– Нельзя судить людей по внешности.
– А по чему еще их судить? Не преувеличивайте способность людей к мимикрии. Характер так или иначе отражается на лице, в манере одеваться и вести себя. Дамочки из благотворительных организаций любят повторять, что внешность не главное в человеке, и смело подбирают на улице оборванца с клеймом каторжанина. Знаете, сколько таких дамочек потом находят с перерезанным горлом?
– И все же вы не правы. Я разбираюсь в людях. Карл на злодейство не способен.
– Не обижайтесь, но вы разбираетесь в людях как кошка в огурцах. Сужу по вашему отношению ко мне.
– Зря вы так про кошек, – парировала Аннет. – В поместье моего деда есть кот, который лакомится огурцами в теплице. Он грызет только самые сладкие, а горькие не трогает.
Ехидный обмен любезностями, полный взаимных уколов, помог ей прийти в себя. Неловкость и злость первых минут, когда Максимилиану вздумалось вывалить на нее свои умозаключения, исчезли. Теперь она чувствовала себя в его компании иначе – свободнее, легче. Можно говорить, что хочешь, и вести себя, как хочешь.
Максимилиан рассмеялся.
– Ладно, уговорили. И все же хромой механик мне не нравится. Он смотрит на вас таким приторным взглядом, что хочется отхлестать его по щекам.
– Экий вы задира! – заметила Аннет с упреком. – Когда вы ушли в гостиницу, я сидела у фонтана и видела, как наследники Жакемара прогуливались рядом. О, послушайте! Вспомнила: я ведь встретила Швица – ну, того грубияна с дирижабля! Это точно был он. Любой из них мог прокрасться ко мне в номер.
– Вот как? – скептически произнес Максимилиан. – Если призвать здравый смысл, то никого подозревать мы не можем просто потому, что ничегошеньки пока не знаем и все наши подозрения ни на чем не основываются. На дирижабле вы никого не видели. Происшествие с купидоном могло быть простым совпадением. Как утверждает скользкий управляющий, вы могли спустить предохранитель случайно. А роза… сами положилиее к ногам купидона и забыли. А потом по рассеянности выбросили, когда ринулись ко мне в номер. Кстати, где тот цветок, что всучил вам в музее Ангренаж?
– Кажется, выкинула, как только мы вышли на улицу. Максимилиан, я что, совсем дурочка, по-вашему?
– Тихо, тихо, не заводитесь, – успокоил ее Максимилиан. – Я просто перебираю варианты. Больно все странно. И мне, уж простите, хорошо известно, что вы особа с богатым воображением.
Аннет надулась, но Максимилиан примирительно сказал:
– Я склонен вам верить. Передайте меню, будьте добры. Поужинаем, а потом поднимемся в гостиную и хорошенько изучим Лазурного поэта. Его доставили час назад. Заодно подумаем, чем вы могли не угодить злоумышленникам.
После ужина, за которым Аннет не смогла проглотить ни кусочка, поднялись в номер Максимилиана. Босс отпер дверь, опустил шторы и зажег настенный светильник под оранжевым абажуром. Аннет с любопытством осмотрелась.
Оказалось, Максимилиан на правах начальника поселился в куда более роскошном номере, чем тот, что отвели Аннет. Здесь было две комнаты: полупустая гостиная, в которую они вошли, и спальня. Заметив, с каким интересом Аннет изучала старинную мебель из темного дуба – восемнадцатый век, не иначе! – босс кивнул на соседнюю дверь и предложил с усмешкой:
– Хотите осмотреть спальню? Кровать там впечатляющая, раза в два больше вашей. И никаких часов с луком и стрелами.
– Нет уж, спасибо, – отозвалась Аннет и прошла к предмету, который занимал ее больше всего: автоматону «Лазурный поэт». Как и в музее, он сидел на своей оттоманке перед изящным столиком и хитро всматривался в сумрак из-под полуприкрытых век. Он выглядел удивительно живым, хотя пропорции его фарфоровой физиономии были кукольными – глаза слишком большие, скулы слишком острые, а нос слишком тонкий.
– Его доставили днем, когда вы гуляли возле фонтана, – объяснил Максимилиан. Он по-свойски скинул пиджак, повесил на спинку стула и встал плечом к плечу с Аннет, сложив руки на груди. Аннет покосилась на босса и отошла. Запах его одеколона был приятным, но будил в ней странные чувства. Он вызывал образы горячего песка и экзотических, загорелых путешественников, ведущих по пустыне караваны, груженные специями.
– Удивительно, насколько эта кукла похожа на Ангренажа, – заметила она, чтобы отвлечься. – Эти черты я узнала и в маске над театром, и в каменном изваянии у входа в канатную станцию.
– Старый мастер присутствует в этом городе повсюду. В своих изделиях и в своих наследниках, – заметил босс. Он сделал шаг и опять встал рядом, даже плечом коснулся. – Удивительный был человек. Свободно говорил на двенадцати языках. Изучал алхимию, медицину, механику, часовое дело, гидрологию и математику. Умел ходить по канату, стрелял с двух рук. С завязанными глазами без промаха попадал из двух мушкетов в разные цели с пятидесяти ярдов. Он был амбидекстром.
– Да, помню. Одинаково хорошо владел обеими руками.
– Жакемар освоил интересный вид письма: начинал писать фразу с начала и конца одновременно. Заканчивал строфу стихотворения посередине страницы. Стихи он сочинял сам, и весьма талантливо. А ночью, особенно в полнолуние, с ним творилось странное. Во сне он вставал и принимался бродить по городу. Его лунатизм породил немало легенд среди местных жителей. Современники Жакемара утверждали, что он мог беспрепятственно проникать сквозь стены домов как бестелесный дух. Подслушивал разговоры, а то и прокрадывался в постели хорошеньких горожанок.
Аннет подошла к автоматону и опустилась на табурет рядом.
– Хотите еще раз снять хронограмму? – поинтересовался Максимилиан.
– Пока не смогу. Я сегодня уже дважды входила в транс. Силы восстановятся через сутки, не раньше. Да и незачем: ничего нового я не увижу.
– Где вам привиделись алые точки? Те, которые говорят о том, что в механизме кто-то копался?
– Здесь и здесь. Три или пять точек, расположенные в виде короны.
Аннет быстро коснулась затылка и верхней части спины Поэта.
– Он выглядит целым. Я его осматривал. Пломбы не нарушены.
– Он работает?
– Да, я проверял. Хотите посмотреть?
Максимилиан подошел к секретеру и достал из ящика обтянутый бархатом футляр. На красной подушечке лежал бронзовый ключ с причудливой бородкой. Босс подошел к Поэту и оттянул у затылка батистовый воротник. На гладкой фарфоровой спине Поэта обнаружилась бронзовая пластина со скважиной. Максимилиан вставил ключ, повернул несколько раз и нажал расположенный рядом крошечный рычажок. Раздалось жужжание.
Автоматон ожил столь внезапно, что Аннет вскочила с табурета. Поэт повернул голову и резко поднял веки. Стеклянные глаза двинулись налево, а затем направо. Аннет показалось, что они задержались на ней, как будто кукла внимательно рассматривала ее. Затем Поэт наклонил голову и принялся неторопливо водить карандашом по бумаге. Его глаза следили за грифельным кончиком, время от времени он приоткрывал рот и проводил по красным губам острым кончиком языка. Во рту у куклы пощелкивало.
Поэт строчил безостановочно, и Аннет наблюдала за ним в оцепенении. Появилось гадливое чувство. Слишком естественные движения совершала кукла, слишком хитро помаргивали ее тяжелые веки и слишком коварно улыбался чувственный рот – как будто это был заколдованный уродец ростом с десятилетнего ребенка.
Наконец, жужжание стихло. Автоматон в последний раз дернул рукой. Раздался хруст – карандаш сломался. Автоматон медленно поднял руку и затих.
Максимилиан вытащил обломок из сведенных пальцев Поэта, взял исписанный лист бумаги и подал его Аннет. Девушка пробежала строки глазами.
– У него отличный почерк, – пробормотала она и прочитала вслух:
– «Нагих грудей твоих касанье зажгло в моих чреслах огонь…» – она покраснела и бросила листок на стол. Максимилиан рассмеялся.
– Ну и Лазурный поэт! – сказала она сердито. – Вульгарный стихоплет, вот он кто.
– Жакемар был известный волокита, – заметил Максимилиан. – Четыре жены похоронил, а жители города прятали от него своих дочерей.
– И когда только все успевал, – пробормотала Аннет. – Этот автоматон умеет лишь писать пошлые куплеты, больше ничего?
– Некоторые люди умеют и того меньше.
Аннет в задумчивости обошла куклу по кругу. Казалось, механический уродец вот-вот вскочит со своего стульчика и зловеще расхохочется, клацая фарфоровой челюстью.
– Он страшный. Не боитесь спать рядом с ним в соседней комнате?
– Боюсь, – живо согласился Максимилиан. – Можно, я переночую у вас в номере? Если опасаетесь за свою честь, могу положить между нами меч, как рыцарь в старину. Сбегаю вниз и стащу один со стены в вестибюле.
– Что же с ним не так? – продолжала размышлять Аннет. – Нужно найти другого, опытного хронолога. А лучше репликатора. Пусть посмотрит на его внутренности внимательнее.
– Где я вам быстро найду другого репликатора? Да и зачем? Автоматон выглядит отлично, работает исправно. Клиент будет доволен.
– Ну да, какое вам дело. Лишь бы клиент заплатил. Вы ни капли мне не верите.
– Аннет, – Максимилиан взял ее за руку и удержал. – Я вам верю. Во время экспертизы в музее мне кое-что показалось…
Он замешкался, отпустил ее руку, отошел к столу, налил из графина воды, отпил и задумался. Затем поведал нехотя:
– Когда вы входили в транс, я почувствовал, что кто-то из присутствующих использовал один редкий, запрещенный прием, которым владеют единицы. Есть люди, наделенные необычным талантом – они умеют подавлять дар других сенситивов. Их называют глушителями. Я ни разу с таким не сталкивался, поэтому не уверен в том, что произошло… но мне показалось, что один из свидетелей экспертизы постарался вывести вас из строя.
– Не может быть! – ахнула Аннет. – Нам рассказывали про глушителей в Академии. Да, да, я тоже почувствовала неладное! Я неумелый хронолог, но не настолько! Но кто? Шарманщик Петр? Он единственный из них владеет даром.
– Этот человек мог быть незарегистрированным сенситивом. Такое редко, но случается. Это необязательно Петр.
– Все встает на свои места! – воскликнула Аннет. – У Лазурного поэта есть тайна, и я подошла к ней слишком близко.
Она вновь села рядом с автоматоном и принялась внимательно его разглядывать.
– Жалко, он не умеет говорить. Рассказал бы нам, в чем дело.
– Если он произнесет хоть звук, я умру от страха, – с дрожью в голосе сказала Аннет. – Можно завести его еще раз? Давайте дадим ему целый карандаш.
Максимилиан принялся шарить в ящике секретера, но Аннет опередила его. Достала из сумочки собственный любимый карандаш – позолоченный, из мягкой благородной древесины – и осторожно просунула в щепоть тонких пальцев автоматона.
– Это левая рука, – заметил Максимилиан. – Автоматон пишет правой, вы что, не обратили внимания?
Он покрутил ключ в спине автоматона, вставил ему в правую руку второй карандаш и нажал рычаг. И тут автоматон сделал то, чего втайне опасалась Аннет. Он рассмеялся.
Все было так, как нарисовала ее фантазия: фарфоровые челюсти дробно застучали, стеклянные глаза принялись вращаться в орбитах. К счастью, Поэт смеялся беззвучно, но зрелище было без того жутковатое. Аннет вскочила, взвизгнула и кинулась к Максимилиану. Тот немедленно приобнял ее за плечи.
Лазурный поэт резким движением опустил обе руки на стол и принялся писать – сразу двумя карандашами. Руки расходились на ширину листа, торопливо вычерчивали буквы и странные символы, медленно сближаясь. Затем автоматон разводил руки и принимался за следующую строку. Жужжали валики, мерно пощелкивал механизм, шуршал грифель. Максимилиан и Аннет затаили дыхание.
– С ума сойти! – потрясенно воскликнула Аннет, когда завод кончился и автоматон замер. Ей было ужасно любопытно, что такое написал Поэт, но подойти к нему она побаивалась. – Он раньше делал так?
– Нет, – не менее потрясенно произнес Максимилиан. – Никому не приходило в голову дать Поэту два карандаша одновременно. Все верно: именно так и писал Жакемар! Вы случайно запустили какой-то скрытый механизм, когда сунули ему в руку второй карандаш. Посмотрим, что он нам поведал. Сдается, сейчас мы узнаем страшную тайну.
– Что это такое? – спросила Аннет, когда Максимилиан протянул ей исписанный лист бумаги. – Это не стихи. Здесь всего лишь шесть слов. «Из сердца гор прими бесценный дар», – прочитала она. – Остальное – символы, цифры, рисунки…
Максимилиан заглядывал через плечо Аннет, весьма вольно положив руку на ее талию, но девушка была так увлечена, что не возражала.
– Схематическое изображение циферблата, – уверенно сообщила она, тыкая пальцем в бумагу. – Стрелки показывают пять с четвертью. А это пчела. Видите крылышки и жало? Затем он изобразил колокол. Похож на морской. Вот язык, вот ушко. Орел и рядом цифра пять. Смотрите, рисунок сердца… оно механическое, составлено из шестеренок! Как любопытно! А вот что это за круги?
– План, – медленно произнес Максимилиан. Аннет ощутила, как его теплое дыхание пощекотало ей ухо, спохватилась, неловко сбросила его руку с талии и отошла. Максимилиан продолжил как ни в чем не бывало:
– Я видел подобные схемы в учебнике по лабиринтистике. Поэт нарисовал простой концентрический лабиринт, но видите – здесь стрелка. Она наверняка показывает определенное место, где что-то спрятано…
– Сокровище?!
– Мастерская Жакемара.
Аннет и Максимилиан посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись.
– Какие мы молодцы! Выведали у Поэта секрет, над которым бьются наследники мастера без малого две сотни лет.
– Не очень-то радуйтесь, – заметила Аннет. – Остаются два вопроса: где этот лабиринт и что это за цифра и символы. И строка про бесценный дар. Лабиринт в горах? Или живой лабиринт, в котором мы гуляли?
– Мастерская здесь, в городе. Жакемар не стал бы мотаться в горы каждый раз, когда ему приходило в голову вылезти из постели очередной красотки и поработать. Живой лабиринт не концентрический. Ничего общего со схемой. Два символа из пяти мне прекрасно известны. Вы не узнали циферблат? Именно он изображен на брелоке, который показывал Ангренаж. А символ пчелы… вот он.
Максимилиан взял стола свои часы, что-то отстегнул от цепочки и протянул Аннет.
– Вы не успели рассмотреть брелок в прошлый раз. Ангренаж подсуетился и перехватил его.
Аннет живо схватила золотой кругляш и поднесла к глазам. На блестящей поверхности раскинула крылья выпуклая пчела. Аннет восторженно погладила пчелу, нехотя вернула брелок Максимилиану, опустилась в кресло и откинулась на спинку.
Минуту она сидела молча, потрясенная открытием. В комнате царил таинственный полумрак. В коридорах гостиницы стояла тишина, только за окнами едва слышно шелестел ветер. Стеклянные глаза Лазурного поэта мерцали. В окружающих тенях Аннет чудились неведомые существа и ловушки. Она ощущала холод подземелий и видела блеск сокровищ.
Максимилиан зажег верхний свет, сел за стол и принялся внимательно изучать листок, хмуря густые брови.
– Что мы будем делать теперь? – прервала молчание Аннет.
– Сложно решить, – пожал плечами Максимилиан и положил ладонь плашмя на стол. Аннет с жалостью глянула на изуродованный мизинец. Босс перехватил ее взгляд и торопливо убрал руку. – Если поступать по совести, нужно сообщить о находке наследникам Жакемара. Если поступать по закону, можно ни о чем не беспокоиться. Они продали Поэта, и теперь он со всеми его тайнами и механическими потрохами принадлежит фирме Молинаро. Можно сообщить будущему покупателю, но определенной договоренности с ним нет, поэтому этот вариант я пока рассматривать не буду.
– Да, нужно все рассказать наследникам, – упавшим голосом признала Аннет. – Они могут знать, что означает прочая белиберда, которую нарисовал Поэт. Кому принадлежит клад?
– Сложный вопрос. Обычно две трети нашедшему, треть государству, но, думаю, какая-то доля должна отойти наследникам и городу.
– Они отыщут мастерскую, продадут сокровища Жакемара и спасут город. Выкупят право аренды.