный воздух поглаживает раскаленные щеки, треплет волосы, и я снова пытаюсь их пригладить. Почему он так на них смотрел?
— Ева, черт подери, в чем проблема? — не слишком любезно, но и не грубо толкает меня в спину голос Яна. — Я вроде не урод, не лезу к тебе со всякими гнусностями. Я даже пытаюсь ухаживать.
Где-то внутри клокочет иронический смешок, но я подавляю его напоминанием о том, что как бы там ни было, а в первую очередь этот мужчина — ВИП-клиент, и он, если уж начистоту, обладает достаточными связями, чтобы конкретно усложнить мне жизнь, даже если это будет недостойная мужчины жалкая месть. Я не должна ставить во главу угла свои принципы, потому что сейчас я в первую очередь — хозяйка модного клуба, деловая женщина, которая знает, как тяжело создать что-то новое и успешное, и как легко это разрушить всего десятком слов.
— Ян, послушай, — все-таки перехожу на «ты», потому что после того, как он озвучил свои намерения, «выкать» и дальше будет просто ребячеством. — Я не та женщина, которая будет ввязываться в кратковременные интрижки. Тем более с клиентом. Тем более, когда этот клиент может превратиться в большую проблему.
— О чем ты? — Ян закладывает руки в карманы брюк и выглядит искренне непонимающим.
Ладно, допускаю, что я высказалась слишком пространно. Не хотела уточнять, но видимо придется. Меня начинает знобить от слишком резкого перепада температуры, и в попытке согреться, обхватываю себя за плечи. Ян громко вздыхает и тянется ко мне, но я отстраняюсь, держу его на расстоянии, и он снова прячет ладони в карманах. Ума не приложу, что со мной и почему я так настойчиво избегаю физического контакта. Он ведь не урод, напротив — красив какой-то особенной холодной мужской красотой, хоть сейчас на обложку «MAXIM».
— Я не хочу ввязываться в отношения, которые с самого начала обречены на провал, — говорю я, растирая плечи. — Мы оба знаем, что существуем в разных мирах и наши реальности не пересекаются.
— Я бы сказал, что это ущербный вывод, но это будет слишком грубо. Хотя, стоп — я уже сказал.
— Мне не нужен мужчина на одну ночь или на одну неделю, или даже месяц. Я не согласна на меньшее, чем человек, который согласится принять тот факт, что в моей жизни есть ребенок, и это очень даже сказывается на любых попытках строить отношения.
Обычно эти слова действуют волшебным образом. Вот сейчас от стушуется, сделает вид, что его предложение было, конечно же, немного другим, но раз я все так преподношу, то нет смысла продолжать.
— У тебя есть ребенок? — спрашивает Ян, выглядя немного сбитым с толку, но не испуганным, как те, кто были до него.
— Дочь, через три недели исполнится пять. Ровно столько же лет я нахожусь в статусе одинокой женщины. Как ты понимаешь, я не падаю в руки первому же, кто проявит внимание. Даже если он — ты.
Я окидываю его взглядом, давая понять, что имею в виду сразу все: и его внешность, и статус, и финансовое положение.
— То есть ты считаешь, что я рассматриваю тебя в качестве подстилки на раз? — уточняет он, чуть щурясь.
— Примерно так.
— Ты очень плохо знаешь мужчин, Ева. Или же в твоей жизни все они поголовно были моральными уродами. Но, знаешь, пусть будет по-твоему. — Ян вскидывает руки, одним жестом посылая все к черту. — Я тоже не привык, чтобы во мне видели кобеля, который думает исключительно членом. Я в состоянии найти девочку на одну ночь, Ева, но даже идиоту понятно, что ты не из таких. И знаешь еще что? У тебя просто колоссальные проблемы с доверием. Всего хорошего.
Он уходит, оставив после себя запах хвойного парфюма и застывшее в воздухе раздражение. Несколько долгих минут я снова и снова прокручиваю в голове наш короткий разговор, убеждая себя, что все сделала правильно. Потом достаю телефон, чувствуя острую, как бритва у запястья, потребность написать Ветру. Но он все еще не ответил на мое сообщение. Почему-то хочется, чтобы следующий шаг был от него. Если, конечно, он будет, этот шаг.
А до тех пор…
И, словно по мановению волшебной палочки телефон «оживает» от его сообщения. «Что ты делаешь, Осень, когда прошлое догоняет и с ноги ломится в закрытую дверь твоей новой жизни?» Господи. Я смеюсь почти как истеричка, потому что чувствую: в его жизнь вернулся кто-то, кого он давно оттуда вычеркнул. Похоже, у нас намного больше общего, чем мне казалось.
«Запасаюсь моющим средством, потому что мое прошлое, Ветер, приперлось еще и в грязной обуви».
Глава седьмая: Ветер
Я узнаю ее сразу: по волосам, хоть на фото, которое скинул Ян, всего лишь вид сзади. У этой девушки просто потрясающие волосы: длинные, завитые локоны цвета наполненной солнцем пшеницы. Мне хочется протянуть руку, зарыться в них пальцами и посмотреть, не останется ли в ладони золотая пыль.
Ян сказал, ее зовут Ева и я не представляю эту девушку с каким-то другим именем.
У нее огромные, темно-зеленые глаза, аккуратный нос и подбородок, узкие скулы. И когда она улыбается, на щеках появляются ямочки-складки. На такую улыбку хочется ответить улыбкой. И еще губы: ни пухлые и ни тонкие, но верхняя словно немного наползает на нижнюю.
Я бы сказал, что впервые в жизни Ян выбрал девушку, которая выглядит не как кукла Барби. А я знаю этого засранца больше десяти лет и успел насмотреться на его «однодневок». Интересно, с чего вдруг он на нее запал? Ясно же, что она не настроена принимать его ухаживания?
Когда Ева спотыкается и падает в мои руки, я чувствую себя человеком, который ничего не просил, но ему, как говорится, «было даровано свыше». Она миниатюрная и теплая. А еще мне нравится, что несмотря на время и место, она не размалеванная косметикой полуголая девица, а женщина с аккуратным почти незаметным макияжем, одетая так, что ее тело выглядит соблазнительным даже если единственные обнаженный части тела — ладони и шея. Идеально, чтобы пофантазировать о том, что может быть под этим плюшевым свитером и темно-синими джинсами.
А потом Ева отстраняется, я бы даже сказал — торопливо уходит. И когда я машинально сжимаю ладони в попытке еще хоть ненадолго сохранить ее тепло, знакомый женский голос кричит мне на ухо:
— Привет, Наиль!
Скольжу взглядом снизу-вверх по длинным ногам, короткому узкому платью и квадратному декольте, смотрю на шею, «окольцованною» золотым обручем и, наконец, останавливаюсь на лице.
— Лейла.
Проклятье. Черт!
Мы не виделись… сколько? Два года, большую часть которых я выкорчевывал эту женщину из своей жизни, словно заразу. Но вот она стоит передо мной, и я чувствую себя раковым больным, у которого после длительной ремиссии одним махом нашли сотни метастазов. Она до сих пор во мне — достаточно одного взгляда, чтобы понять это.
Прежде, чем успеваю опомниться, Лейла берет меня за руку и тянет куда-то через всю площадку. Нас толкают, но она вцепилась так крепко, словно от этого зависит наше выживание в этом человеческом море.
Мы протискиваемся в какой-то коридор, а оттуда — в закрытую зону. Лейла смотрит на меня — и вдруг хватает за лацканы пиджака, тянет на себя, чтобы буквально ужалить поцелуем. Пятится, ныряет за бархатную ширму, и мы окунаемся в безумие кислотных огней и тягучей музыки больше похожей на плач китов.
Я всегда с ума сходил от ее поцелуев, от того, сколько в них греха и похоти. Вот и сейчас Лейла целует так, словно и не было нашего бурного разрыва, словно я не ушел, громко хлопнув дверью, не бросил ее на обочине своего прошлого, как картонную коробку с воспоминаниями. Лейла, бесстыжая Лейла, чье тело так идеально совпадает с моим.
— Скучала по тебе так сильно, — стонет мое личное Проклятие и шарит у меня под пиджаком, царапая рубашку. — Так сильно.
И я скучал, но я лучше сдохну, чем признаюсь.
Отрываю ее, словно медузу, и отодвигаю, хоть Лейла выглядит такой соблазнительной, что я готов нарушить все обещания самому себе и забить хер на эти два года одиночества. Она все-так же красит губы ярко-алой помадой, все так же носит волосы заплетенными в какую-то феерическую прическу, и от нее все так же пахнет древесными духами.
Такой она была и в тот день. Она — и, блядь, тот хрен, который стирал со своих губ алое клеймо ее поцелуя.
— Какое горячее приветствие. По какому поводу, Лейла?
После грохота музыки нужно время, чтобы заново привыкнуть к звуку своего голоса. И я, совсем как ее любовник в тот день, провожу по губам тыльной стороной ладони. С горечью смотрю на алые следы.
— Я правда соскучилась, — повторяет она и начинает нервно теребить массивный камень на нашейном обруче.
Дорогое украшение, но я дарил ей лучше. Так и подмывает отпустить едкий комментарий по поводу игры на понижение, но тогда я могу ненароком обнажить и свою боль. Можно не сомневаться, Лейла с удовольствием разбередить ее своими идеальными хищными ногтями.
— Так соскучилась, что готова раздвинуть ноги в первую же встречу?
— Наиль, не груби.
— Да пошла ты, Лейла. Вместе со своими «соскучилась».
В ее карих глазах появляется боль, и как будто даже настоящая. Но я слишком хорошо помню, какой притворщицей она была и не дам поймать себя на ту же удочку. Пусть строит печальные глазки своему мудаку. Старому или новому — мне все равно.
Она медленно обводит пальцами контур губ, кое-как избавляясь от следов размазанной помады. Потом хватает со стола сумочку, достает оттуда упаковку с влажными салфетками и нетерпеливо тычет одну мне. Почему бы нет? Беру, нарочно тщательно вытирая след на коже, а Лейла тем временем вытирает свои пальцы.
— Мне нужно в комнату для девочек, — говорит с раздражением. — Никуда не уходи — нам нужно поговорить.
— Я так не думаю.
— Наиль, нам действительно есть что обсудить.
— Ну ок, у меня есть пара минут.
Когда Лейла исчезает за ширмой, я чуть не взрываюсь от того, что одна часть меня хочет нагнуть эту лживую суку над столом и хорошенько ее отодрать, а другая предлагает просто свалить и сделать вид, что сегодняшней встречи не было вовсе. И эти противоречия раздирают злее, чем стая бешеных собак.
Нужно спустить пар. Нужно зацепиться хоть за что-то, чтобы не натворить дел, о которых я буду горько сожалеть.
И я пишу Осени. Отправляю сообщение, перечитываю строки и хочу хорошенько врезать себе по башке: что за псевдофилософскую хрень я ей написал?
«Запасаюсь моющим средством, потому что мое прошлое, Ветер, приперлось еще и в грязной обуви», — отвечает Осень, сбивая еще один глянец на безликом образе в моем воображении. Эта женщина определенно не лужа под радужной бензиновой пленкой. Тут, блин, целый бездонный колодец.
Пользуясь одиночеством и передышкой, осматриваюсь: похоже, Лейла здесь снимает отдельную кабинку или вроде того. Здесь не то, чтобы просторно, но достаточно места, чтобы разместилась компания до шести человек. Стол, окруженным диваном с трех сторон, сбоку лежак, и повсюду разбросаны кресла-мешки. Такое чувство, что хозяйка предусмотрела все, чтобы гостям было удобно и комфортно в любой ситуации, даже если они напьются вдрызг. И все же, меня немного раздражают яркие переливы цветомузыки. Верчу головой в поисках хотя бы чего-то, что поможет отключить этот идиотский шар под потолком и нахожу несколько выключателей на стене. Не угадываю, щелкаю ими по очереди и на третьем адская машина перестает вертеться и мучить мои глаза.
Лейла возвращается через пять минут, и я почему-то сразу фокусируюсь на ее свеженакрашенных губах. А вслед за ней в комнату проникает официантка и ловко выставляет на стол бокалы с вином, вазу с фруктами и несколько вазочек со льдом. Улыбается, спрашивает Лейлу, нужно ли что-то еще и получив отрицательный ответ, тут же исчезает.
— Не припоминаю, чтобы соглашался с тобой пить, — говорю достаточно резко, когда Лейла жестом предлагает составить ей компанию за столом.
Она кривиться, явно не принимая мои слова всерьез, и присаживается на краешек дивана. Закладывает ногу на ногу, нарочно выбирая такую позу, чтобы ее полуобнаженное бедро было выставлено напоказ. Она всегда умела и знала, как себя преподнести. И после нашего расстояния мне все больше казалось, что именно это она со мной и делала: манипулировала, дергала за ниточки своими безупречными длинными ногами, как бы абсурдно это не звучало.
— Я слышала, ты все так же работаешь в больнице, — говорит она, медленно кружа пальцем по краю бокала.
— Все еще не понимаю, для чего остался, — игнорирую ее любопытство. Ерунда это все, мы ведь оба знаем, кто ее отец и что он моет сделать. Узнать, чем живет один детский хирург — так уж точно запросто.
— Какой же ты все-таки хам, — кривит она свои идеальные губы и мне хочется схватить салфетку и растереть чертову помаду ей до самого подбородка.
— Лейла, что за цирк? Перед кем ты ломаешь комедию? Передо мной уже не нужно, поезд давно ушел.