Черный человек не ответил. Он вернулся к ящику, внимательно посмотрел, критически склонив голову к плечу. Его лоб и глаза прятались под полями шляпы. Затем он схватил стоявшего рядом Пильщика за грудки и сильно потянул. Раздался скрип колес, автоматон подъехал к ящику.
Черный человек согнул руку Пильщика в локте – ту самую, в которой была зажата пила – и старательно расположил над ящиком, а затем опустил в специальные пазы. Аннет приподняла голову: острые зубья оказались в паре дюймов над ее грудью. Что он задумал?
Страшный замысел открылся через мгновение, когда черный человек повернул рычаг. Пильщик содрогнулся всем телом, загудел, резко наклонился и принялся за работу. Его орудие сначала завибрировало, затем пришло в движение. Туда-сюда, туда-сюда… С каждым проходом лезвие пилы опускалось ниже: потихоньку, едва заметно, на толщину волоска, на два волоска, на три… туда-сюда, туда-сюда…
Аннет подняла глаза: подвижно закрепленная нижняя челюсть на бесстрастной маске слегка приоткрылась, отчего на железном лице появилось выражение предвкушения: вот-вот пила попробует настоящей крови! Космы пакли сотрясались при каждом движении, стеклянные глаза прыгали в прорезях маски.
Из глубины комнаты на нее смотрели двое других автоматонов. Аннет явно прочитала на маске Саббеликуса сочувствие, а на детском личике Маргариты – ужас.
И тогда Аннет закричала. Голос сорвался, изо рта вылетали хрипы. Она была абсолютно беспомощной, и ей ничего не оставалось, как ждать ужасного конца.
Нет-нет, спокойно! Ничего ей не грозит. Это лишь сон, галлюцинация. Сейчас остатки дурмана выветрятся, она придет в себя и окажется на стуле в вестибюле. Или в номере гостиницы.
Издалека донесся неясный шум; черный человек резко выпрямился, прислушался, повернулся и пошел прочь. У него была странная походка, тяжелая, скованная. При каждом шаге он издавал скрип. Зашелестел занавес. Аннет осталась наедине со скорой смертью, страшнее которой сложно придумать.
Пильщик гудел, вибрировал, пила быстро ходила и опускалась в пазах. Вот-вот острые зубья зацепят ткань платья, разорвут их, затем коснутся кожи. Она почувствует дикую боль. А затем… нет, умирать во сне не страшно. Ведь потом она проснется. Но если это не сон?
Идея пришла в голову неожиданно. Она репликатор. Она может создавать энергетические копии предметов. Но каких? Что может ей помочь? Как остановить этот автоматон? Увидеть его внутренности и сломать?
Аннет сосредоточилась. Ей и в более комфортной обстановке это плохо удавалось, а теперь, когда паника сковала тело не хуже стальных прутьев, а сознание отказывалось повиноваться, и вовсе ничего не получалось. И все же она попыталась призвать талант.
Тело Пильщика засветилось и стало прозрачным. Нехотя проступили очертания сцеплений, валиков и шестеренок. Они двигались, мелькали. Аннет удвоила усилия. Нужно приказать им остановиться. Голову пронзила острая боль, каждый вздох давался с трудом. Еще чуть-чуть… вот эта шестеренка, должно быть, главная. Стой! Сломайся!
Раздался треск, по телу Пильщика пробежали искры, как от удара молнии. В голове Аннет что-то взорвалось, силы истощились, и неразвитый талант больше не повиновался. А Пильщик загудел и ускорился. Теперь пила ходила вдвое быстрее, а значит, и смерть спешила к Аннет на всех парах.
Больше сделать ничего было нельзя. Аннет зажмурила глаза и приготовилась.
Гул усилился и сменился треском. Она приоткрыла один глаз, затем второй. С Пильщиком происходило непонятное. Он дернул рукой, и пила вышла из пазов. Автоматон отъехал чуть назад, опять вперед, крякнул, согнулся пополам, задрав обтянутый черными брюками зад, и завибрировал. Наверное, со стороны это выглядело очень смешно. Карл рассказывал, что зрители животики надорвали от смеха, когда Петр забыл смазать механизмы и автоматон проделал этот трюк прямо на сцене.
И Аннет тоже рассмеялась – громко, истерически. Гибель ей больше не грозила. Автоматон вышел из строя раз и навсегда. Петр, милый Петр, как хорошо, что ты пьяница, и как хорошо, что она дала ему денег! Этими грошами она купила себе жизнь.
Осталось выбраться из ящика, убежать к людям и попытаться найти того, кто сыграл с ней смертельную шутку.
Вот только как это сделать? Попробовать опять призвать талант?
И она попробовала. Это было сложно, почти невозможно, но впервые в жизни дар репликатора подчинился ей и помог. Зажимы на прутьях нехотя вспыхнули; медленно, очень медленно, она принялась передвигать их энергетическую копию так, чтобы и физическое тело последовало за ней. Раздался щелчок: Аннет, задыхаясь, отвела в сторону прутья, побарахталась и вывалилась на пол. Платье затрещало, длинный лоскут повис на замке.
Кое-как поднялась на ноги и побежала, спотыкаясь. Она не думала о том, что черный человек мог притаиться где-то снаружи: скорее, скорее убраться из этого ужасного места!
Она не помнила, как мчалась по помещениям театра. Свернула не туда и заблудилась. Оказалась в комнате, набитой старым реквизитом. С грохотом обронила вешалку с униформой Петра, нырнула в какой-то проход. Запуталась в складках бархата, зацепилась ногой за стальной рельс и головой вперед вылетела на сцену. В опустевшем зале было темно и гулко, как в пещере. Ринулась назад. Не меньше десяти минут носилась туда-сюда по путанице переходов, затем попала в знакомый коридор: распахнула дверь, откинула занавеску и выбежала на середину вестибюля.
Шум голосов тут же затих, на нее уставились во все глаза.
Зрелище было дикое. Она стояла с всклокоченными волосами, лицо красное, платье разорвано.
Бургомистр издал носом трубный звук. Белинда ойкнула, ее мамаша ахнула. Откуда-то сбоку появилась Луиза и присвистнула. Форс пьяно хихикнул. Максимилиан медленно-медленно поднялся с кушетки и выглядел потрясенным до глубины души. Ангренаж открыл рот, схватился за сердце, но опомнился первым:
– Аннет, где вы были? – произнес он с глубочайшим удивлением. – Почему так выглядите? Вы упали?
– Меня чуть не распилили пополам.
Все озадаченно молчали. Ангренаж проявил сообразительность.
– Кто? Пильщик? Вы что, решили повторить подвиг той экзальтированной дамы, о которой я вам рассказывал? – спросил он таким голосом, словно его вот-вот хватит удар. – Боже мой, но зачем?!
Она разозлилась.
– На меня напали, бросили в тот ящик и включили автоматон. Высокий человек в черном плаще до пят и шляпе. Лицо замотано платком. Он хотел убить меня. Ему это почти удалось.
Ангренаж опять схватился за грудь, а у бургомистра отвисла челюсть. Что происходило с Максимилианом, она не видела – старалась на него не смотреть.
Аннет принялась рассказывать. Она говорила и говорила, жестикулировала, пытаясь лучше донести произошедшее до окружающих, а окружающие смотрели на нее круглыми глазами и разве что только пальцами у висков не крутили. Стало ясно – она, взрослая и самостоятельная девушка, чудом вырвавшаяся из смертельной ловушки, выглядит глупой и смешной, как сочиняющий сказки малыш.
Бесцеремонная библиотекарша озвучила подозрение, родившееся у всех в головах.
– Да она бредит! – громко возвестила она. – Узнаю человека, напившегося медовухи. Сама видела, она хлестала кружку за кружкой. Молинаро! Что ж вы за ней не следили? Заберите ее. Уведите в гостиницу, напоите крепким чаем и уложите в постель.
– Кто бы говорил! – парировала Аннет. – Сами-то вы дули игристое ведрами, как полковая лошадь.
Сказала грубость и ни капли не устыдилась. Луиза не обиделась: напротив, хмыкнула одобрительно.
– Аннет выпила не больше пары глотков этой вашей наркотической медовухи, – раздался холодный голос Максимилиана. – Не несите чушь. Она не галлюцинирует. Что-то действительно случилось. Господин Пендельфедер! На вашем месте я бы принялся за работу.
– Да вы что, господин Молинаро! – возмутился полицейский. – Луиза права. Это бред какой-то. Ну, кто мог на нее напасть? Думаете, в театре посторонний?
– Никого постороннего здесь нет, – вмешался Ангренаж. – Двери заперты изнутри. Потайных входов-выходов не имеется. Сейчас в помещении остались только мы. Все гости ушли.
Он подошел к Аннет и взял ее за руку.
– Тихо, успокойтесь, – мягко проговорил он. – Верю, с вами произошла беда. Но все было не по-настоящему. Вам пригрезилось. Это я виноват. Мне стоило отобрать у вас напиток, не дать вам попробовать его...
Аннет вырвала руку.
– Ничего мне не пригрезилось. Я требую, чтобы вы прошли в ту комнату с автоматоном и осмотрели помещение, – сказала она спокойно. – Сами увидите, что там творится. Я не лазила в тот ящик. Меня в него калачом не заманишь. Автоматон засбоил, лишь это меня спасло. Я кое-как открыла зажимы и сбежала. Идем, ну!
Все стояли, как вкопанные. Аннет глянула на Максимилиана, ища поддержки. Он твердо встретил ее взгляд, но не двинулся с места, словно ждал, что она будет делать дальше. Тогда она набросилась на толстяка в униформе.
– Пендельфедер! Вы полицейский или овощевод, в конце концов?! Это ваш город. В нем происходят странные вещи. Меня чуть не убили вчера в гостинице, и теперь опять напали. Действуйте уже, наконец!
– Ах да, вчера в гостинице, наслышан, наслышан, – пробормотал полицейский. – Фантазия у вас отменная. Управляющий рассказал, как вы его чуть под монастырь не подвели с этим часовым купидоном.
Аннет приготовилась наорать на него. Такой ярости, уверенности в своей правоте и душевного подъема она никогда не испытывала. Близкая встреча со смертью творит чудеса!
Краем глаза заметила, как у Максимилиана дернулся уголок губы, словно он подавил улыбку. Он что, над ней собрался смеяться?! Мерзавец. Впрочем, могло и показаться: она была без пенсне и плохо разбирала выражения лиц.
– Идем!
Не оглядываясь, она смело двинулась за кулисы, а глухо перешептывающаяся толпа механисбуржцев нехотя последовала за ней.
Максимилиан нагнал ее и пошел рядом. Аннет не могла не почувствовать, что он был на ее стороне. Правда, свою поддержку проявлял весьма скупо. Ну и пусть. Она и без него прекрасно справится.
Идти за кулисами в компании – пусть и настроенной поглумиться – было не страшно. Сейчас она им всем покажет!
Но когда ввалились в комнату с автоматонами, ее боевой дух как рукой сняло. Она не верила глазам. Пильщик тихо-мирно стоял в углу, прямой и неподвижный, как часовой, которого по недоразумению вооружили вместо винтовки плотницким инструментом. Ящик закрыт. Сумочка лежит на столе. Ни следа произошедшего.
– Ну? – скептически вопросила Луиза. – И что мы тут делаем? Я в этой комнате миллион раз бывала. Все на своих местах.
Форс вздохнул и полез обниматься с куклой Маргариты.
– Бедняжка, – Линда погладила Аннет по плечу. – Я помогу Максимилиану отвести тебя в гостиницу. А хочешь, пойдем к нам домой? Тут рядом.
Ах, он уже для нее Максимилиан!
– Еще чего, – буркнул градоначальник. – Пусть идет к себе в гостиницу. Будет ей хороший урок. Эти столичные дамочки пропадают в синематографе с утра до ночи, смотрят всякий романтический бред, а потом выдумывают невесть что. Будь моя воля, я бы все эти экранные поцелуйчики и страсти запретил, а ленты сжег.
– Гильоше! – укорила его жена. – Что ты за пень бесчувственный! Девочке плохо. До гостиницы идти далеко, она упадет по дороге! Пусть переночует здесь, в театре, на кушетке в вестибюле.
– Если все произошло так, как вы описываете, – подал голос Ангренаж, – вашим черным человеком мог быть только тот, кто остался в театре. За то время, пока вы отсутствовали, мы все ненадолго покидали вестибюль. Петр сбежал, в здании его нет. Я выходил несколько раз. Проверял, заперты ли окна, двери, в порядке ли зал... Остальные тоже выходили. И Форс, и Пендельфедер, и Гильоше, и его жена с дочерью…
– Ну да, выпито-то за вечер было много, – проворчал бургомистр.
– Я не выходила, – отрезала Луиза. – Была занята: убирала со столов. И, к вашему сведению, у меня отличный мочевой пузырь.
– Мы прекрасно обошлись бы без этих ваших анатомических подробностей, – заметила госпожа Гильоше и чопорно поджала губы.
– Странно, – подала голос Линда, – а я вот почему-то я не сразу нашла вас, когда подходила спросить про новые журналы. Вы потом появились словно ниоткуда.
Линда безмятежно хихикнула, а Луиза оскалилась и бросила невыносимо ядовитым голосом:
– Милая, если бы ты поменьше стреляла глазками в господина антиквара, то увидела бы, что я возилась у столика за колонной.
– Вы тоже выходили, господин Молинаро, – заметил Ангренаж, учтиво склонив голову.
– Да. Пытался найти Аннет. Не догадался, что она отправилась бродить по закулисью, поэтому искал ее у входа. Кроме того, я видел, что вы заперли вашу потайную дверцу.
– Верно, запер, – кивнул Ангренаж.
– Она была открытой, – сообщила Аннет.
– И ключи от нее есть только у вас, – подытожил бургомистр с мрачным злорадством и сложил руки на груди, чтобы подчеркнуть неоспоримость своих слов. – Значит, вы – главный подозреваемый, Ангренаж.
Механик с ненавистью глянул на градоправителя, затем обвел присутствующих острым взглядом, в котором читался вызов. Библиотекарша хищно усмехнулась.
– Никакой ты не подозреваемый, Карл, – успокоил его Пендельфедер благодушно. – Это была галлюцинация.
– Как выглядела ваша галлюцинация, Аннет? – спросил механик деревянным голосом. – Рост, стать?
– Он был долговязый, – неуверенно ответила Аннет. – Как Луиза, Петр или господин Молинаро. Кажется, худощавый, как вы, Карл. Широкоплечий, как… как господин Гильоше, но повыше. И… – Аннет колебалась, прежде чем произнести следующие слова, – он щелкал и скрипел при ходьбе. Двигался очень странно, словно и не человек это был вовсе, а… – она закончила тихо, – автоматон.
– Бред чистой воды, – вздохнул Пендельфедер. – Этот мед давно пора запретить.
– Таких искусно сделанных автоматонов не бывает, – устало подтвердил Карл. – Они не могут самостоятельно двигаться и совершать сложные действия. Даже мастер Жакемар не сумел создать подобное. Придется признать: ничего этого на самом деле не случилось. Или это была магия – или безумие, что, впрочем, одно и то же.
Аннет в отчаянии смотрела на него, отказываясь верить его словам. Она не могла не заметить, что Карл, хотя и пытался успокоить ее, был глубоко встревожен. На его лбу появилась складка, а руки он глубоко засунул в карманы своего нелепого плаща, в который уже успел облачиться, собираясь домой. Внезапно Аннет почувствовала жалость: Ангренаж выглядел смертельно усталым, и она впервые отметила, что плащ его был изрядно потрепан, даже нитки в полах торчали; видать, и впрямь с финансами у городского механика было туго. Карл единственный встал на ее защиту и проявил хоть какое-то сочувствие. Но она твердо решила не сдаваться. Хватит с нее выглядеть перед всеми пустоголовой дурочкой!
– Ищите улики, Пендельфедер, – упорно сказала Аннет. – Вы должны поймать негодяя, кто бы это ни был. Я не верю в призраков и магию, а если это все же был автоматон, то он материален и кто-то натравил его на меня. Вы тут все отлично смыслите в механике.
Полицейский юмористически поднял брови к залысинам и фыркнул, но все же принялся бродить по помещению, кряхтя и ворча.
– У меня порвалось платье, когда я выбиралась из ящика, – вспомнила Аннет. – Тут должен быть лоскут или нитки…
– Этот? – спросил за спиной Максимилиан.
Все повернулись. В руках он держал кусок черной ткани с блестками.
– Я снял его с рельсы в комнате со сферами. Плотно зацепился за крючок, – медленно сказал он.
– Что и требовалось подтвердить, – обрадовался полицейский. – Платье вы порвали там, а остальное – галлюцинации. Все, расходимся. А вам, милая, – отечески обратился он к Аннет, – я рекомендую никогда не пить крепкие алкогольные напитки. И не принимать наркотические вещества. Я знаю, вы там в столице многое себе позволяете… особенно богема. Артисты, поэты, писатели, оккультисты… чудной вы народ. Не живется вам спокойно, все бы нервы себе щекотать. Нет, чтобы поискать вдохновения среди природы, в саду, на огороде… Будь я поэтом, я бы не писал поэмы о героях и пустых мечтах. Я бы написал о капусте.