Проклятие черного аспида. 1 книга - Соболева Ульяна "ramzena" 9 стр.


– Пусть войдет.

На секунду перестало биться сердце, оно остановилось, и я задержала дыхание. Внутри что-то дернулось, как задетая старая струна. Она издала ноту, похожую на стон, и задрожала в жажде повторения. Тихо, спокойно… Это галлюцинации от усталости.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула, в проеме показалась голова гонца, он приподнял полог шатра, жестом приглашая войти.

Я переступила порог и остановилась, глядя на мощную спину того, чей голос всего минуту назад вывел меня из равновесия. Разве эльфы не блондины? У этого длинные черные волосы, достающие до поясницы, перехваченные на затылке в тугой хвост.

Там, внутри, все еще дрожала струна, я чувствовала ее трепет, покрываясь мурашками… потому что с ней в унисон уже тихо стонала вторая… они плакали тихую мелодию воспоминаний. Тех, которые обычно приходят только по ночам.

– Господин, Падшая здесь…

– Пошел вон. Оставь нас одних! – как надоевшему псу, который, поджав хвост, быстро ретировался из шатра.

Теперь мне уже казалось, что у меня подгибаются колени, сердце билось о ребра, как подстреленное, а струны внутри начали кричать. Еще секунда – и я сползу на пол. Я бы узнала этот голос среди воплей миллионной толпы.

Но это не может быть он, не может, потому что я сама… его похоронила.

Обернулся – и я хотела закричать, но не смогла, только рот открылся, а перед глазами на секунду потемнело. Я смотрела, и мне казалось, что мое сердце зашлось в немом вопле отчаяния. Узнавание мгновенное. Доли секунд – и внутри все орет, рыдает, воет. Стук собственного сердца и шумное дыхание заглушает все звуки вокруг.

Не знаю, сколько времени прошло. Наверное, вечность. Я молчала, приложив дрожащую руку ко рту, задыхаясь. Легкие обжигало кипятком. Каждый вздох – боль. Настолько сильная, что мне казалось, это последний. Я больше не вздохну и не выдохну.

Оранжевые глаза сверлили меня насквозь, пронизывали, впивались в те самые обрывки сердца и поджигали их, резали, кололи, но я смотрела только в них и горела изнутри, полыхала, как факел.

Сделала шаг навстречу, пошатнулась, всхлипнула. Не могу идти. Ноги не мои и руки не мои. Я вся онемела. В груди нарастает рев, вопль безумия, но я не могу сказать ни слова.

Это не может быть он, и все же это он. В нескольких шагах от меня. В черных штанах и синей перевязи на мощной голой груди, исполосованной шрамами.

Новыми шрамами, потому что старые я рисовала с закрытыми глазами… штрихами слез каждую ночь, даже чертила пальцами, закрыв глаза в отчаянном желании прикоснуться.

Он смотрит по-прежнему в глаза, не шевелится. Не произносит ни звука. Сделала еще один шаг и поняла, что сейчас с ума сойду, если уже не сошла. Хочу кричать и не могу, хочу сказать хоть слово, но вместо звука только дыхание со свистом и слезы…Они сами катятся по щекам.

Еще несколько шагов преодолела, словно, на ногах свинцовые гири. Остановилась совсем рядом, закрыла глаза, вдыхая его запах. Да, это он. Пусть лгут мои глаза, пусть лжет мое проклятое сердце, но я ни с чем не сравню этот запах. Любимые мужчины пахнут особенно, они пахнут общим прошлым, горем, болью и счастьем. Невыносимым, опустошающим счастьем.

Да… вдыхать. Сильнее, глубже. Пружина внутри наконец-то разорвалась, ободрала внутренности шипами. Больно. Очень больно. Я распахнула глаза и протянула дрожащую руку, коснулась колючей щеки. Вздрогнул, смотрит прямо в глаза, а я не знаю, что там… в черных зрачках… И не могу читать этот взгляд, я ничего не могу. Я должна надышаться, поверить, что передо мной не мираж. Второй ладонью касаюсь, глажу скулы и чувствую, как проваливаюсь куда-то во тьму. Сознание плывет, а вместе с ним его образ, он тает в хрустале слез.

Почувствовала, как сжались сильные пальцы на моих плечах. Удержал. Слегка тряхнул. Смотрит в глаза и секунды уже взрываются в висках, клокочут, ревут. Трогаю всего как сумасшедшая. Хаотично, жадно, безумно. Лицо, глаза, волосы, плечи и снова лицо. Пальцы узнают так же быстро, как и слух, и обоняние… но даже если бы и они врали, сердце уже узнало и оно металось в груди, как в агонии, билось и замирало, то толкая меня в пропасть с бешеной высоты, то набирая ее в самую высь, где осознание, рассыпалось на триллионы звезд восторга.

– Аш, – так тихо, что сама себя с трудом слышу, – Аш, – уже громче, – АШ!

Вместе с рыданием, со стоном. Обхватила за шею, рывком, сильно, так, что у самой заболел каждый надорванный нерв, каждый мускул, каждая клеточка кожи. Стиснул в ответ с такой силой, что стало нечем дышать. И пусть. Не хочу дышать. Ничего не хочу. Чувствовать, только чувствовать. Дрожащими пальцами в волосы, зарыться и снова всхлипнуть. Снова секунды иглами в виски. Оседаю в бессилии, а он держит. Крепко. Так крепко, что мне кажется, я вся разломалась на кусочки в его сильных руках. По щекам текут слезы.

Снова обхватила его лицо, изучая, отрицательно качая головой, отмечая каждую черточку, каждую морщинку. Впился в мои волосы пальцами, сжимает сильно, а потом резко к себе, к губам, застыли в миллиметре друг от друга. Глаза в глаза. И я вижу, как там начинает сгущаться магма, сверкать языки пламени. Еще не замечаю, как его пальцы на затылке сжимаются все сильнее, пока не дернул силой назад.

– Узнала... – глухо, как сквозь вату.

Не могу говорить, тянусь к нему, а он не дает, держит сильно, до боли, но мне и так больно внутри, что я почти не чувствую, что он сейчас вырвет мне волосы. Мне хочется прижаться к нему снова, так же сильно.

– Страшно?

Нет. Не страшно. Я с ума схожу, я не знаю, что мне сделать с собой, чтобы перестать дрожать. Но не от страха, а от раздирающей меня радости и вопросов. Множества вопросов. И я не могу пока произнести ни один из них. Все настолько мелкое и ничтожное, не важное и пустое по сравнению с тем, что ОН ЖИВ!

– Начинай бояться, потому что с этой секунды начался обратный отсчет до того момента, как я убью тебя, – шепотом, в миллиметре от моих губ.

Все еще ничего не понимаю, глажу его скулы и вижу, как искажаются его черты, как огонь в глазах загорается все ярче и ярче. Ярость, ненависть… но я не готова понять ни одну из них, я слишком в себе, слишком счастлива, ошарашена, на грани обморока.

– Сука, какая же ты лживая подлая сука, – проводит пальцами по губам, а я вся трясусь, чувствуя, как еще мгновение и я зарыдаю, – как же можно так лгать глазами, дыханием…Как же можно лгать слезами? – провел пальцем по щеке, размазывая слезы и снова по губам.

– Ты жив, – первое слово, и тут же ответом кривая усмешка на чувственных губах. Хохочет мне в лицо, надтреснуто, страшно. Только глаза не смеются.

– Ошибаешься – мертв. Мертвее не бывает.

Только я ничего не слышу. Потом. Все потом. Все еще касаюсь лица, шеи и кончиками пальцев по шрамам на груди.

– Жив… любимый, – непроизвольно и так тихо, со стоном, словно, не веря самой себе.

Ударил наотмашь по губам и во рту собственная кровь. Соленая, горькая, отрезвляя, вырывая из пучины эйфории и волшебства в реальность.

– Еще хоть раз назовешь так – отрежу язык.

В горле застрял крик, дрожу всем телом, не понимая, что он говорит. Почему? Что с ним? Разве он не рад меня видеть? Где-то вдалеке сознания первые сомнения, первые проблески мыслей. Еще не понимание, только отголоски. «Где он был все это время?».

– Аш! Это я… Это же я, – облизывая разбитые губы, захлёбываясь слезами, наконец-то почувствовав голую ненависть кожей, каждой порой, он отдавал ее мне своим диким взглядом, он вбивал ее в меня, выражением лица.

– Ты. Это ты. Я не слепой и не глухой, но лучше бы и ослеп, и оглох, потому что смотрю на тебя, и хочется убить прямо сейчас. Разодрать на ошметки. Смотреть на тебя и рвать когтями, – рычит в лицо, а я чувствую, как пол уходит из-под ног.

– Аш, – колени подгибаются, но он крепко держит за волосы.

– Хозяин! Начинай вспоминать кто я для тебя. Я твой – Хозяин, а ты моя вещь!

Кажется, ты забыла об этом.

Дернул к себе, заставляя стать на носочки.

– Вещь, которая осмелилась решить, что она имеет право распоряжаться собой и раздвигать ноги перед инкубом. Вещь, которая мне изменяла, трахалась с другим, стонала под другим, вышла замуж за другого. Предала меня! Возомнила себя равной!

– Аш… все не так! – быстро качая головой. – Любимый!

Ударил по щеке – и в голове зашумело, хрустнули шейные позвонки, мне показалось, что этот удар мог меня обезглавить, будь он посильнее. Сглотнула слюну с кровью и посмотрела на него невидящим взглядом, сквозь туман слез и непонимания.

– Заткнись и слушай меня, тварь. Ты сейчас увидишь своего ублюдка, а потом вернешься в Огнемай и откроешь ворота, поняла? Одно неверное движение, и я зарежу твоего звереныша, как котенка или освежую и лоскутки кожи пришлю тебе в коробке, а дочь отдам на потеху эльфам.

Постепенно до меня начинало доходить, что происходит и занемевшие пальцы стали замерзать. Аш знает о замужестве, о детях, о Фиене. Конечно, знает! Ведь это он меня заманил сюда. Месть? Ревность?

– Начинаем понимать, что происходит? – сжимает мои волосы еще сильнее, так, что теперь слезы катятся от двойной боли. – Да! Ты умная, маленькая, лживая сучка. Наконец-то включила мозги?

– Ты … ты… это ты все…

– Да, я. Правильно. Именно я.

Нет! Этого не может быть, качаю головой, чувствуя, как зуб на зуб не попадает. Так не может быть! Нет! Только не это. Мы воевали с его именем на губах против него самого? Мы несли потери, потому что он расставлял ловушки?

– Ты не мог, – голос сорвался, как и я… в пучину дикого непонимания и отрицания.

– Мог, – притянул к себе ближе, – представлял, как ты с другим, представлял, как мой лучший друг трахает тебя и ведет мою армию в бой, вешает мой флаг на побежденные города, занимает мое место везде, даже в постели с моей женщиной – и мог!

– Нет! – закричала в искаженное ненавистью лицо. – Нет! Аш! Все не так! Фиен... он

Снова пощечина. На это раз сильнее, и хватка на горле, так, что перехватило дыхание и глаза расширились.

– Правило номер один – не произносить его имя вслух при мне, потому что он уже мертвец, – приподнял меня на вытянутой руке, – правило номер два – забыть обо всем, что было и вспомнить, кто ты такая – никто, – сильнее сжал пальцы, – правило номер три, – ты – шлюха, которая изменяла мне и родила чужого ребенка, больше не имеешь права разговаривать, пока я тебе не разрешу.

– Я не изменяла тебе. Аш, все не так, ты ничего не знаешь, пожалуйста, посмотри на меня. Я бы никогда… я так ждала тебя, Аш. Я оплакивала тебя. Не было ни секунды, чтобы я не думала о тебе.

Снова хохот. Унизительный, громкий, как раскаты грома в оглушительный и смертоносный ураган.

– Я же сама похоронила… Я же с ума сошла, когда увидела тебя… мертвого. Пожалуйста, не говори так. Выслушай, дай мне возможность сказать. Аш…

Хватка на горле ослабла, и я снова обхватила его за лицо обеими руками. Он слышит, мои слова действуют, только не замолкать, достучаться.

– Это же я. Посмотри мне в глаза. Видишь? Там ты. Там всегда был только ты, как и в сердце, как и в душе. Верь мне, Аш, ты же можешь все узнать, войди в мои мысли, посмотри. Я прошу тебя!

Слезы катятся по щекам, смешиваясь на разбитых губах с кровью. Сжал мое горло сильнее, заставляя распахнуть глаза шире и впиться пальцами ему в плечи. Размазал мою кровь большим пальцем по щекам и подбородку. Смотрит на губы, потом снова в глаза, и я не вижу больше в них себя. Пусто.

Там так пусто и холодно, что в ответ я уже не горю, а тлею, и это не слезы, это пепел катится по моим щекам. Внутри уже все выжжено, ничего не осталось, и надежда трепыхается, машет обугленными крыльями, она вот-вот задохнется от гари и смрада.

– Я и так все знаю! – тряхнул, заставляя посмотреть на себя. – Где мои дети, Шели? Где мои дочь и сын? Где ты бросила их, чтобы они не мешали тебе трахаться с инкубом? Ты специально избавилась от них?

Лучше бы он ударил меня еще раз. Лучше бы задушил прямо сейчас. Потому что это невыносимо. Я бы стерпела все обвинения, зная, что он сам не ведает, что говорит… но только не ножом в раскрытую рану, только не туда, не туда, где непросто болит, а все разворочено до мяса и гниет живьем, причиняя самые невыносимые страдания.

– Они…они…мертвы, – последнее слово навзрыд, захлебываясь слезами.

– Сука!

Отшвырнул в сторону с такой силой, что я проехалась по полу животом. Приподнялась на руках и увидела, как он приближается ко мне тяжелой поступью, склоняется надо мной, снова поднимает за шиворот. Нет, это не мой Аш. Это тот Аш, которым он был до меня, а моего больше нет.

– Я бы многое простил тебе, тварь, но их смерть я не прощу тебе никогда! Ты сдохнешь. Это вопрос времени, когда. Но я обещаю тебе, что это будет очень мучительно и очень больно.

– А где был ты? – простонала я, чувствуя, как отчаяние вгрызается мне в горло вместе с его сжатыми пальцами. – Где ты был все это время, пока мы умирали и нас гнали, как скот отовсюду, когда за нас назначили награду и искали по всему Мендемаю, где ты был?

Сорвалась на крик, вцепилась сильнее в его плечи.

– Собирал себя по кускам! Пока ты развлекалась, празднуя мою смерть вместе с любовником.

Когти впились мне в горло, распарывая кожу. Он потерял человеческий облик, но мне не было страшно. Не сейчас, не в ту минуту, когда он и в самом деле умирал… у меня внутри он корчился в агонии и возрождался тот, кто выжег мне на плече клеймо и насиловал меня, как дикое животное.

– Нет, мужем. Даааа! Он же стал твоим мужем, и это его ублюдок, который сейчас сидит на привязи в клетке вместе со своей сестрой. Когда ты рожала его детей, мразь. Ты вспоминала наших? Ты думала о них, а, Шели? Они не снятся тебе по ночам? Ты хоть знаешь, как они умирали?

– А тебе мы не снились? – прохрипела, глядя в оранжевые радужки, чувствуя, как замерзаю от его слов, от жестоких упреков, вспоминая, как голодали, как нас загоняли в ловушки и преследовали, как решилась отдать их Мелиссе, чтобы спасти. – Пока ты здесь уничтожал вместе с эльфами своих собратьев, мы снились тебе, Аш?

Сказала и ужаснулась – он же с ними! Как я сразу не поняла, он и есть тот, кто морил нас голодом в Огнемае, тот, кто убивал воинов, кто завалил все выходы наружу. Мне казалось, я сейчас заору, мне казалось, что я вся превратилась в пульсирующую боль. Он все эти годы был с ними. Я оплакивала его, сходила с ума и рвала на себе волосы, а он был с Балместом!

Даже не думая вернуться обратно. Ко мне и к детям. Он предал нас. Всех нас.

– Заткнись! – прорычал мне в лицо. – Иначе я раздеру тебя на части прямо сейчас, заморю голодом всех, кто остался в Огнемае и зарежу твоих детей, как когда-то зарезали моих.

– Ты нас бросил… – понимание, словно хлыстом по спине, по сердцу.

– Нет, не вас. Тебя! И не бросил, а забыл. Ты опять никто и ничто. Моя рабыня. А теперь я оставлю тебя здесь. Ты увидишь свое отродье и вернешься в Огнемай, откроешь нам ворота. Поняла?

– Ты убьешь их всех за то, что считаешь меня и Фиена предателями? – я не вверила, что слышу и говорю это. Казалось, ничего более жуткого я в своей жизни не произносила.

– Это мое дело, что я с ними сделаю. А твое дело – закрыть рот и молиться дьяволу, чтобы прожить подольше. И чтоб твои дети прожили. Вспомни, кто я, и представь себе, ЧТО я способен сделать со всеми вами.

Так не может быть, он не может говорить мне этих ужасных слов. Это не он.

Не мой Аш. Не тот, кто любил меня, кто шептал мне нежные слова, качал на руках наших детей и с обожанием смотрел на них. Тот Аш никогда бы не сказал мне этих слов… А, может, не было ТОГО Аша? Может, это я себе его придумала? Как все остальное, как и эфемерную преданность, патриотизм, мечты о свободе. Может, кроме меня, их ни у кого и не было?

Аш отшвырнул меня в сторону и направился к выходу, но я догнала, вцепилась в полу плаща. Я должна. Еще один раз. Достучаться, ведь там, под ненавистью, не могло все исчезнуть. Ведь он любил меня, я же знаю, что любил. Я чувствовала это. Пусть никогда не говорил мне этих слов, но я читала их в его глазах.

Назад Дальше