— Да ладно, чего уж, — отмахнулся Серёга. — Кто знает, может, это в последний раз…
— Типун тебе на язык!
После трёх дней обильных возлияний водка показалась мне практически безвкусной. Ладно хоть помогла расслабиться. Во всяком случае, волнение ушло. Мелькнула запоздалая в своей нелепости мысль: «Вот, опаньки, и уволился с работы».
— Не боишься?
— Нет, — ответил я, с каким-то равнодушием оглядывая бабок на поляне. — Я, можно сказать, всю жизнь мечтал пришельцев встретить. Только не думал, что так глупо с ними познакомлюсь.
— А вот, к примеру, если они предложат тебе с собой лететь, ты согласишься?
— Сразу. Не раздумывая.
— Ну и дурак.
Кабанчик поискал, куда бы швырнуть пустую бутылку, и вдруг дёрнул меня за рукав.
— Смотри! — ахнул он и потыкал в небо загипсованным мизинцем.
Я задрал башку и онемел.
Из облаков, из фиолетового марева сгущающихся сумерек на поляну спускался корабль. Корабль пришельцев. Я понял это сразу, и здесь не требовалось никаких объяснений: просто ничем, кроме корабля пришельцев, эта штука быть не могла и не хотела.
Не знаю почему, но раньше, думая об инопланетянах, я всякий раз представлял себе летающую тарелку — две такие здоровенные суповые миски донцами наружу. И непременно серебристую, с оконцами, иллюминаторами, прожекторами, антеннами… И чтоб на ножках. Что поделаешь! Наверно, это был стереотип, вынесенный мной из голливудских фильмов, ну там — «И. Ти.», «Звёздные войны», близкие контакты какого-то там рода…
Так вот. Знайте, что всё это — полная чепуха.
Во-первых, космический корабль пришельцев оказался шаром. Гладким, идеально круглым шаром диаметром с хорошую многоэтажку; этакая маленькая планетка. На Земле таких летательных аппаратов ещё не создали, это точно, так что вы сами можете решить, вру я вам или не вру.
Во-вторых, корабль был чёрным. Чёрным, как застывший вар, как хорошо начищенный сапог. Я даже не смогу сказать поэтому, что он собою представлял — какой-то аппарат, живое существо или сгусток силовых полей. Он весь как бы являл собой одну большую каплю, вдруг сорвавшуюся вниз с ночного неба и теперь достигшую земли.
Ну и в-третьих, не было в нём, как в известной детской загадке, «ни окон ни дверей» (не знаю, правда, как насчёт людей). И уж конечно — никаких антенн. От этого корабль, впрочем, совершенно ничего не терял и даже смотрелся как-то внушительнее, что ли…
Вы только не подумайте чего. Это я сейчас сижу такой спокойный и уверенный в себе, рассказываю вам, что мы с Кабанчиком увидели. А в тот момент мы совершенно перестали соображать. Исполинский чёрный шар снижался безо всяких звуков, очень мягко, очень плавно и при этом ужасно быстро рос. Был момент, когда мне показалось, что он нас вот-вот накроет и раздавит. Поляна для него была явно мала. Кабы не выпитая водка, мы бы непременно бросились бежать не разбирая дороги, а так — остались на местах.
Часть старушек разом охнула и подалась назад. Кто мог вприпрыжку побежал на край поляны. По кустам пронеслось шевеление — спецназовцы готовились к захвату.
И тут произошло странное.
Я не знаю, чем всё дальнейшее можно объяснить. Впоследствии я не раз размышлял, что у пришельцев должен быть на этот случай отработан механизм работы во внештатных ситуациях, когда корабль могут обнаружить люди вроде нас. Наверное, это было поле или какой-то газ. Если газ, то никакого цвета или запаха я не заметил и не ощутил. Впрочем, что это я — какой в сумерках цвет… Как бы там ни было, а только бегущие к кустам старушки зашатались и одна за другой осели в высокую траву. А молодой спецназовец, лежавший в соседней с нами ложбинке и до этого невозмутимо щупавший воздух коротким стволом своего «Абакана», вдруг ткнулся мордой в землю, выронил оружие и обмяк. В кустах опять задвигались, раздалось несколько команд, потом вдруг затрещали ветки — и всё стихло. Где-то впереди, как чёрный гриб, мелькнула среди трав денисовская шляпа, но потом исчезла и она. Мы с Кабаном переглянулись, совершенно ничего не понимая, потом развернулись обратно лицом к поляне и продолжили наблюдение.
«Старушки» загружались на корабль. Садиться чёрный шар не стал, вместо этого завис буквально в нескольких метрах над землёй. Старушечьи фигуры с тросточками мелькали в воздухе и быстро исчезали в чреве корабля. Было их, наверно, штук триста. Ни люков, ни подъёмников, ни каких-нибудь лучей мы не заметили. За считаные минуты все «кибербабки» без суеты и спешки были приняты на борт, зловещий чёрный шар несколько секунд помедлил, словно разворачивался, а затем исчез в ночном небе так же быстро и бесшумно, как и появился.
— Ни хрена себе… — пробормотал Кабан.
Это были первые слова, произнесённые на поляне за всё время эвакуации.
Дальше была тишина.
Как оказалось, чёрная громада вырубила всех. И бабушки (те, настоящие, которых оказалось штук примерно двадцать — двадцать пять), и все спецназовцы, и парни от науки со своей аппаратурой, и майор, и даже несгибаемый Денисыч, — все валялись без сознания. Сначала мы с Кабанчиком перепугались, с пьяных глаз подумав, будто всех поубивало, но потом они постепенно стали приходить в себя, и мы успокоились.
Майор рвал и метал. Он построил своих людей и долго потрясал кулаками перед строем, обещая показать всем кузькину мать и небо в алмазах за то, что никто не догадался захватить противогазы. (Впрочем, думается мне, они здесь вряд ли помогли бы — пришельцы явно применили какое-то психотронное оружие, что-то вроде широко направленного излучателя.) Гэбисты нервно переглядывались и молча сносили разнос. По крайней мере, хорошо ещё, что оружия никто из них не потерял.
Стайку оставшихся перепуганных старушек под конвоем отправили обратно в Пермь, предварительно допросив и прозондировав моим плеером на предмет излучения радиоволн. Плеер, кстати говоря, оказался единственным работающим прибором. Аналитики бесновались и рвали на себе волосы: у них оказались стёрты все записи в видеокамерах, сожжён ресивер спутниковой связи, а на жёстком диске ноутбука исчезло даже форматирование. Хипповатого вида косматого парня — единственного из них, кто по студенческой привычке конспектировал всё происходящее в блокнот, — едва не затискали и не зацеловали до смерти. Теперь это были их единственные данные.
Однако больше всех комплексовал Денисыч, который, по его словам, уже вплотную подобрался к кораблю и только около него вырубился окончательно.
— Эх дык, как же это я оплошал! — сетовал он. — Ещё б чуть-чуть, и я бы точно пару бабушек там повязал!
Получалось, что из всех свидетелей посадки корабля в сознании всё это время оставались только мы с Кабанчиком. Но пока все пребывали в беспамятстве, мы посовещались и решили никому о том не говорить.
Позже я не раз пытался вспомнить, восстановить в памяти события того дня и понять, что именно произошло, почему на нас с Серёгой не подействовала техника пришельцев. И всякий раз я приходил к одному-единственному выводу: просто мы с Серёгой были… пьяны. Да-да, пьяны, и в этом-то всё дело, пьяны глубоко и безобразно, до потери равновесия, как душевного, так и телесного. По-видимому, какие-то активные каналы в наших мозгах были заблокированы спиртным, и излучение (или что у них там) нас не затронуло. С тех пор я часто думаю, что, может быть, недаром все эти летающие блюдца наблюдают чаще всего какие-нибудь алкоголики, наркоманы, бомжи и слабоумные, свидетельствам которых всё равно потом никто не верит.
Было сильное желание поделиться своими мыслями с Сан Санычем или с учёными. Но я промолчал.
Прошёл месяц.
Мы встретились с Кабанчиком в одно из воскресений, снова в парке возле оперного театра. После всего пережитого как-то не хотелось ворошить воспоминания. Нас затаскали по комиссиям, допрашивали, переспрашивали, и ладно хоть не били и не вкалывали всякой гадости. Злосчастный гастроном неделю простоял закрытый и опечатанный. В народе гулял упорный слух о тайных махинациях, растрате и банкротстве. Потом магазин открыли вновь, уже с другими продавцами, но на это никто не обратил внимания. Мы с Кабанчиком ходить туда теперь не то чтобы побаивались, но и особой охоты тоже не испытывали.
Кабан сидел на лавочке, курил, пил пиво и жевал резинку. Как он ухитрялся всё это проделывать одновременно, я ума не приложу. Он устроился на новую работу — не то плотником, не то столяром в какой-то институт. Платили там немного, зато работа была спокойнее. Серёга пребывал в прекрасном настроении, я тоже. Мы уже выпили по две бутылочки любимого «Смиховского», и даже лёгкий снег теперь не мог испортить нам хорошего расположения духа.
— Наверное, ты прав, — сказал Кабан, когда я поделился с ним догадками насчёт оружия пришельцев. — Так оно, наверное, и было. Нет, но это ж надо! Не возьми я тогда ту дурацкую бутылку, валяться бы нам там вместе со всеми. А так хоть есть что вспомнить. Вот что получается, когда слишком сильно над чем-то задумываешься. Что-то холодно, — поёжился он. — Может, пойдём?
— Пошли, — согласился я, поставил пустую бутылку под лавку и полез в карман за плеером.
Мы поднялись и двинулись вниз по проспекту Ленина. Снег посыпал сильнее. Прохожие кутались в воротники. Мимо грохотали трамваи, с мокрым шорохом неслись автомобили и автобусы, обдавая нас ледяными брызгами. Кроссовки ощутимо промокли. На носу была зима. Бабушки попадались навстречу часто, но теперь я уже не отводил глаз при взгляде на их лица. Паранойя прошла. Это были нормальные, обыкновенные живые старушки, чьи-то бабушки и мамы, и не стоило их ни бояться, ни подозревать.
— А всё-таки жаль, что они улетели… — Кабан мечтательно посмотрел в пасмурное небо. — Как-то я не так себе всё это представлял — контакт, инопланетяне…
— Ну, улетели они или нет, это ещё бабушка надвое сказала, — хмыкнул я, вставляя в уши наушники. — Зачем им улетать? Все модули же целы. Подновят, наденут новые личины, перепрограммируют и выпустят опять. Не знаю, правда, в качестве кого. Но — выпустят, это уж точно. Мы ведь только одну такую «нишу» разобрали, в которой можно спрятаться, а может, есть ещё… Чёрт, что-то не ловится ни хрена. — Я покрутил колёсико настройки. — Помехи, что ли…
— Погода, — философски бросил Кабанчик. — В такую хмарь завсегда радио не пашет.
Остановились мы у ЦУМа. Завидев, что Серёга сунул в зубы сигарету, стоявшая чуть поодаль девчонка в золотистом дутике с эмблемой «Золотой Явы» проворно подбежала к нам, заулыбалась и замахала лапкой с зажатой в ней такой же золотистой сигаретной пачкой.
— Здравствуйте! — защебетала она. — Вы курите?
— Курю. — Кабан расплылся в приглашающей улыбке. — А что, не видно?
— А случайно не «Яву»?
— Её.
— Тогда у нас для вас специальное предложение. Мы проводим рекламную акцию: если в вашей пачке «Золотой Явы» осталось больше десяти сигарет, мы можем её забрать и дать взамен вот эту, целую. Согласны?
Всё это время я дул в наушники и мрачно ковырялся в плеере, потом мне это надоело, я выключил хрипящий и стрекочущий приёмник и достал из сумки затёртую кассету с Майком Олдфилдом. Старый добрый Майк мне был сейчас необходим как воздух для успокоения нервов. А моей «соньке» после всего пережитого, похоже, требовался капремонт.
Кабан тем временем закончил разговор, распечатал свеженькую пачку трофейных сигарет, подкурил и сладко затянулся.
Девушка повернулась ко мне:
— А вы не курите?
— Нет, — мрачно ответил я.
— Жаль, очень жаль! Тогда до свидания.
Она сунула в карман початую Серёгину пачку, задорно улыбнулась и, жужжа сервомоторчиками, бойко побежала к стоявшему возле обочины микроавтобусу.
2
Соловья байками
Когда в нашу сеть попалась стерлядь, я немного воспрял духом.
А когда попалась вторая, настроение моё и вовсе выправилось. Жизнь, что называется, налаживалась.
Стерлядь — это вам не хухры-мухры, это не какой-нибудь пескарь, окунишка или даже налим. Стерлядь — это вещь. Уху стерляжью пробовали? Нет? Полжизни потеряли. Конечно, ловля стерляди на Белой как бы запрещена, но что делать, если она сама такая дура, эта стерлядь? У нас же сеть, а не какой-нибудь там браконьерский самолов (а в бытность свою рыбинспектором я навидался их достаточно, могу сравнивать). При всём при этом, популяцию мы как бы и не подрывали: промышлять опасно только молодь, а наши трофеи были с руку взрослого величиной — сантиметров восемьдесят. Мечта!
К тому же и ловили мы не на продажу — мы просто хотели есть.
Дико и до ужаса.
Как всегда, всё затеял Серёга. Отпуска мы свои подгадали, чтобы вместе, оба были без подруг, и оба равным образом хотели выбраться куда-нибудь подальше и на подольше. Денег, однако, на хорошую поездку не хватало. Была альтернатива выехать куда-нибудь на Каму и весь месяц просидеть с удочками на берегу, но её Кабан с негодованием отверг.
— Чего мне Кама? — распинался он. — Чего я там не видел, на Каме? Я её и так каждый день вижу. Комарьё, болота, рыбалки приличной нет, вода плохая, выпить нечего…
В общем, он меня отговорил. И правильно, наверное, отговорил. А вот дальше мне его не следовало слушать.
Дело в том, что с недавних пор Кабанчик бредил мотоциклами. Точнее, не мотоциклами, а «байками», как принято их называть в продвинутой среде. Случилось так, что прошлой осенью в Пермь закатилась банда байкеров из Питера или Москвы. Средняя такая банда, человек двадцать пять. Закатилась как бы на фестиваль Rock-Line, который с треском обломился, и, от разочарования и чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, занялась террором местных полицаев. А именно — разделилась на три группы и две ночи куролесила на пермских улицах. Две ночи Пермь стояла на ушах, все гибэдэдэшники валились с ног. Кто знает, тот поймёт: хороший «раздетый» «харлей» не в состоянии догнать ни одна милицейская техника. Ментам оставалось только упирать на знание городских проулков, но банд было три, и они их всё время путали. К тому же в каждую затесались трое-четверо местных — в основном, девчонок. И среди них Кабанчик. Серёга попал туда случайно. Погоняло у одного из рокеров было — Кабан (он и выглядел соответствующе — этакий шкаф в чёрной коже, с вот таким пузом и бородой лопатой, из-под которой, когда парень ухмылялся, поблёскивали нижние клыки). Серёга потусовался с ними, что-то спел, сыграл, потом стали знакомиться: «Ты кто?» — «Кабан. А ты?» — «А я — Кабанчик!» Хохма всем понравилась, и Серёгу взяли с собой. Город он знал преотлично, две ночи не слезал с седла, и, когда летучий эскадрон полночных ангелов исчез из города в дыму и грохоте бензинового выхлопа, ещё недели три-четыре бредил байками и ни о чём другом не хотел разговаривать. В квартире у него теперь все стены были увешаны китайскими плакатами с изображением «Харлеев», на кожаных спинах которых принимали зазывные позы грудастые девицы в микроскопических бикини. Более того, Серёга нахватался каких-то глупых шуток и вставлял их в разговоре к месту и не к месту.
— Знаешь, чем «харлей» лучше девушки? — риторически спрашивал он и сам же отвечал: — У «харлея» не бывает родителей!
Или:
— Знаешь, чем «харлей» лучше девушки? Толстого «харлея» не стыдно показать друзьям!
Ну что тут сказать?
Именно тогда Серёга и загорелся идеей раздобыть мотоцикл или два и вместе с кем-нибудь отправиться куда подальше. Так сказать, странствовать. Например, со мной. И например, на реку Белую, которая в Башкортостане. Где рыбалка, мёд и дешёвый бензин.
Серёга — байкер… Умереть, не встать! Ниже меня на голову, субтильный, с обесцвеченными перекисью волосами ёжиком, он больше походил на сильно высохшего Эминема. Дюжину пудов железа, коими является «харлей», он не в состоянии был бы даже поставить на колёса, случись ему упасть. Правда, водительские права у него были.
Чёрт меня дёрнул согласиться.
В Башкирии я уже бывал — была у нас такая экспедиция. Я проехал этот край вдоль, поперёк и по диагонали, так что заблудиться мы были не должны. Мы разжились хорошей картой, некоторой суммой денег и двумя канистрами бензина, распланировали время на два месяца вперёд и приступили к сборам. Серёга обещал достать мотоцикл, я взялся раздобыть палатки, спальники и прочие топорики и котелки. Маршрут разрабатывать не стали, положившись на случай и на вдохновение.