— Покажи, как это сделать.
— Показать? Легко!
Клетку у нас обозначает, естественно, наш обычный многофункциональный стул — серенький такой, складной. Секач, поигрывая могучими мышцами, — а сама Таня, надо заметить, женщина стройная и крепкая, сложена прекрасно, и не как нынешние фотомодели, а примерно как голливудские звезды пятидесятых, "все при ней" — подходит к клетке. К той самой, где в "первом действии" валялась в луже нелюбимая и беспомощная Хрюшка. Грозно так подходит, но сдержанно; примеривается... и ка-ак швырнет этот ненавистный стул о дальнюю свободную стенку! Кто-то из аудитории аж пискнул — не от страха, а от восторга.
— Вот так, примерно. Еще показать?
И мы повторяем это и второй, и третий раз — да так, что стул пару раз крутанулся в воздухе. Поменялись ролями — понятно, что ломать клетку было сподручнее из роли Секача — и Таня, уже сама от себя, говорит:
— Я бы хотела, чтобы они все вместе, синхронно и слаженно сломали все клетки! И эту — еще разочек, только медленней. И все вместе.
Что звери и сделали. Секач, Волчица, Слон, Жираф и Коала. Уже без грохота и больших усилий, зато вместе, синхронно и красиво. И мы догадываемся, что речь идет о воссоединении изолированных частей, о превращении "зверинца" в какую-то более естественную среду, где у каждого есть свои права и границы.
Когда группа делилась с Татьяной чувствами, возникавшими по ходу ее работы, было сказано много важных вещей, в самой работе остававшихся "в подтексте". Например, об опыте саморазрушения — скверной едой или идиотскими же диетами, трудоголическими подвигами или жизнью с ежедневно унижающим партнером. Например, о своих внутренних Жертве и Агрессоре — у кого же их нет? — и о том, откуда они взялись именно такие; что называется, кто научил. О контакте со своей детской или подростковой — особенно подростковой — частью; о нежелании быть женщиной именно в этот период. О том, что некоторых из нас материнство — одобряемая, "санкционированная" обществом роль — примиряет с нелюбимыми, неприемлемыми аспектами женской жизни, словно дает разрешение быть женщиной... Но "почему-то" как раз в этой роли мы порой становимся агрессивны,
поедом едим
себя и других. О непростых отношениях с менструальным циклом, чувстве брезгливости и страха перед нормальным функционированием своего тела — и вновь о том, откуда такое немилосердное отношение к своей женской природе, где и от кого мы набрались представлений о "грязной" телесной сущности. О депрессии, когда хочется повернуться спиной ко всему миру. О спасительной любознательности. Об отношении к внутренней мужской части — если бывает "внутренний ребенок", то как же без "внутреннего мужчины"? В общем, о важных и разных вещах.Как и любая другая, эта работа могла повернуть совсем в другом направлении: не появись яркий образ дикого Поросенка, я все равно спросила бы, давно ли Хрюшка сидит в клетке и как она туда попала; "детская" тематика от нас никуда бы не делась. А может быть, мы вышли бы на прямой разговор пленницы и самой Татьяны — наверняка им нашлось бы, что сказать друг другу. Когда мы разыгрываем наши истории, "ключ" не столько в теориях и интерпретациях, сколько в реакциях, спонтанно возникающих чувствах и ассоциациях героини: холодно... теплее... горячо, вот оно! Могло быть пять других историй, но родилась все-таки эта. Между прочим, неповторимость процесса — часть его ценности: мы же все понимаем, что в другой группе или в другой день Татьяна рассказала бы другую сказку — и в ней тоже была бы своя правда. Но в этот раз все получилось на одном дыхании — с одышливым трудным вдохом и резким взрывным выдохом. Вся работа заняла меньше часа, нас в тот день ждали еще четыре.
Может, мне бы и хотелось сказать, что "с тех пор они жили счастливо", а Таня питается одними полезными продуктами и больше не нуждается в "вечернем жоре", но... не скажу. Во-первых, я этого просто не знаю, поскольку работа из недавних, а жизнь продолжается. А во-вторых... Сама Татьяна в конце дня сказала:
— Для меня это была история не про еду, а про право на жизнь. Вот даже так.
Но разве бывают истории просто про еду? Конечно, нет. Во всяком случае, в нашей работе. Желание
увидеть больше
— вот что приводит в группу самых разных женщин, это наш "общий знаменатель". Те, кто настроен решать проблемы в том виде, в каком они обнаружились, ищут других способов. Есть таблетки для снижения аппетита, есть аналогичные "таблетки" для всего на свете — они гораздо популярнее, их много, о них легче рассказывать знакомым. Обсуждать новую диету или любое другое принятое средство можно без особых усилий и почти с кем угодно. Обсуждать свою работу в группе, несмотря на то, что при ней присутствовали и в ней участвовали другие люди, — почти невозможно. Или незачем. Не все пути ведут в темный лес. Туда обычно отправляются либо те, кто искушен в таких путешествиях и знаком с их возможностями, либо те, кому именно сейчас туда почему-то очень нужно попасть.До зарезу...
ИСТОРИЯ ВАРИНОГО ВЕЕРА
Варя — очень красивая молодая женщина. Второй брак, второе высшее образование, неброская грация в каждом движении, светящийся в глазах ум и то, что англичане без обиняков называют "породой". В группах таких женщин выбирают на роли благородных героинь, волшебниц и загадочных соперниц. Чувствуется некоторый отзвук строгого воспитания на кавказский манер, склонность промолчать, отвести глаза, сдержаться — возможно, себе во вред. Собственно, и тема ее работы — невозможность выражать чувства.
Вредная приставала-ведущая, то есть ваша покорная слуга:
Что, любые?
Варя (глядя в сторону):
Ну, лирические.
Ведущая:
Это какие?Варя:
Ну, любви(краснеет).
Я встречаюсь с одним человеком, у него семья, у меня семья, я ничего не хочу разрушать, но почему я сказать-то ему не могу? Сразу ком в горле, как будто душит.Ведущая:
Что бы могло быть для тебя результатом твоей работы?Варя:
Понять, что душит. С любовью я, может, и сама разберусь. Есть две меня — одна на публике, где я остроумна, общительна, душа компании. Он, между прочим, тоже. И есть я придушенная, слова сказать не могу...Ведущая:
Давай посмотрим, как это. Где будешь ты — Блестящая, Душа компании?Варя:
Вот здесь. Я свободна, защищена, как будто у меня есть... не знаю, ширма? Маска?.. Большой веер!Ведущая:
Кто мог бы сейчас стать твоим Веером?
(Варя выбирает из группы Веер, меняется ролями.)Варя (в роли Веера обращается к воображаемой публике):
На мне столько всего нарисовано, я переливаюсь, играю. Смотрите все, какие мы красивые, разные, подвижные!Ведущая:
Веер, скажи своей хозяйке, что у тебя с изнанки."Веер" (поворачиваясь к "Варе"):
Я защищаю тебя. Без меня ты беспомощна, тебе страшно. Я с тобой много лет.Ведущая:
Давай увидим, что же без него — когда хочется сказать о важных для тебя чувствах, но не получается.Варя меняется ролями, вновь становясь самой собой. Исполнительница роли Веера остается там, где шумно и "все в порядке", а сама Варя делает шаг в сторону — там в нашей условной реальности предполагается свидание с "человеком, которому не получается сказать...".
Варя:
Здесь я как голая. Ужасно. Вот уже и ком в горле.Ведущая:
Выбери кого-нибудь на роль этого ощущения, поменяйся с ним ролями.Наша героиня в роли Кома в горле заходит за спину "Вари" и резким движением захватывает ее сзади за шею:
"Ком":
Молчи, а то хуже будет.(Кто-то из группы не выдерживает, охает: "Как насильник в подворотне!". Меняются ролями, повтор.)
Ведущая:
Варя, это было с тобой раньше?Варя:
Да. Это первый муж. Так просто, оказывается!Комок в горле превращается в Первого Мужа и получает новые, только что вспомнившиеся тексты, как-то:
Варя (в роли Первого Мужа):
Молчи, овца. Молчи, а то хуже будет. Нечего тебе встречаться с подругами, все бабы сволочи и проститутки. Молчать, говорю!"От себя" она ничего не может ответить, полностью раздавлена, парализована и действительно опускается на колени, зажимая уши руками. По мизансцене похоже на оральное изнасилование, по словесной ассоциации — конечно же, "молчание ягнят". Группа в ужасе: женщины очень болезненно переживают момент встречи с "жертвой в себе", а кто из нас никогда не бывал в этом состоянии?
Ведущая:
Варя, кто мог бы помочь?Варя:
Никто не поможет. Я должна справиться сама.Ведущая:
Да, но сейчас ты у кого-то можешь взять силы, чтобы противостоять, победить.Варя:
Не знаю. Это должна быть женщина, только сильная, очень. Я не знаю таких. Разве что амазонки какие-нибудь подойдут.И мы разыгрываем сцену, в которой действует отряд амазонок. Их три: молодая, постарше и предводительница. Едут верхом — что-то вроде дозора. Видят ругающегося "мачо". Варя, меняясь ролями с каждой из них, совершенно неожиданно для себя сильным, звучным голосом задает им реплики. Вот какие:
— Отойди, мужик, а то как бы конем не зашибить.
— Что он там говорит?
— Все в порядке. Этот — не проблема.
Возникает маленькая рабочая трудность: боевой клич амазонок. Никто не знает, как он должен звучать, но каждая из нас легко может представить этот звук, обращающий врагов в паническое бегство, не правда ли? Варе не кричится, хотя "немота" и "паралич" прошли. Вопим хором, всей группой, помогаем Варе "раздышаться", добавляем звуковых деталей вроде стука копыт и звона оружия... Наконец, в роли Предводительницы Варя издает тот самый боевой вопль, от которого кровь стынет в жилах. Подхватываем. (Уж не знаю, что подумали случайные субботние прохожие.) Звук получается одновременно страшный и красивый. С минуту работаем в режиме эха — если сначала Варя голосом пристраивалась к нашему хору, то теперь группа отвечает на ее боевой клич. Кто-то залез на подоконник, кто-то сел на пол; мы все еще и раскачиваемся в ритме конской рыси... Подтянутая молодая девушка Люба совершенно непроизвольно сдирает с себя "офисную" заколку и оказывается обладательницей буйных кудрей. В общем, "невидима и свободна", как выкрикнула в ночное небо героиня любимого многими романа — кстати, и она была при этом нагой. Занимает все это не больше минуты, а тем временем
Три могучие неторопливые воительницы надвигаются на Первого Мужа, продолжающего повторять, как заезженная пластинка: "Молчи, овца. Молчи, а то хуже будет. Сволочи. Проститутки. Молчи, овца". Сочетание женоненавистнического текста с явной неспособностью противостоять амазонкам "по делу" порождает неожиданный комический эффект: грозные воительницы, а за ними и вся группа начинают безудержно хохотать. Варя все это время в роли Предводительницы. "Русский мачо" прижат к стенке, где ему и велено оставаться. Боевая задача выполнена. Теперь — освежиться в речке.
Практически каждая женщина может вспомнить какое-нибудь залихватское купание нагишом — правда, не верхом на боевом коне, но уж это дело воображения, соединенного с реальной памятью физической свободы, раскованности, острых и радостных ощущений. Вот мы и вспоминаем: визг, смех... Между тем, в этой совершенно не обязательной коротенькой сцене присутствует еще нечто — связанное с потребностью смыть с себя следы унижения, охладить до нужного градуса пламя мстительного гнева и выйти из воды иной, чем в нее входила. Кроме того, оказывается, что быть "голой" — спонтанной, естественной, такой, какая есть, — не только не унизительно, но правильно и легко. Варя прощается с боевым дозором:
Варя:
Спасибо. Вы — моя сила. Я теперь знаю, что это тоже во мне есть."Амазонки":
Если что — только позови.Наша "сцена" вновь пуста, в углу — забытый Веер, в другом — пара стульев, там предполагалась встреча с возлюбленным. Мы никого не вводим на роль этого человека, поскольку не в нем дело; его стул остается пустым. Вот что говорит наша героиня:
Варя:
Я не знаю, что будет завтра, но сегодня я тебя люблю и хочу, чтобы ты об этом знал. Жизнь слишком коротка, чтобы молчать и ждать.(Поворачиваясь к Вееру.)
Ты — часть меня, но нужен не всегда. Я могу обращаться к тебе для удовольствия, для игры, а не от страха.Какая, в сущности, связь между веером, любовью, давним унижением, наготой, немотой и могучей силой амазонок? Веер — принадлежность кокетки, провоцирующей мужчину, но не делающей искренних шагов навстречу, не рискующей эмоционально. "Веер" в широком смысле позволяет не быть откровенной ("голой"), оставаясь привлекательной ("блестящей"). Самое яркое выражение этой двусмысленной позиции — веер стриптизерши. Это, конечно, часть традиционной женской роли, искусства очаровывать и "напускать туману", кружить голову и демонстрировать свою успешность, уверенность, шарм. Об этом самом "веере" написано и сказано немало, причем в основном это наблюдения либо мужчин, либо таких женщин, которые ревнуют к успеху у противоположного пола и не являются обладательницами "веера", не владеют этим искусством. Восхищение и раздражение, азарт преследования и упреки в адрес "коварной", "разбивающей" сердца — чего там только нет. Впрочем, нет одного весьма существенного компонента человеческого общения — сопереживания, понимания. "Веерные" ситуации предполагают отношение к женщине как к красивому объекту, не имеющему собственных чувств. В общем, это вполне соответствует одному из печальных "допущений" традиционной женской роли: "чувствовать" и уж тем более "проявлять чувства" означает "страдать". Не потому ли "владение веером" рассматривается как одно из важнейших женских искусств, порой прямо отождествляемое с женственностью?
В Вариной работе связь блестящего "фасада" с эмоциональной безопасностью названа, так сказать, своими словами, как и ограничения такого игрового, чисто внешнего поведения. В близких отношениях, будь то любовь, дружба или конфликт, "веер" не помощник: он не согреет, а если отношения становятся невыносимыми, им не отобьешься. Варина травма (следы разрушительных, унижающих ее отношений) не изжита, не отработана — "синяки на горле" и "следы оплеух" только лишь прикрыты. Она сама изумляется тому, сколько в ней подавленного гнева и как трудно его выражать. Но без противостояния, без выхода из роли "овцы" ничего не получается — способность откровенно выражать чувства связана, заблокирована — и даже кажется, что намертво. "Амазонки" — это собственная Варина сила, способная защитить без излишней разрушительности, держащая себя не под спудом, но в узде. Интересны в этом смысле образы коней. Известно высказывание Фрейда, описывающее соотношение Эго и бессознательного как соотношение всадника и коня. (Меньше известно другое: создатель психоанализа лошадей недолюбливал и несколько побаивался; параллелей с его отношением к женской силе проводить, так и быть, не будем). Амазонки из Вариной работы абсолютно органичны верхом, они, что называется, родились в седле и даже говорят в ритме конского шага, а купаются, не слезая с коней. Реплика "Отойди, мужик, а то как бы конем не зашибить" может пониматься по-разному, но один из ее смыслов примерно таков: соединение со своим бессознательным дает силу, а силой правят умело. (Кстати, в реальном мире Варя прекрасно водит машину.) Удивительны "биографии" этих персонажей, их связь с общим смыслом работы. Молоденькая — инициация боем (ну, не боем — так, небольшим оперативным мероприятием), и это Варина ситуация. Средняя — не одинока, рядом "боевые подруги", и это тоже Варина ситуация (в группе, по крайней мере). Предводительница, видящая дальше других и оценивающая обстановку, — это тоже Варина ситуация: ее жизненный опыт оставил "боевые шрамы", но она готова быть мудрой в роли Предводительницы и знать, что делать. Боевых кличей, по сути, два: грозный и озорной. Не крикнув "первым голосом", не крикнешь и вторым.