– Аш! Подожди! Посмотри на меня еще раз. Неужели ты веришь в это сам? Посмотри мне в глаза. Вспомни, как сильно я любила тебя, вспомни, пожалуйста, ты не можешь так со мной. Вспомни все, что было между нами.
Резко обернулся и, схватив за плечи, притянул к себе, а я не могла успокоиться, я рыдала и цеплялась за его плащ:
– Неужели я похожа на ту, что способна предать? Я… ТВОЯ. ШелИ. Ты так назвал меня. Помнишь? Ты придумал мне имя? Назвал своей! Аш, прошу тебя, дай мне шанс все рассказать, объяснить.
– Не похожа, – глухо сказал он и сильнее сжал мои плечи, до синяков, до хруста, – в том-то и дело, что не похожа, – наклонился к моему лицу, втягивая запах, на секунду закрывая глаза и я физически почувствовала внутри него борьбу и даже надлом, который жутким треском рычания зазвенел в ушах. Распахнул глаза и оскалился, – не похожа, но ты самая жуткая тварь в этом мире, полном самых адских тварей. Потому что они честны в своей сущности, а ты химера. Ты уродливое порождение ада. Ты омерзительна. Противна. Ты воняешь предательством, и я бы выколол твои лживые глаза, чтобы не смотрела на меня так! Отрезал язык, чтоб онемела.
Оттолкнул от себя и вышел из шатра, а я медленно сползла на пол, захлебываясь слезами.
Через несколько минут ко мне привели Ариса и Шай. Увидев их, на секунду забыла обо всем. Радостно вскрикнула, когда они бросились ко мне. Арис беспрестанно кричал «мама», обнимая и целуя мое лицо, а Шай робко жалась ко мне всем тельцем. Я целовала сына и девочку, шептала ласковые слова, утешала и успокаивала их, прижимая к себе. Чувствуя, как постепенно боль обуяла меня всю, окутала и сжимает тисками. Что будет с нами? С ними?
Аш не пощадит никого. Я могла бояться эльфов, но его я боялась сейчас намного сильнее. Потому что я помнила, кто он и на что способен.
– Мамочка, забери нас отсюда, забери, мне страшно! Они тебя били, мамаааа? Давай уйдем, пожалуйста! Здесь холодно и ветер воет ночью.
Они говорили, что убьют нас, если ты не придёшь. Но я сказал, что придешь обязательно.
– Да, мой хороший, обязательно. Я бы не смогла не прийти за тобой. Всегда помни об этом.
Зацеловала глаза, щеки, дрожащие губы, прижала к себе с отчаянной силой.
– Я так люблю тебя, мамочка.
– Я тоже люблю тебя, безумно люблю тебя, Арис.
– А папа? Он жив? С ним все хорошо?
– Да, милый, твой папа жив. Он с нетерпением ждет тебя домой. Очень ждет.
– Я так скучал по нему.
Смотрю в голубые глаза сына и понимаю, что он и есть живое доказательство моей измены, и ничто не поможет мне. Аш никогда не поверит. Впрочем, какая разница, если он теперь враг? Если он войдет в Огнемай и убьёт всех моих воинов. Впустит туда эльфов. Разве ради этого Аша стоило умирать? Стоило пройти все муки ада, чтобы узнать, что все напрасно? Мне хотелось орать и рвать волосы на голове, мне хотелось отказать им, заставить уйти ни с чем или дать отпор, но я сильнее прижимала к себе детей, глядя остекленевшим взглядом в пол. У меня нет выбора, и Аш прекрасно об этом знает. Теперь я уже не сомневалась – он способен убить детей.
В эту секунду я подумала о том, что, наверное, было бы лучше, если бы он и правда умер. Лучше оплакивать родного и любимого, чем смотреть, как этот родной стал чужим и как он топчет грязными эльфийскими сапогами все, ради чего я выносила эту невыносимую боль годами.
Вернулась стража, и от меня отодрали детей, я слышала их крики, я видела, как они тянут ко мне руки, и сердце обливалось кровью. Я сама сходила с ума, кричала вместе с ними, но беззвучно.
Когда Аш вернулся в шатер, я уже ни о чем не просила. Я смотрела на него и понимала – он вынес нам приговор и приведет его в исполнение с присущей ему жестокостью, потому что я действительно забыла, кто он – передо мной самый жуткий и безжалостный монстр Мендемая. Он не пощадит. Для него я предательница, а Арис живое этому доказательство.
Под пристальным взглядом демона меня подняли с пола и вывели из шатра. В этот момент я поняла, что больше не живая. Это не тогда я умерла, когда сжигала чье-то тело, которое дьявольским образом было похоже на него, я умерла сейчас, когда поняла, что все эти годы он был жив и примкнул к нашим врагам, в тот момент, как я считала свои потери, оплакивала мертвых, которые погибли с его именем на губах, он готовился нас уничтожить.
ГЛАВА 9
В шатре до сих пор витал ее запах, им пропиталось все вокруг и одновременно хотелось смыть его, содрать с кожей и вдыхать до умопомрачения. Увидел ее так близко – и все полетело к дьяволу, вся уверенность, презрение, ненависть.
Обернулся и сам чуть не сдох, сжал руки в кулаки. Представлял эту встречу миллионы раз, прокручивал в голове, даже говорил с ней мысленно, убивал и воскрешал, но наяву все иначе. Все острее и больнее.
Погрузился в дымку голубых глаз и пошел ко дну.
Сомнения. Они ворвались в мозги, когда увидел, как дрожат её губы и подбородок, как слезы застыли в глазах, как она идет к нему, шатаясь, протягивая руки. А он застыл и не мог пошевелиться, его раздирал голод. Пятилетний адский голод по ее глазам, рукам, губам, голосу и запаху, по всему, что касалось её. И он рвался наружу, сбрасывал цепи, разбивал силу воли, всю гребанную решимость не видеть, передать послание через гонца, и не смог. Хотел посмотреть на неё, понять, что чувствует, что она, чувствует, мать ее. Забыла ли она его? Что скажет, когда увидит?
Прикоснулась к щеке, а его дернуло, как от удара хлыста и захотелось в изнеможении закрыть глаза, чтобы наслаждаться тонкими пальчиками, которыми она гладила его лицо так хаотично и лихорадочно, словно искала на нем изменения, как и он в ней, и хотелось взвыть, потому что она не изменилась. Даже взгляд. В ней ничего не изменилось, это он изменился в который раз. НЕ сдержался, прижал к себе и чуть не заорал от наслаждения, не зарычал от переполнявших эмоций. Как же она пахла тем самым счастьем и обещаниями рая в аду. Проклятая, она дала ему то, чего он никогда не знал и знать не хотел. Раздувала в нем огонь, распаляла все сильнее и сильнее, а потом отобрала тепло, а огонь остался. Ледяное пламя обжигало и замораживало одновременно. Прижать к себе и испепелить. Выпустить из пальцев только мертвую. Чтоб никому и никогда. Только его.
Аш голодал по ее телу так сильно, что даже эти объятия заставляли скрипеть зубами, чтобы не наброситься сейчас и здесь… Опрокинуть на пол, задрать юбку и зверски отыметь, оставляя полосы на алебастровой коже, помечая каждый кусок ее тела ранами и шрамами, уродуя и клеймя. Но даже в сексе она изменила его за те два года, что был с ней. Он научился отдавать, а не только брать. Ни к одной женщине он не прикасался так, как к ней.
А потом как лезвием по нервам – она принадлежала другому. Он так же обнимал её, ласкал и брал это роскошное тело. Когда она впервые отдалась ему? Сколько времени прошло после исчезновения самого Аша? Проклятые образы сводили с ума, вытягивали из него нервы, как струны и рвали, кромсали, заставляя рычать и ломать стены, слышать хруст собственных пальцев и не чувствовать боли.
Да! Думать об этом! Не забывать не на секунду! Впитывать ее запах и понимать, что он не чистый, он провонялся другим телом, другим потом и спермой. Сука! Как же больно даже прикасаться к ней. Сам не заметил, как схватил за волосы и отодрал от себя. Ненависть граничила с безумием, и чем больше она говорила, тем больше он ее ненавидел, потому что сердце откликалось на ее слова, а внутри просыпался зверь, которому хотелось ее смерти. Немедленной. Он то взлетал в космос от бешеного восторга, то падал в яму с грязью и тонул там, захлебывался каждым ее словом, каждым лживым взглядом. Если бы ненависть можно было потрогать, то под пальцами растеклись бы реки крови, отравленной, едкой, как серная кислота. Он чувствовал, что его разъедает до костей и в воздухе витает вонь горелого мяса. Это ненависть растворяется в кислороде, превращая его в отравленную серой атмосферу.
Сколько раз эти губы шептали ему о любви, а руки обвивали его шею. Она научила его нежности, и она же будит в нем адскую жестокость.
Запах ее крови, словно ядерный взрыв в сознании, которое переворачивает наизнанку. Монстр ревет, мечется, скалится. Он хочет всего. Сейчас и немедленно… и ее тело, и ее стоны, и ее крики боли. Чтобы корчилась у его ног и орала. Он бы резал ее на кусочки, наживую, впитывая каждую грань страданий, утоляя ими свою собственную боль.
Но рано. Слишком рано. Аш хочет вернуть себе все, что потерял, и тогда можно думать о том, как поставит ее на колени, как растерзает при ней предателя Фиена, на ее глазах, чтоб видела, чтоб знала, что значит терять.
Но были и мгновения, когда хотелось прижать к себе снова. Слизать слезы со щек, целовать дрожащие губы и верить. Снова верить. Чтобы монстр затих в своей развороченной берлоге, успокоился. Смотрел на нее, как голодающий смотрит на отравленный кусок хлеба и желание сожрать, откусить хоть маленький кусочек, затмевает все, даже осознание, что потом яд разъест все внутренности. Никогда и никого Аш не хотел так сильно, как её, потому что имел всё, мог взять, отнять, отодрать, то, что решил сделать своим, но ничего не было так нужно, как эта сучка с серебристыми волосами. С ней не вышло… Именно с ней. С той, в ком был уверен, препарировал свою грудную клетку и позволил сжимать тонкими пальцами его сердце, гладить огненный цветок, а она раздавила то единственное хрупкое и нежное, что зародилось в нем с ее появлением. Теперь он покрыт уродливыми шрамами, цветок гниет и увядает, а сердце… иногда Ашу кажется, что его больше нет, на его месте дыра и она кровоточит, не затягивается, а засасывает в черную бездну его самого, выпуская на волю то жуткое, что дремало в нем, в то время пока цвел цветок. Ничто не вечно, даже бессмертие условно, что говорить о любви и верности смертной, которая почувствовала свободу, избавилась от Хозяина.
Ушла, а он стиснул челюсти и закрыл глаза, слышал, как трещат клыки, как крошатся кости. Еще немного – и он спустит зверя с цепи, скажет ему «фас», и тогда ей не позавидуют даже те, кто орут под пытками в Аду, потому что ее пытка будет бесконечно долгой. Теперь Аш ждал именно этого часа, когда она будет в его власти целиком и полностью.
***
Смотрел, как опускается мост и чувствовал пульсацию адреналина в висках.
Чем ближе ворота, тем сильнее пульсация. Его город. Его замок, стены, камни, все его. Ступить на родную землю. Наконец-то, спустя столько лет.
Никогда раньше не представлял, что для него это имеет такое значение. Он научился привязываться и сейчас точно не знал: это он сам изменился или всегда был таким. Грязная кровь, смешанная с простой смертной, портила истинного демона. Лишние эмоции, приносящие только разочарования. Вверху развевается знамя с огненным цветком, трепещет на ветру, сияет пламенем. Бросил взгляд на башни – увидел нескольких воинов с повязками на левых руках и удовлетворенно поджал губы. Они готовы. Ждут. Затаились.
Тиберий сдержал слово. Если все пойдет, как надо, они перебьют остроухих, словно крыс. Одним ударом две цели. Стратегия – это его конек. Только нарастающее напряжение от ожидания, невероятная сила воли уже дали трещину после встречи с ней. Его вот-вот взорвет, и тогда все вокруг превратится в пепел, даже от Огнемая камня на камне не останется.
Сколько раз Аш въезжал за эти ворота и его встречали радостными воплями и преклоненными коленями, а в последний он привез с собой свой подарок. Свое собственное, персональное проклятие. Даже Демоны могут быть проклятыми. Старая ведьма сказала ему об этом еще семь лет назад, а он не верил. Кстати, где эта хитрая стерва? Исчезла еще тогда, когда его лазутчики взяли детей, перерезав охрану. До нее он тоже доберется.
Когда за последним из воинов-эльфов закрылись ворота, отряд замер, ожидая приказа Аша, а он окинул взглядом демонов, узнавая каждого из них, замечая новые лица и чувствуя, как внутри поднимается бешеная волна гордости – они добились того, чего он хотел. Они вошли в Огнемай. Дальше он поведет их на Тартос, Аш достаточно изучил проклятую местность, чтобы не оплошать в бою. Знал все ловушки и лабиринты. В этот раз Балмест лишится головы. Окончательную победу Аш будет держать за белые волосы высоко в воздухе, а потом швырнет церберам обгладывать холеное лицо Балместа.
Бросил взгляд на Фиена и на Шели, бледную, дрожащую, рядом с ним, верхом на белой кобыле. Одета в военную одежду, на поясе меч. Фиен накрыл ее руку своей и внутри Аша снова возродился зверь. Захотелось убить их обоих на месте. Наплевать на бой с эльфами, пришпорить коня и снести головы обоим одним взмахом меча. Впился в рукоять с такой силой, что хрустнули кости.
Отметил про себя незаметное перемещение демонов по стене, смену прицела у лучников. Отлично. Они тоже предупреждены.
Помедлил несколько секунд и скинул капюшон. Раздался ропот, кто-то вскрикнул, а потом пронесся шепот, ошарашенных воинов:
– Аш… это же Аш… Мать вашу! Это он!
– Да, это Аш, – сказал так громко, что собственный голос зазвенел и потерялся среди острых шпилей дворца, а он смотрел, внимательно вглядываясь в растерянные лица, в округлившиеся глаза воинов и закричал:
– Я привел их к вам – рвите проклятых на части!
И сам обернулся к стоящему рядом эльфу, выдерну меч из ножен и полоснул остроухого по горлу. Холодная кровь забрызгала лицо Аша, и тот оскалился от наслаждения. Наконец-то первая эльфийская смерть от его руки за долгие годы. Демоны бросились на эльфов, со стены полились потоки жидкого хрусталя и горящей смолы на белокурые головы остроухих. Засвистели стрелы над головами, вонзаясь в синюю массу накидок, окрашивая их в черный цвет. Час истины. Час расплаты, ради которого он терпел так долго, что, казалось, уже сам не верил, что это время придет.
– Предатель! Проклятый демон предал нас… сука! Убить тва.. – Закричал один из командиров Балместа и захлебнулся на полуслове кровью, из его горла торчала стрела, пущенная лучниками.
– Аш! За Аша! – рев толпы и первый звон стекла о стекло.
По телу байстрюка прошла триумфальная дрожь, он с воплем бросился в самое пекло, резать и колоть, выдирать сердца и отрезать уши, швыряя их церберам, которые добивали тех, кому не посчастливилось выпасть с седла. На волю вырвался сдерживаемый годами гнев и извечная ненависть к эльфам, впитанная кожей еще с детства. Триумф и адреналин, жажда крови и запах смерти.
Этот коктейль он желал, мечтал о нем и грезил им, когда нападал на своих же, и убивал ради иной, высокой цели, жертвуя одними ради тысяч других, когда выполнял поручения Балместа и когда трахал его сестру, останавливая себя каждый раз, когда хотелось убить суку, оторвать голову и как мячик швырнуть венценосному остроухому ублюдку. Когда-нибудь и эта мечта осуществится.
Мясорубка, напоминающая резню на скотобойне. Под вопли эльфов и демонов, скрестившихся в самой жуткой битве, но их отличало одно – демоны не боялись смерти, они готовы были умереть за каждый клочок земли, а эльфы трусливо оборонялись, мечтая выжить и вырваться из пекла. Аш видел, как они в панике бросались к воротам и на них обрушивался град стрел и потоки смолы. Вы хотели Огнемай – получите твари. Жрите вместе с собственными языками и кишками.
Наколол одного из эльфов на меч и поднял в воздух, глядя в распахнутые от боли и ужаса глаза.
– Вот так выглядит смерть, ублюдок, – тот изо всех сил цеплялся за лезвие, чтобы не соскользнуть вниз, неосознанно, харкая кровью, отрезая себе пальцы, пока не обмяк и Аш не отшвырнул его в сторону, как кусок мяса.
Услышал женский крик и резко обернулся. Заметил ее среди дерущихся, с мечом нагло. Мчится, рубит направо и налево, как осатаневшая. На мгновение залюбовался, забывая обо всем и проклиная дуру за то, что полезла. Твою ж мать! Шели и в самом деле дерется с ними? Значит, Аша не обманули? Это правда. Чокнутая идиотка. Он бы не позволил даже приблизиться к полю боя.