Кирилл удержался от того, чтобы дернуться или вообще послать ее к собачьим чертям. Решил все же уточнить:
— Так ты своего Рому до сих пор, что ли, любишь?
— Нет, конечно, — она всхлипнула. — Это прошло моментально… тогда. Прошло сразу до ненависти, а потом зажило до равнодушия… Я такой боли даже ему бы не пожелала. Он был очень хорошим, и я не понимаю, почему все вышло именно так. Он был самым важным… Я потому так в Вадима и уцепилась. Думала, что он вытащит меня из этого… А он оказался…
Она говорила что-то еще, а потом расплакалась. И этого Кирилл уже не вынес. Он соскочил с бампера, сжал кулаки, а потом не выдержал и схватил ее за плечи:
— Не смей! — Ксюша совсем растерялась и хлопала теперь мокрыми ресницами. — Не смей при мне реветь из-за других парней!
Нервно отступил и крикнул на ночной город свысока что-то нечленораздельное. Зажмурился и попытался взять себя в руки. Когда она осторожно тронула его за плечо, вздрогнул и откинул руку.
— Кир… Почему?
Он запрокинул голову и расхохотался в небо. Получилось не очень весело, но ему было плевать.
— Кир… Что с тобой?
Он попытался успокоиться, шумно выдохнул.
— Ты совсем дура, да?
Она покачала головой, но уже во взгляде читалось понимание. Несложно свести вместе то, что они в последнее время неразлучны, их поцелуи, их бесконечные объятия. Их танцы на грани фола. И полное отсутствие каких бы то ни было девушек у "неисправимого бабника". Какой чушью она могла объяснять себе это, если все было предельно очевидно? Но Кирилл решил уже добить тему, раз начал. Теперь говорил устало, спокойно:
— Я… не могу слышать, что кто-то для тебя был важным. Важнее, чем я сейчас.
Теперь она смотрела на него с каким-то страхом:
— Но я думала, что мы друзья…
— Да, друзья! — он пытался остановить сарказм, но тот находил выход. — Почти братья! Ты не волнуйся, братюня, все так и останется! Так что там про твоего любимого Рому, я не дослушал?
— Кир, — она протянула к нему руку, но он отшатнулся. — Я… мне нужен был только друг… Я поэтому…
Он поморщился, жалея о своем поведении и о том, что самолично отсек все достигнутое. Но при этом и почувствовал некоторое облегчение, что наконец-то высказался. Снова вздохнул:
— Извини. Я знаю, что тебе нужен был только друг.
— Кир, — теперь она смогла неуверенно улыбнуться. — А это серьезно? Потому что… ну, ты ведь такой… У тебя же всегда несерьезно. Быстро пройдет…
— Точно быстро пройдет! Ты только то свое синее платье больше не надевай, братюня, потому что пока не прошло — я тебе еще и до одури хочу. Доведешь до греха — сама будешь виновата.
Ксюша долго думала, пока они ехали в машине, но видя, что он пришел в свое обычное расположение духа, решилась спросить:
— Кир, а сколько длились твои самые долгие отношения?
— Месяц, — уверенно ответил он. — Целый месяц! А ты считаешь меня несерьезным. Правда, она тогда в летний лагерь уехала сразу после того, как мы встречаться начали. А когда через месяц вернулась, я ей сообщил, что мы расстаемся.
Ксюша не выдержала и рассмеялась. Кирилл изо всех сил старался выглядеть легкомысленным — только в этом случае она и сможет отнестись к его признанию легко.
— Кир, а как нам теперь с тобой общаться?
— Как раньше. И да, ты идешь на этот школьный сбор. Я теперь сам хочу на твоего Рому посмотреть — авось и тоже в такое сокровище влюблюсь лет на десять!
Она его толкнула в плечо, призывая к порядку. Он внял:
— Все нормально будет, Ксю. Будем общаться по-дружески, — услышал, как она облечено выдыхает. Она пока не признается себе в этом, но сейчас больше всего боится его потерять. Так что можно и друга из себя поизображать. Но уж слишком рьяно она свое облегчение демонстрирует, какие-то пределы у наглости должны же быть! Поэтому он закончил: — И если вдруг тебя интересует мое мнение, то я не против и дружеского секса.
Она тут же недовольно засопела, чего он и добивался.
Глава 20. Немногословная
И хоть Кир заверил ее, что ничего не изменится, все сразу же изменилось. Во-первых, изменилось восприятие Ксюши — она теперь без труда задним числом угадывала за каждым его словом и поступком мотив, удивляясь только собственной наивности. Да и нельзя было сказать, что она этого не чувствовала — наоборот, и сама к нему приклеилась, что не отлепить. Скорее всего, все дело было в том, что она, уже понимая, к чему все идет, боялась этого пути, потому и закрывала глаза на очевидное. Ксюше нравился Кир — причем со всеми своими недостатками и почти полным отсутствием достоинств. Нравился какой-то сущностной своей природой и тем, какой становилась сама она в его присутствии. Но влюбляться в него она не собиралась, понимая, что в таких отношениях они бы сразу начали играть разные роли. Для Ксюши Кир мог бы стать «самым важным», но сам он не умел на чем-то или ком-то останавливаться надолго. Легкомыслие — обратная сторона его легкости, одно без другого невозможно. Он ей нравился именно по той же причине, по которой она не могла дать их отношениям шанс.
Однако все эти умозаключения не отменяли факта, что она к нему приклеилась. Кир не начал избегать ее общества, но пропала беззаботная близость, которая неизбежно теперь бы выглядела двусмысленной. Ксюша скучала по непринужденным объятиям, по его теплой ладони. И даже когда она специально споткнулась на крыльце «Нефертити» — Кир поддержал за локоть и тут же отпустил. Какая же пропасть между «под руку» и «за руку» — конечно, она была дурой, раз этого не замечала! Ксюша скучала по своим заблуждениям. Она бы предпочла продолжать заблуждаться и держать его за руку.
Конфликт на этой почве назрел очень быстро.
— Кир, я замерзла!
— Садись тогда в машину, увезу тебя домой, пока ты при этих плюс тридцати себе что-нибудь не отморозила.
— Я не хочу домой!
— Тогда попрыгай.
— Кир!
Он понимал все ее метания — оттого-то и улыбался так уверенно.
— Что? — даже бровь приподнял, показывая, насколько наслаждается процессом.
Ксюша решила настоять, раз и без того все уже было понятно:
— Обними меня!
— Не хочу, — сказал это так спокойно, что Ксюша на самом деле начала чувствовать озноб.
Она помялась, но попыталась унять нарастающее раздражение:
— Так я тебе больше не нравлюсь?
Кир расхохотался, но не стал дожидаться и ее поддержки в веселье:
— А ты хотела бы продолжать мне нравиться?
Он не ответил прямо. Вполне возможно, что его легкомыслие уже дает свои плоды, и Ксюша застала себя на отголосках его чувств. И тем не менее, она видела причины, чтобы в этом сомневаться. Поэтому решила поиграть по его правилам:
— Я бы не хотела потерять друга в твоем лице!
— А что не так? Вернешься домой — загляни в словарь. Уверен, там слово «дружба» найдется. И убедишься, что я полностью соответствую.
Ксюша начала понимать. До сих пор их отношения частенько вываливались из рамок дружбы, а теперь Кир зачем-то решил провести четкую границу — это можно, это нельзя. И при этом не демонстрировал и малейших признаков того, что самого его эта ситуация хоть немного тяготит. Он со своей ролью определился, поэтому среди мечущихся Ксюша осталась одинока. Ей отчего-то очень важно было узнать:
— Так я нравлюсь тебе еще или нет?
Он усмехнулся. Это ведь Кир — человек-антисмущение! Ей ли сбивать с толку профессионала?
— Ты мне очень сильно нравишься, Ксю. Больше, чем мне бы хотелось. Но я не любитель безответности, поэтому долго это не продлится. Надеюсь. Не потому, что ты мне нравишься недостаточно сильно, а потому, что я просто не выдержу. Да и не хочу выдерживать.
Слово «безответность» неуместно резало слух. Но Ксюша только кивнула, чтобы он продолжал:
— Я рассматриваю это как совместный инвестиционный проект. Я свою часть выполнил и перевыполнил, там остались только твои инвестиции. Плох тот инвестор, который вывозит и за себя, и за того парня. Справедливо?
— Ты начал говорить как Вадим, — задумчиво пробормотала Ксюша.
— Я начал завидовать рациональности Вадима! — огорошил Кир. — Я просто говорю прямо. Хочешь дружить — будем дружить. Хочешь обнимашек — подойди и обними. Хочешь поцелуев — поцелуй сама. А если вдруг решишь, что хочешь чего-то более серьезного со всеми вытекающими — скажи об этом. И если на тот момент ты до сих пор мне будешь нравиться, то я обещаю обдумать твое предложение, — и рассмеялся без зазрения совести.
Вот так. И ведь Кир прекрасно понимает, что она на это не способна. Если любой другой девушке признаться в своих чувствах, особенно при такой «инвестиционной» постановке вопроса, сложно, то для нее — абсолютно нереально.
Даже если очень захочется — это как ежа против шерсти глотать. И он это точно понимает, а значит, такими условиями ставит точку на возможные продолжения. Он даже не шантажирует ее отстранением — это хоть как-то можно было понять. Он просто выбивает ее из седла… или развязывает себе руки. Теперь, если он вдруг переключит свое внимание на другую, то со всех сторон его поступок будет оправдан — ведь он выложил все как есть, и если не сложилось — вина только Ксюши.
Она не знала, как комментировать его странную манеру ухаживать — мол, ежели желаете, то извольте поухаживать теперича за мной сами. Ведь Кир же знал, что если он возьмет ситуацию в свои руки, то она не устоит! Он не мог этого не знать…
— Поехали домой, Кир. Завтра идем на встречу. Ты пойдешь туда со мной?
— Я же обещал.
* * *
Ксюша выглядела великолепно. Вильдо одарил ее зеленым шелком, сделав из и без того разрывающий сознание образ совсем невыносимым. Но Кирилл, уняв дрожь, только кивнул.
Поначалу он сомневался в своей стратегии. Не слишком ли многого он требует от девочки с такими затяжными комплексами в плане отношений? Но потом убедился в своей правоте. Нет никакого иного способа заставить ее быть с собой честной, кроме как безжалостно впечатать ее в саму себя. Она неосознанно хочет держаться к нему ближе, осталось только это признать. Ксюша кое-как сдерживается, чтобы не смотреть на него постоянно. Ей наплевать на его внешность, он это давно понимал, но она спонтанно выдыхает каждый раз, когда он смеется. Она совсем теряется, когда случайно скользит взглядом по его губам. Это настолько очевидно, что у Кирилла все сжимается внутри от предвкушения. Предвкушения того, что она непременно сорвется, потому что ничего не может с собой поделать. Он начал даже наслаждаться этим периодом, и наслаждался бы дальше, хоть до бесконечности, если бы Вильдо не вырядил ее в зеленый шелк. Но Кирилл решил держаться до последнего — это не та ставка, которую он рискнул бы профукать.
Но она не заметила ни отсутствия восхищенного взгляда, ни комплимента ее внешнему виду, хоть он так старался! Она просто волновалась — все сильнее и сильнее. А на полдороге попросила остановить машину, заявив, что ее тошнит. Кирилл вышел вслед за ней, но удержал себя, чтобы помочь ее волнению — она должна уже наконец-то научиться справляться сама.
Ксюша тяжело дышала, то и дело посматривая на него, словно хотела что-то сказать, но не решалась. И эта сцена грозила затянуться на часы, поэтому Кирилл начал сам:
— Если не хочешь, не поедем.
Он добился, чего хотел — удивления:
— Что? — она даже шагнула ближе. — Я думала, ты будешь уговаривать меня… или даже потащишь силой.
— Не буду, — заверил он. — Хватит уже, Ксю. Пойди и поставь в этой истории точку. Ты к этому готова. Или не ставь, если не хочешь. Но я больше не буду принимать за тебя решения.
Сейчас в ее глазах можно было уловить отчетливый гнев:
— Кир! Ну сколько можно-то? Ты как будто мстишь мне за то…
— За что? — вежливо поинтересовался, раз уж пауза затянулась.
Она поникла:
— За то, что я тебе сделала больно. Теперь ты разыгрываешь равнодушие, чтобы я почувствовала себя на твоем месте.
Она ошиблась буквально по всем пунктам. Он никогда и не задумывался о какой-то там абстрактной боли. Да, он, безусловно, все последние недели испытывал крайний дискомфорт, но не думал о Ксюше, как о его злобном источнике. Его равнодушие оставалось частью стратегии, но она вольна считать как ей заблагорассудится.
Ксюша, не дождавшись ни опровержения, ни подтверждения выдвинутому обвинению, вернулась к своему волнению. Ее мысли можно было читать по тому, как она морщила лоб. Вот это — приподнятые брови и поперечные складки — означало: «Да мне это все на фиг не сдалось! Вернусь я лучше домой и лягу спать». А потом — продольные морщинки вкупе с поджатыми губами — «Ну уж нет! Я прямо сейчас ка-а-ак пойду, да ка-а-ак поставлю точку во всей этой истории!». Он не ошибся, потому что следующей ее фразой было решительное:
— Едем!
Он не стал смеяться или изливаться в восторгах, чтобы не вызвать очередной приступ паники. В итоге к назначенному времени они опоздали, но и это было к лучшему — компания встретила их шумно и весело, не дав возможности для смущения. Едва они вошли в ресторан и направились к нужному столу, как Ксюша сама ухватила Кирилла за руку. Он не стал вредничать и переплел пальцы, как она и хотела — в данном случае его жертва была оправдана ситуацией. И хотя он даже взглядом не выдал удивления, она зачем-то пояснила совсем тихо:
— Ты говорил, если я сама захочу что-то сделать, то можно делать. Так?
Он действительно так говорил. И он на самом деле по этому скучал сильнее, чем предполагал. Наверное, если она не решится в скором времени, ему все-таки придется нарушить пару законов Уголовного Кодекса.
За столом, уставленном бутылками и изобильными блюдами, разместилось человек двадцать пугающе дружественно настроенных ее школьных товарищей. Кажется, только она притащила сюда свою "вторую половину", но его приняли почти с тем же радушием, что и Ксюшу. Ей удавалось что-то приветливо бурчать в ответ, и только вспотевшая ладошка выдавала ее настоящее состояние. Как бы то ни было, Кирилл отметил, что она неплохо справляется.
Минут через пятнадцать научных наблюдений он выяснил, что большинство, скорее всего, вообще не в курсе того, что произошло после «выпускного фейерверка», о самом ее перфомансе за несколько лет порядком подзабыли, а даже те из подруг, кто оказался непосредственным свидетелем серьезности катастрофы, предпочли не заострять на этом внимание. Ксюша это тоже быстро поняла, поэтому и вела себя теперь заметно менее напряженно. Она уже даже обсуждала с соседкой по столу какие-то события, хоть и говорила намного тише остальных.
Особый интерес Кирилла вызывал, конечно же, Рома. Он сидел на той же стороне стола, но в другом конце — так, что с Ксюшей они даже взглядами не могли пересекаться. Слишком удачно для совпадения. Странно, что Ксюша никогда не рассказывала о поддержке подруг, ведь тут явно не обошлось без их вмешательства. Кирилл бы поставил на Иринку, которая сидела как раз рядом с ним. Слишком шумная, самая громкая, заглушающая своими воплями любые неловкости. Ксюша чувствовала себя все увереннее, привыкая к атмосфере, зато у Кирилла была возможность осмотреться. Ему было достаточно скривиться при виде фотографий голопопых младенцев, чтобы его больше в обсуждение счастливого материнства не втягивали. Профессии и места занятости присутствующих его интересовали еще меньше, поэтому он смог откинуться на спинку отодвинутого стула и… озадачиться.
Рома оказался настолько типичным представителем банального беловоротничкового планктона, что Кирилл не мог себе представить, что же такого впечатляющего нашла в нем Ксюша. Не урод, разговорчив, но никаким местом не душа компании… Рома оказался слишком простеньким. Он никак не тянул на разбивателя сердец. А ее сердце, похоже, разбил как-то случайно, мимоходом. Это совершенно точно был не сказочный злодей. Он поступил на выпускном некрасиво, но Кирилл руку бы дал на отсечение, что если бы история повторилась, тот поступил бы иначе. Просто тогда все пошло не так — для всех.