***
Теперь остановлюсь на политике президента по отношению к наиболее общественно значимым социальным группам: националистам, молодежи, верующим, силовикам и государственной администрации.
Для любой страны национализм -- опасное, сильнодействующее политическое средство. Очевидно, что войны, которые ведутся с использованием идей национализма, очень быстро могут стать горячими, даже если начинать их как торговые, например, для протекционизма во внешней торговле. Понятие "свой -- чужой" одно из древнейших, и число проблем, с ним связанных, только увеличивается при росте международного разделения труда (когда зачастую одним странам достается работа, а другим -- доход) и легкости перемещения рабочей силы. Во многих странах националистические настроения проявляются в виде неприязни к мигрантам и беженцам, с одной стороны, и к более успешным соседям, с другой. Усиливается напряженность в даже в отношениях между диаспорами внутри одной страны. Это беда всего мира. Европейцы, живущие в странах азиатско-тихоокеанского региона, часто удивляются, когда узнают, насколько сильны националистические настроения у народов в этой части мира; пожалуй, они сейчас гораздо напряженнее, чем даже в первой половине ХХ века в Европе.
Власть принадлежит спокойным
Максимилиан Робеспьер
Что делать с угрозой растущего национализма президенту? С одной стороны, такие проблемы могут рано или поздно вылиться в массовые демонстрации или даже террор, примеры -- в любом выпуске международных новостей. С другой стороны, публично упоминать о националистических настроениях небезопасно. Они обычно затрагивают понятия нации, к которому многие люди нервно относятся. Опасность возрастает, потому что затрагиваются интересы граждан других стран.
Более-менее удачный пример демонстрирует современная Малайзия: коренных малайцев очень волнует, что доля китайцев и индусов в их стране превысила сорок процентов, причем те и другие -- это экономически активная часть населения, контролирующая торговлю и финансы. Понятно, что подобное положение может привести к гражданской войне. Поэтому в Малайзии еще с конца 60-х годов проводят довольно успешную политику, которая строится на вроде бы взаимоисключающих положениях. С одной стороны, был взят курс на создание "нового малазийца" -- гражданина, для которого родина важнее национальной принадлежности. При этом на ключевые административные посты назначаются, как правило, только этнические малайцы: это предотвращает возможность полного экономического и политического контроля страны приезжими, по крайней мере, до тех пор, пока не будет воспитано поколение "новых малазийцев". Третий фактор успеха -- современный бурный экономический рост, результаты которого сглаживают возможное недовольство.
На этом примере можно сформулировать три основных принципа, которым должна следовать верховная власть, чтобы сдерживать национализм: использовать и пропагандировать только понятия гражданства, а не национальности ("малазиец", а не "малаец", "казахстанец", а не "казах"), при этом преимущество в назначении на ответственные государственные должности предоставлять коренным гражданам и, конечно же, делать все для ускорения экономического развития страны, ее успешного движения в мейнстриме цивилизации.
В других случаях хорош совет "делай как все": раз в странах первого типа предпочитают не замечать растущие националистические проблемы и ограничиваются мантрами про равенство народов, то и любому другому президенту применять какие-то жесткие меры надо только в случае выхода ситуации из-под контроля, при взрыве массового недовольства. Делать что-то упреждающее нецелесообразно: можно нарваться на международное осуждение и санкции.
В политике самое плохое решение -- не принимать никаких решений.
Захария Глоска
израильский политик
Однако сам президент может использовать силу национализма как средство, но ни в коем случае не как цель своих войн. И только если у него есть прикрытие. В качестве прикрытия очень удобны межгосударственные объединения, они дают президенту возможность снять с себя ответственность за принятие не очень чистоплотных, заведомо несправедливых решений, идет ли речь о депортации цыган из Франции или о дифференциации населения в балтийских странах по языковому принципу. Эти действия осуществляются при молчаливом согласии различных комиссий Евросоюза, а значит, разрешены. И это при том, что формально европейская либеральная демократия -- антагонист национализму.
Однако нельзя забывать, что любое национал-движение, хоть национал-социалистов, хоть национал-демократов, опирается в глубине своем на один вид поддерживающих его граждан: национал- идиотов. А идиоты в политике -- одна из самых разрушительных сил.
О молодежной политике говорить сложно прежде всего потому, что на ее проведение влияет численность самой молодежи в разных странах. Например, в восточных регионах молодых людей, до 20 лет, больше половины, тогда как в Западной Европе их в среднем всего шестнадцать процентов. Поэтому вероятность того, что столкновения молодежных группировок с полицией выльются в бунт или революцию, конечно, больше на Востоке. Там студенческие пикеты могут закончиться Тахриром, тогда как столкновения с полицией, сожжение тысяч машин в предместьях Парижа в 2006-2007 годах, погромы в Лондоне в 2011 году, в Стокгольме весной 2013 года привели разве что к изменениям в полицейской системе.
Молодежь в политике, конечно, дестабилизирующий фактор (но далеко не самый важный), из-за того, что ей мало интересны идеи собственности, законов, и никто в молодежных группировках не обеспокоен вопросами предсказуемости верховной власти. Действия молодых людей направлены от противного, подразумевают необходимость коренного изменения всего и вся, и нет специальных рычагов, которыми можно было бы воздействовать именно на молодежь. Поэтому, кстати, с треском проваливались затеи со всевозможными детскими и молодежными парламентами, в частности, с детской ООН и подобными организациями, которые были популярны в 80-е годы в разных странах.
В общем, проблемы молодежи нужно рассматривать совместно с процессами, происходящими в обществе в целом. Учитывать влияние молодежных движений как самостоятельных сил не стоит.
Особо нужно обратить внимание на взаимодействие президента с таким важным общественным институтом, как церковь. Я имею в виду не храм, а религиозную структуру, независимо от конфессии. Единственно правильное поведение любого правителя, если он сам не является религиозным лидером нации, -- это и прилюдно, и в частном общении благодарить церковь и кланяться ее лидерам, кланяться и благодарить, ни в коем случае не переходя к сотрудничеству. Кланяться духовным лидерам полезно, благодарить церковь всегда найдется за что. Но вступать в более тесное взаимодействие с ней означает вступать в войны, которые она ведет издавна. Надо помнить, что основные религиозные конфессии существуют столетия и тысячелетия, на протяжении которых между ними и внутри них произошло очень много войн разного типа, в том числе горячих, очень много расколов и переворотов. Поэтому даже легкие движения извне вызывают волну взаимодействий, которые меняют конфигурацию сил и внутри самой церкви, и в ее отношениях с другими конфессиями.
Все умные люди исповедуют одну и ту же религию. Какую? Умные люди никогда об этом не говорят.
Бенджамин Дизраели
Особенно сложная ситуация может возникнуть, если в стране несколько древних религий, это чревато расколом общества по религиозному принципу. Более того, церковь, как правило, замкнутая структура, внутри которой могут происходить деструктивные процессы. Обычно они загоняются внутрь и прорываются наружу тяжелыми скандалами. У всех на слуху обвинения в педофилии, выдвинутые против католических священников в начале двухтысячных годов. Также известны коррупционные скандалы, произошедшие в 2005-2006 годах в патриархате Греческой Православной церкви, которая, что опасно для власти, не отделена от государства. Разве такие дополнительные проблемы нужны президенту? Зачем ему во внутренней и внешней политике полагаться на силу, повлиять на которую нельзя и которая в большой степени непредсказуема? Тем более не стоит использовать религиозные вопросы при приходе к власти. Глубоко верующие люди любых конфессий априори с недоверием относятся к государственным структурам и их представителям. Верующему человеку духовная власть во многом заменяет гражданскую, а у остальных людей взаимопроникновение государства и церкви может вызывать раздражение. Не говорю уже о ревности верующих других конфессий к той, которая оказалась более обласканной правительством. Поэтому первые лица государства всегда должны демонстрировать равную политическую приближенность ко всем духовным институтам страны. Именно приближенность, то есть равную благодарность и поклоны им всем, а не равное пренебрежение, поскольку в этом случае президента могут упрекнуть в атеизме. В начале ХХI века в большинстве стран это -- серьезное обвинение, равносильное богоборчеству.
Официальное посещение храма, разумеется, уместно только по большим религиозным праздникам. Президенту лучше решать финансовые и юридические вопросы с церковью строго через парламент, в соответствии с законодательством. Говорить о духовности с духовными лидерами надо, но вести работу следует со своим, государственным, департаментом культуры или департаментом просвещения: они-то подчинены правительству, их можно контролировать, им можно приказать, а в случае чего -- наказать их сотрудников. Вести работу с церковью через государственные департаменты стоит и руководителям государств религиозных, где либо церковь не отделена от государства, либо решающее влияние на власть оказывают ценности религии. Если нет отделения конституционного -- разделяйся бюрократически. Такое разделение выгодно и государству, и церкви. Кесарю -- кесарево, а Богу -- Божье.
Еще один острый вопрос -- отношения со средствами массовой информации. Возможность доносить свои мысли до электората и в какой-то степени управлять им с помощью СМИ для президента крайне важна. Но надо ли "кланяться и благодарить" представителей этой четвертой власти? Ни в коем случае. Надо сотрудничать с теми, кто стоит за журналистами, так как непартийной (или некорпоративной) политической журналистики не существует. Поэтому, поблагодарив журналистов за их работу, фундаментальные вопросы президент должен решать не в залах пресс-конференций перед телекамерами, а заранее, в узком кругу олигархов или лидеров политических партий.
Сила слова беспредельна. Удачного слова часто достаточно было, чтоб остановить обратившееся в бег войско, превратить поражение в победу и спасти страну
Эмиль де Жирарден
французский журналист
Конечно, общаться с репортерами президенту нужно как можно чаще, и при этом тщательно отслеживать свои и чужие высказывания. Это особенно важно для претендента на высший государственный пост. Чем ближе будущий президент к верховной власти, тем охотней он должен разговаривать с журналистами и тем меньше следовать их советам. То, что для Франклина Рузвельта журналист Уолтер Липпман был высокоценим как советник -- исключение, только подтверждающее правило.
Надо ли считать четвертой властью представителей интернет-среды, блогеров, лидеров "мировой паутины"? Ответ однозначный: нет. Конечно, век бумажных изданий скоро закончится, но не заканчивается век медиа-корпораций. Каждый пользователь интернета может сравнить -- сейчас в крупных странах сайты даже не очень известных газет привлекают более ста тысяч посетителей в день, а сколько людей читают тексты известных блогеров? На порядок меньше. В любом случае, в интернете или в бумажном виде, корпоративные или партийные, СМИ оказываются более популярными. В любом случае, уже с 2012 года по популярности блоги уступают всем направлениям интернета, кроме разве что еще менее популярных метаигр.
Правитель, разумеется, не может позволить себе оставить без особого внимания армию, спецслужбы и полицию. С одной стороны, завет Дуайта Эйзенхауэра "Не ввязывайтесь в наземные оккупационные войны, а сосредоточьтесь на поддержании силы американской экономики" полезен повсеместно, а не только для США, где ему, кстати, не следуют. Но проблема в том, что разнообразные войны идут всюду, не ввязываться в них нельзя, а силовики -- фактор ведения и победы в войнах, в том числе внутриполитических и торговых. Поэтому стоит как можно шире использовать специальные службы в тихих, негорячих войнах.
А вот боевые спецоперации уже могут оказаться неважными и ненужными. Так, уничтожение Бен Ладена, лидеров Аль-Каеды, в общем, не укрепило безопасности США -- не избавило от терроризма как явления, на место каждого убитого лидера встает десяток новых. Другой пример: в Германской Демократической Республике к концу 80-х годов спецслужбы выловили почти всех серьезных американских и западногерманских агентов. В 1990 году, в дни выступлений и демонстраций против социалистического строя, за объединение с ФРГ, американским властям было просто не от кого получать информацию о положении в политических верхах Восточной Германии. Но это не помогло ГДР сохранить себя как государство.
Никакие, даже самые удачные, действия спецслужб сами по себе не укрепят свое государство и не ослабят чужое. Только соответствие власти развитию государства, по Первому закону правления, обеспечивает ему безопасное существование, в противном случае его ждут мрачные перспективы.
Участвуя в межгосударственных объединениях, выстраивая с разными странами союзнические отношения, президент обязан помнить, что, какими бы тесными и доверительными ни были контакты в союзах, финансирование и командование армии должно оставаться за ним. Нельзя забывать простую истину: если финансирование армии и полиции идет не из единого государственного центра, если снабжение спецслужб и военных осуществляется из нескольких и даже внешних источников -- у правителя нет ни армии, ни полиции, ни спецслужб. Более того, на его территории находятся чужая армия, чужая полиция и легальная иностранная разведка.
Единоначалие должно сохраняться и в военных блоках, даже между союзниками во время войн. Так, в 2011 году Франция, Италия и США в Ливии воевали порознь. А вот английские войска при нападении на Ирак в 2003 году выступали как часть американской группировки, в результате -- ни доблести, ни славы не снискали. Напротив, весь мир запомнил, что Великобритания была сателлитом США в этой бесславной войне.
Замечу, что в ходе совместных бомбардировок Ливии было совершено пятьдесят тысяч боевых вылетов самолетов и запусков крылатых ракет по правительственным войскам -- по одному на каждого солдата ливийской армии. В США полтора миллиона военных; думаю, если сделать полтора миллиона безответных боевых вылетов и запусков ракет по территории США, то в этой стране можно будет установить любую форму правления, хоть монархию, хоть анархию, и американский народ (те, кто выживет) с радостью ее примет, лишь бы больше не бомбили. Без всякого сарказма считаю, что это вполне возможно, когда и если Америка сойдет с острия вектора мирового экономического и социального развития, ее интересы войдут в противоречие с интересами других стран, и она будет мешать общему развитию цивилизации. А уж для того чтобы бомбить, всегда кто-нибудь найдется.
Ну и, конечно же, нельзя забывать о государственном административном аппарате. Любая администрация и вообще государственные структуры принципиально затратны. Они расходуют государственные средства, а не зарабатывают их и обратную связь имеют только с вышестоящим начальством. Таким образом, государственные структуры находятся в двух состояниях -- "болота" и реорганизации. "Болото" -- это когда финансирование поступает, осваивается, задачи усложняются, контроль усиливается, для чего снова увеличивается финансирование, и так по кругу; реорганизация -- когда надо оптимизировать, сокращать раздувшийся аппарат управления.
Гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума
М. Ю. Лермонтов
Надо иметь в виду, что аппарат государственного управления -- ни в коем случае не должен оказаться совместным предприятием президента и высших чиновников. Администрация не должна считаться силой, которая наравне с президентом, с партиями, с бизнесом влияет на события в стране. Иначе нарушается принцип единоначалия и поправки более мелких чиновников могут искажать или экранировать решения правителя. Нет ничего более очерняющего власть в глазах народа и разлагающего элиту, чем ситуация, когда "жалует царь, да не жалует псарь".
Лучший способ предотвратить эту проблему -- переводить большую часть государственных задач на нижний, региональный уровень. Таким образом уменьшится политическое давление на президента со стороны как неорганизованных недовольных, так и оппозиционных политических сил. Правитель может предложить своим критикам поработать в "административном болоте" -- так он одним выстрелом убьет двух зайцев: снимет с себя некоторые проблемы и переложит ответственность за их решение на самих недовольных. Работа на региональном уровне власти, на местах сразу отрезвляет; девять из десяти политиканов скисают, сталкиваясь с необходимостью принимать даже самые простые решения, за которые сразу нужно нести ответственность. Однако для этого власть в регионах должна быть прозрачной, просто опускать финансирование "на места" означает создавать колоссальную коррупцию и финансировать своих врагов.