– Да, хорошо. Передайте господину Барте, что я от графа Лакруа.
– Сию минуту… – Слуга исчез за дверями.
Леон присел. Взял в руки широкую чашку. Втянул воздух. Это был степняцкий чай. С молоком, мукой и маслом. Более всего эта смесь напоминала суп. В процессе приготовления она неоднократно разогревалась для добавления определенных ингредиентов. Леон осторожно отпил. Во вкусе чувствовались соль, какие-то травы. Может быть, полынь?.. В степи часто дует ветер. Его холодное дыхание выстуживает все вокруг. Масляная пленка на поверхности чая долго не дает ему остыть.
Леон чувствовал себя комфортно в этой комнате. По какой-то причине совершенно непривычная низкая мебель и странный чай, более похожий на суп, нравились ему. И запах конского пота, трав, все то, чем пропиталось жилище потомственного степняка Барте, казалось Леону чем-то знакомым. Умиротворяющим. Тут хорошо думалось. Тревоги будто бы оставались снаружи, за расписной деревянной дверью.
Глядя на стены, покрытые нитевидным орнаментом, на войлочный пол, Леон снова подумал о том, как велика Империя. Как огромна его страна, где сотни самых разных народов варились многие столетия в общем котле, смешались, перепутались, но не потеряли все-таки своей сути, культуры, обычаев. И при этом они могли жить совсем рядом друг с другом. Буквально в соседних деревнях, городах, улицах. Обмениваться товарами, подарками. Быть разными и в то же время одними и теми же. Подданными Империи!
Леон вспомнил свою деревню. Подумал, что слишком мало знал о том, откуда пришел его род. О том, каким образом вышло, что поселились они в этих местах. Почему деревня называлась Выселки. И почему эльфов в этих краях называли лесовиками, а драконов – змиями. Жизнь в их краях была трудна, часто они просто выживали. Но кто-то же должен был знать все эти вещи, которые и составляют то, что называется культурой, особенностью того или иного народа, племени. Почему в их деревне всегда праздновали середину лета? Почему купались в проруби после бани зимой? Почему всей деревней выходили биться с врагом, если такой приходил, хотя при этом каждому казалось, что не дело крестьянина воевать?.. Но если случалось что-то страшное, мужики вздыхали, снимали со стены топор и шли драться, выручать, спасать, помогать… Почему? Так сложилось? Почему отец не только работал до седьмого пота, но еще и думал о чем-то высоком, копался в своей душе, искал ответы? И то же самое сейчас делает Леон. Почему?
Снаружи послышался шум. Дверь распахнулась.
На пороге показался улыбчивый, толстенький, чуть ли не круглый господин Барте.
– Добрый день, добрый день! – Сияющим колобком он подкатился к Леону, пожал руку. – Чем могу вам помочь, чем могу вам помочь?! Любые лошади к вашим услугам, любые.
– Я от графа Лакруа…
– Да будут его дни наполнены радостью! – воскликнул Барте. – Мой слуга передал мне, и я торопился, так торопился! Чем могу помочь любезному графу?
– Вот бумаги… – Леон протянул Клаасу конверт. – Мне нужны четыре лошади. Для дальнего путешествия. И.
– По какой местности? – неожиданно спросил Барте.
– С-степь. – Леон немного помедлил с ответом. – Лес. Мы пойдем по разным землям.
– Я спрашиваю потому, что для каждой местности нужна своя лошадь. Так мне будет проще подобрать вам что-то особое. Подходящее. – Он посмотрел на Леона выжидающе.
Врать не хотелось, но и всю правду говорить…
– Наверное. – Леон лихорадочно вспоминал уроки географии, наконец нужное слово всплыло в памяти. – Лесостепь.
– Ах, вот как… – как показалось Леону, чуть разочарованно протянул Барте. – Это не просто. Совсем не просто.
Он наконец развернул бумаги. Прочитал листок. Удивленно вытаращил глаза.
– Ах, вот оно что. – Он посмотрел на Леона будто бы по-другому. – Я подберу вам лошадей лично! Лично! Прошу вас. Садитесь. Сейчас слуги принесут еще чай, еще сладости. Садитесь, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Я сам, я лично.
– Но я бы хотел посмотреть.
– О, вы разбираетесь в лошадях? – Взгляд Барте сделался хитрым.
– Нет, но…
– Ну так зачем утруждаться?! – Степняк засмеялся. – Скажите. Какие-нибудь особенности, может быть, большой груз?
– Да, один из моих спутников, скажем так, упитанный человек.
– Понимаю, понимаю. – Барте, пятясь задом, вышел из комнаты.
Леон сел на место и задумался.
С одной стороны, Клаас Барте был человеком известным. Он поставлял лошадей в императорские конюшни. Но с другой стороны. Кто знает, в каких интригах он может быть замешан?.. Наверное, правильно, что Леон не сказал ему ничего конкретного о предстоящем путешествии.
В дверь постучали, и вошел давешний слуга. Выражение его лица было по-прежнему кислым, но теперь он по крайней мере старался выглядеть почтительно.
Слуга принес поднос с новой порцией чая, теперь заваренного уже по другому рецепту. Еще более ароматному и сложному. На тарелочке лежали тонкие ломтики фруктов в сахаре, шербет, халва и орешки в сахаре и корице.
Молча, с поклонами, слуга поставил поднос перед Леоном и удалился.
Желание покидать эту гостеприимную комнату пропало.
Барте подбирал лошадей около часа. Все это время Леон, теперь уже не сидя, а развалясь на мягких круглых подушках, наслаждался вкусными лакомствами.
Через час он, отяжелевший и подобревший ко всему на свете, направился к дому, теперь уже не на бричке, а верхом. Следом за ним двигались, привязанные друг к другу небольшим караваном, три лошади. По уверениям потомственного степняка Клааса Барте, самые лучшие.
Так, не спеша, Леон добрался до дома Лакруа. Там он определил лошадей в конюшни графа, хоть и тесноватые, но все же вполне достойные. Задал животным овса и налил воды. До отъезда оставалось всего несколько часов.
Когда юноша направился к дому, у дверей его встретил садовник. Как всегда немного нетрезвый, с туманным взором, он лениво щелкал ножницами в недрах розового куста. Увидев Леона, он помахал ему рукой.
– А господина графа нет сегодня. С утра. – Голос садовника был хрипл и слегка гулял, норовя дать петуха. – С утра, нет. Гуляют.
– О… Ну что ж… – Леон остановился в раздумьях.
Эта заминка была принята садовником за желание поговорить. Он тут же бросил большие садовые ножницы и подобрался поближе.
– Коней привез?
Леон кивнул.
– В стойло, значит, отправил?
– Да…
– А ты знаешь, что от них пожар может быть?
– От кого? – Леон понял, что напрасно остановился у дверей. Ловушка захлопнулась.
– От коней! – обрадовался садовник. – Я тебе расскажу, как один раз едва не сгорел! Да-да! Едва не сгорел. Могу даже показать шрамы.
Он начал расстегивать бретельки фартука.
– Нет-нет. Не стоит! Я верю.
– Ожоги на все тело! Вот досюда. – И он провел рукой по животу. Леон обрадовался, что не стал смотреть на «шрамы». – Дело зимой было. В самом конце!
– Может быть, в другой раз, – сделал Леон слабую попытку. Обижать садовника не хотелось, он был в общем-то добрым и безобидным мужичком, который всю свою жизнь посвятил этому саду и производству нехитрой выпивки, совершенствуя и то, и другое.
– Нет-нет. Ты послушай, послушай. Полез я на сеновал. Ну, там, по делам. А кони – они же… Простите, гадят. Гадят и гадят! Вот гадят они и. А это все я же и убираю. В кучу. Куча большая. Сразу за сеновалом. Ну, так проще. Сенцом закидал, и не пахнет. А по весне какое удобрение! Все ж розы только рады, а у меня лучшие розы в столице, лучшие. Это тебе кто угодно скажет. Почему? Потому что люблю их, как родных, и навоз, значит, подсыпаю.
Он заулыбался. Леон попытался осторожно отойти в сторону, но садовник ухватил его за рукав.
– Так вот. Лезу я, значит, на сеновал. А вилы, вилы с другой стороны прислонил. И глупость сделал, знаю, но… – Он всплеснул руками. – Так уж…
– Выпил, поди?
– Что ты?! – Садовник замахал на Леона. – Лошади этого не терпят! Даже слабый запах для них… ух! Как красная тряпка на быка. В общем, лезу. И вдруг чую, представляешь, стог подо мной поплыл! Ну все, думаю, сейчас я на свои же вилы и налечу, пропала моя душенька. Это ж глупость какая – так помереть-то! С одной стороны вилы, с другой… вот оно самое, удобрение! Куча. Вот посюда. – И показал себе на грудь. – Ну, думаю, что тут выбирать?! Толкнулся ногами, да как бултыхнусь!!! Так по шею и засел.
Леон фыркнул. Картина виделась ему забавной.
– Конечно, теперь-то смешно. А тогда я чуть не утонул. Кучища-то выше головы навалена была. Чувствую, тону. Вот же судьба-индейка, если не на вилы, так в дерьме захлебнусь. Испужался! Не то слово. Но на носочки встал. То ли на камень, то ли на еще чего. Стою! Тянусь к свету божьему! Только бы, думаю, не сорваться. А на улице морозец, птички. Хорошо жить как! Ой. Все грехи свои вспомнил. У всех прощения попросил. Только бы, думаю, не соскользнуть. И вдруг, понимаешь, стою я и чую… горячо.
– С чего бы? – через смех спросил Леон.
– С чего?! А с того! Это ж вещество… – Он повертел в воздухе пальцами. – Там же про… процессы идут! Мне один монах-алхимик объяснял. Когда меня мазью от ожогов лечил. Там, говорит, слово такое мудреное, хер… фер… о, фер-мен-тация! С выделением, значит, тепла. И этого тепла там накопилось – страшное дело. Я ж соломкой-то прикрывал. Оно ж там преет. Чувствую, не то слово, что горячо, уже горю весь! Как в кипяток попал! Ну, как заорал-то… не то что Жак, сам господин граф прибежал. С тех пор глотку-то и подсорвал. Громко не могу, все внутри что-то клохчет, как у курицы какой. Ну и ожоги, да. Лечился потом. Так-то. Так что от лошадей этих пожар может быть. Если б зима подзадержалась или еще чего, соломка начала бы тлеть, а потом и того. Так что теперь я это… удобрение… заранее раскидываю. Чтобы, значит, не было этой, фер-мен-тации. Вот так. А еще со мной было…
– Вы опять рассказываете свои ужасные истории? – послышался юный голос.
Леон поднял слезящиеся от смеха глаза и увидел Киру.
Девушка стояла на пороге и с легкой улыбкой смотрела на Леона.
– Ох ты! – Садовник чуть за голову не схватился. – Простите, юная госпожа, я ж не знал, что вы дома. Я б такое при вас не рассказывал ни в жисть! Уж простите!
– Ладно! – Кира махнула ручкой. – Слышала я это уже сто раз.
Она спустилась, взяла Леона под руку.
– Я, пожалуй, украду у вас нашего оруженосца. – И девушка повела Леона по аллее.
Садовник подхватил свои ножницы и, тихо ворча что-то под нос, полез в кусты.
– Вы его больше слушайте, – проворковала Кира. – Он еще и не такое расскажет.
– Его история показалась мне забавной. – Леон чувствовал, как напряглись мышцы руки, которой касались пальчики девушки.
– Конечно, у него вся жизнь забавная. Я когда-то любила его послушать. Пряталась у окошка, когда они с Жаком. – Она посмотрела на Леона и неожиданно спросила: – А почему вы не выходите в сад?
– Я? – Леон поперхнулся.
Кира остановилась, оглянулась по сторонам.
– Ты. – Ее тонкие руки поползли по его одежде, коснулись шеи, щек, волос. Она сделала шаг ближе к нему. Леон почувствовал ее дыхание. Такое жаркое. От нее пахло цветами, какими-то неземными травами… У него закружилась голова, как тогда ночью. Он вдруг увидел ее глаза близко-близко. Ее губы оказались такими мягкими, влажными и нежными.
Они целовались долго-долго. Потом Кира отодвинулась. Поглядела Леону в глаза, схватила его за руку и побежала с ним к флигелю. И уже там, прямо на пороге снова впилась ему в губы поцелуем.
Леон услышал будто сквозь сон, как шуршат ее одежды. Ощутил жар ее тела, такого нагого, прекрасного, юного.
– Ты же уезжаешь?! – прошептала Кира, глядя ему в глаза. – Уезжаешь?!
– Ненадолго. – Леон понял, что едва соображает, не понимает даже, о чем она говорит. – Ненадолго.
– Ты не вернешься?! Никогда не вернешься! Я не хочу, чтобы ты уезжал!!!
И она прижалась к нему. Леон обхватил ее, поднял и понес на второй этаж.
Глава 23
Внизу загрохотали сапоги. Леон вздрогнул, подхватился, выныривая из сладкой неги.
– Леон! Леон! Ты тут?!
Кира нырнула под одеяло с головой. Леон подошел к лестнице, свесился вниз.
– Кто там?
– Это я. – На лестнице показался Артур. Его лицо было перепугано, глаза широко раскрыты. – Мы тебя искали, пока.
– Что случилось? Сколько сейчас времени? – Леон испугался, что опоздал.
– Не знаю, часа три. Ты не знаешь, что ли? Такое делается. – Артур пошел было наверх, но Леон подумал, что его не стоит пускать в спальню. Дернул со стула покрывало, завернулся в него и спустился вниз.
– Говори толком. Что происходит?
– Столица на чрезвычайном положении. Волнения.
– Какие волнения?! Что ты несешь? Где ребята?
– Ну ты вообще как в лесу живешь! Посла же убили! Эльфийского. И волнения теперь. Толпы граждан там. Шут знает что происходит. Нас всех загребли в оцепление. Вячко отменил все увольнения. Всех согнал в замок, оттуда двинули к посольству. Сейчас взяли его в кольцо, держим. Все ждут чего-то.
Леон ошарашенно сел в кресло.
– Вот тебе раз. Вот и съездили. Что ж теперь будет?
– Значит, ты никуда не едешь? – спросила Кира. Она, обнаженная, сидела на лестнице, устало подперев голову. Ее длинные красивые волосы укрывали грудь. Артур, вытаращив глаза, отступил на пару шагов. Оступился, едва не упал.
– П-простите, – пробормотал кадет. – Я… я на улице подожду.
– Нечего ждать, – бросил Леон. Он направился к своей одежде. – Иди в оцепление. Делайте все, что нужно. Я попробую выяснить, что к чему. Думаю, скоро увидимся.
Артур кивнул и, старательно отворачиваясь от Киры, вылетел за дверь.
Она проводила его растерянным взглядом, потом стала молча смотреть, как Леон одевается.
– Ты ведь все равно уедешь? – спросила она.
Леон промолчал.
Кира вздохнула.
– Я должен, – хмуро сказал Леон, застегивая камзол. – Должен.
Она ничего не ответила. Леон почувствовал смутное раздражение. Почему он должен отчитываться? Но все равно сказал:
– Я вернусь.
Она покачала головой, закрыла лицо ладонями.
– Знаешь, мне кажется, что даже если ты вернешься, то… тебя все равно не будет. Ты станешь другим. А я… – Ее плечи вздрогнули. Она сжалась. – А я люблю тебя именно таким.
Леон отложил пояс с мечом, подошел к ней, обнял. Кира прижалась к его груди. Он почувствовал, как дрожит ее тело.
– Глупая, я вернусь.
Она замотала головой, замолотила его в грудь кулачками.
– Вернусь, вернусь… – Леон прижал ее к себе. Поцеловал ее волосы, такие легкие, воздушные, пахнущие травами, летом, жизнью. – Конечно, вернусь. А ты жди. Так надо.
– Кому?! Кому надо?!
– Всем. Людям. Мужчины уходят, женщины ждут. Так всегда было. И будет. – Он отстранил ее, заглянул в глаза. Кира отвернулась.
Буркнула:
– Не смотри. У меня глаза красные…
Леон засмеялся. Крепко ее поцеловал. Схватил пояс и, прицепляя его на ходу, выбежал из флигеля.
– Жди меня!
Он ушел не оборачиваясь. Так было лучше.
Поймав извозчика, Леон направился к зданию Имперского Совета, здраво рассудив, что в минуту кризиса его наставник будет скорее всего там. Извозчик, крупный мужик с широкой черной бородищей, оживленно вертелся на козлах. Наконец он не выдержал:
– А слыхали, гражданин, что делается-то?
– Слыхал, – неохотно ответил Леон.
– От-то дела! – Возница покачал головой. – Говорят, эльфы подкоп делали. Прям в центре города! Это что ж делают, черти?! Как же так можно-то?
– Какой еще подкоп? Слухи это.
– Не слухи, не слухи, нет, – затараторил извозчик. – Наши мужики-то говорили, что сами слыхали, как в ночи подводы с землей из города едут. От так. Все, значит, вывозили. Чтобы, значит, без следов. А еще говорили наши мужики-то, что по подземельям сплошь эти остроухие ходят. Все вынюхивают. И нашего брата туда не пускают! Так-то. В любой момент может случиться.
– Что случится?
– Это. Вторжение! Вот. Как полезут из нор. И все, что делать-то нам тогда? Господам оно, конечно, легче. А простому люду что же? Я вот сейчас по Нижнему городу и не езжу. Только тут. Все спасусь в случае чего. А тем, кто в Нижнем, тем все, крышка точно.
– Вздор! Вздор говорите гражданин! – рыкнул Леон.
– Может, и вздор, вам виднее, – неожиданно легко согласился мужичок. – А только точно вам скажу я, что если бы не маркиз Бауэр, так точно никакой надежды нет.