Таня кивнула, соглашаясь с Кешей. Я вынужденно признал, что его сомнения справедливы.
— Была такая мысль, но меня до сих пор в башку другое долбит. После побега Чигин как в воду канул. И не всплыл до сих пор, несмотря на то в федеральном розыске. Предположим, что с больничкой ему повезло, но дальше-то что?
— Хочешь я расскажу тебе про Вову Штыря, которого замели через двадцать лет после побега? — фыркнул Кеша.
— Вова Штырь — уголовник. А Чигин — маньяк. У него другая психология. За два года он бы проявился.
— Брось, — отмахнулся Кеша. — Он мог свалить в Казахстан, Белоруссию, а оттуда улететь за границу, осесть там. Чикатило сколько лет ловили?
— Никто не знал, кто маньяк. Не в нашем случае. Сбегает маньяк, все на ушах стояли, учитывая количество убитых.
— Он мог где-нибудь сдохнуть, — жестко произнесла Таня и со стуком поставила свой стакан на стол. — Я бы очень этого хотела. И мне на хрен не сдалась долбаная справедливость, показательная казнь и прочее. Если я буду точно знать, что кто-то проломил Чигину башку или он утонул, переправляясь в Финляндию, то успокоюсь и отпущу ситуацию раз и навсегда. Но Ваня прав. Маньяк себя не переделает. Два года прошло, и мы ничего не слышали о новых жертвах. Он мог, например, умереть.
— Угу. Или научился очень хорошо прятать трупы, — мрачно предрек Кеша.
— За что я вас люблю, дорогие мои, так это за безудержный оптимизм, — вздохнул я.
14
Телефон бывшего охранника Ксении не отвечал. Сообщения в мессенджерах оказывались прочитанными, но безответными. Андрей Сухоруков не желал со мной общаться. Мне это надоело. Я, конечно, предполагал, что охранник мог оказаться где-то в другом городе, но на всякий случай воспользовался своими былыми связями, чтобы запеленговать телефон. Сигнал устойчиво пульсировал в загородном поселке, который еще только начал превращаться в модное место богатых дачников. Особняки воздвигали неподалеку от Истры, на другом берегу, до своего крайнего замужества, когда-то жила примадонна всея Руси. Пара звонков — и я знал, что в поселке, на улице Кленовой постоянно была прописана некая Мария Павловна Сухорукова, 1951 года рождения. Я не поверил в совпадения и направился навестить почтенную мадам.
Дом Сухоруковых оказался скромным пятистенком, выкрашенным в зеленый цвет. За крышей переливалась река, окруженная раскидистыми ивами. Двор окружал забор из рабицы, за ним я увидел битый «лексус», под которым, в тени, вальяжно развалился бурый пес, лениво косивший взглядом в сторону бродивших по двору кур. На завалинке валялся серый кот с рваным ухом. В «лексусе» грохотали басы, почти заглушая резкие удары топора и стук разлетающихся поленьев. Я прикрыл глаза ладонью от солнца и увидел мужскую спину, вздымающую и опускающую колун.
Было здесь что-то еще… Непонятное, неприятное. Опасное. Холодное, как лед.
Я несколько раз стукнул кулаком в ворота. Дремавший пес поднял голову и, нехотя поднявшись, принялся лаять без особого энтузиазма. Мужчина, еще совсем молодой, оглянулся, и на его лице промелькнуло что-то непонятное, вроде раздражения, с которым он быстро справился, и даже неудачно попытался изобразить улыбку, однако колун остался в его руках. Хозяин или знал, кто я, или догадывался, поскольку никакого удивления на лице не появилось.
— Здрасьте, — сказал он. — Чем могу помочь?
— Добрый день. Вы — Андрей Сухоруков?
— Точно так. А вы…
— Я адвокат Иван Стахов, — представился я, вновь не заметив удивления, — я вам звонил несколько раз. Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?
— Ну… Задавайте, если вам надо. Вы меня, наверное, не помните. Вы когда-то в наш универ приходили, рассказывали про службу в органах, так сказать, были покупателем.
Такое в моей биографии, действительно было. Начальство отправляло нас на юридические факультеты где мы долго и неубедительно агитировали молодежь вступить в ряды полицейских.
— Я вас не вдохновил? — поинтересовался я. Сухоруков развел руками.
— Ну, как видите. Я со скрипом учился, чуть не вылетел, куда мне было в следаки или опера идти, а на дороге палочкой размахивать и подавно не хотелось. Проходите во двор, в дом не приглашаю, у меня там мама болеет. Чаю хотите? Или пива?
Я подумал, что меня уже второй раз не приглашают в дом бывшие полицейские, пусть Сухоруков так и не надел погоны, но не стал акцентировать на этом внимание. Двор выглядел неухоженным, всюду валялось барахло, какие-то тазы, поодаль, на веревках колыхалось белье, неаккуратно повешенное комом, так что вряд ли здесь хозяйничала женщина. Напрягать Сухорукова не хотелось. Двор вызывал какое-то смутное беспокойство, что-то зудело у меня в затылке, словно его сверлил настойчивый взгляд. Я незаметно потер ладонь кончиками пальцев. Они были холодны, как лед.
— Спасибо, ничего не надо. Мама ваша давно болеет? — спросил я, стараясь незаметно оглянуться. Ах, как бы мне не помешала помощь Веры… Она видела мертвых, я же мог только чувствовать нутром, что здесь, в этом тихом месте, кто-то умер не своей смертью, и его могила еще совсем свежа.
— Да с месяц уже. С ногами какая-то беда, варикоз, а потом еще и свалилась на улице, ходить совсем не может, мне даже с работы пришлось уволиться. Совсем плоха стала после того как отец… того.
Я облизал высохшие губы.
— Ваш отец недавно умер?
— Да, — неохотно признался Сухоруков. — А вы по какому вопросу? Из-за Ксении Олеговны?
Я кивнул, и вновь огляделся, но ощущение не менялось. Покойник, если он присутствовал в этом месте, упорно ходил за спиной. Я тряхнул головой.
— Рокотов вам недостаточно платил для того, чтобы нанять сиделку?
— Рокотов… — Андрей пожал плечами. — Да я его видел несколько раз всего, когда за Ксенией Олеговной заезжал, да отчитывался. Не думаю, что он вникал, сколько я зарабатываю, а попросить прибавки я тогда не отваживался. Ставка у меня обычная, как у всех, кто непосредственно доступа к телу шефа не имеет. Когда меня поставили Ксению охранять, я обрадовался, думал, зарплату повысят, только недолго лафа длилась. Она от охраны отказалась, да еще в такой форме, будто я в чем-то был виноват. А тут отец умер, мама заболела. Я отпуск взял без содержания на первое время, а дальше… Ну, вы знаете. Меня даже в Москве не было, когда у Рокотовых все случилось. После смерти Ксении я сунулся обратно, а меня уволили, как оказалось. Фиронов сказал: нет к тебе доверия, не заметил, что девчонка к самоубийству готовилась. Только как я мог это заметить?
Вопрос был справедливым, и, хотя Андрей поглядел на меня с надеждой, я не смог ответить. Если у девушки была депрессия, то это родители не заметили, молодой человек — не заметил, а как это долен был разглядеть охранник и подавно неизвестно. Вместо ответа я спросил:
— Фиронов считал, что Ксения покончила с собой?
— Ему менты так сказали, — хмуро сказал Сухоруков и вдруг вскинулся: — А что? Это не так? Хотя… Вы бы, наверное, сюда не приехали. Неужели ее грохнули?
— Если так, то кто мог это сделать? — ушел я от ответа. — Фиронов вас не расспрашивал?
— Ну… Говорил. Но так, вскользь. Он больше за себя переживал, потому что в тот момент в больнице оказался, мог шефу под горячую руку попасть и с работы вылететь. Благо Рокотов понимал, что от аппендицита прививок не бывает, и от него не убережешься. В общем, Фиронов на работе остался, а меня вот турнули. Хоть рекомендации нормальные написали, и то хорошо. Хотя это все равно несправедливо. Прямо как рок какой-то, будто Смерть сама к Ксении дорогу расчищала, чтобы не помешал никто. Вы «Пункт назначения» смотрели?
Мне хотелось фыркнуть, но памятуя о буравящем спину взгляде мертвеца, я воздержался от критики.
— Думаю, что Смерть достаточно могущественна, чтобы разобраться с человеком и не устраняя охранников такими сложными способами, как болезни родных. Скажите, после вашего ухода Ксению никто не охранял?
— Нет. Точнее, я не в курсе. Парни говорили, что к ней никого так и не приставили.
— Вы не замечали, она ссорилась с кем-нибудь, пока вы ее охраняли?
— Нет, — помотал головой Андрей. — Да и не с кем было. Я же с лета этим стал заниматься, у нее каникулы. Она дома сидела или с Глебом Макаровым где-то шаталась. Ксения вообще не особо общительна… была. Меня поначалу не замечала, словно я мебель, а потом вдруг словно с катушек съехала, потребовала, чтобы я перестал за ней ходить. Визжала, ногами топала, стукачом обозвала. Ну, Олег Юрьевич меня и снял с наблюдения. Иногда только просил съездить за ней куда-нибудь.
Я насторожился. Рокотов явно знал больше, чем хотел показать. Что-то в поведении или окружении дочери ему не понравилось, если он захотел отправить с девушкой сопровождающего. Или же он начал бояться за дочь? Я мысленно сделал зарубку спросить об этом своего нанимателя.
— Олег Юрьевич просил вас за ней… наблюдать? То есть вы не просто сопровождали Ксению по магазинам или клубам? — уточнил я.
— Вообще я поначалу и то, и это делал. Потом только сопровождал.
— О перемещениях Ксении вы докладывали лично Рокотову или Фиронову?
— Олегу Юрьевичу, — не раздумывая ответил Андрей. — Он всегда благодарил. Помимо денег вискарь подарил.
Я распросил Андрея об отношениях Ксении и Глеба, но тут он не смог сказать ничего интригующего. Обычная влюбленная пара, встречались, гуляли вместе. Затем я спросил о том, как к Ксении относились родители Глеба, встречались ли они вообще. Злобный взгляд Натальи Макаровой и ее неприкрытая ярость не давали мне покоя. Взгляд Андрея на миг затуманился, и он, помявшись мгновение, неохотно сказал:
— Знаете, по-моему, Ксения с Натальей Александровной поссорилась.
— С чего вы взяли? — небрежно спросил я.
— Где-то месяц назад они столкнулись в арт-галлерее. Глеб там картины выставлял, ну, конечно, все пришли, и Макаровы, и Рокотовы. Там Наталья Александровна опрокинула на Ксению вино, причем не случайно, я видел. Прямо таки плеснула, а Ксения в белом платье была. И еще сказала что-то, только я не услышал. Глеб долго с матерью разговаривал, красный был от злости, а Наталья Александровна ему велела оставить Ксению и больше никогда не встречаться с ней. Он, конечно, не послушал. Но они все равно потом поругались.
— Поругались? Из-за чего? — спросил я, мысленно представив ту картину: струя красного вина заливает белое платье, капли падают на пол, словно кровь. На миг мне сделалось нехорошо. Сверлящий взгляд не ослабевал, более того, за спиной стало холодно. Андрей, видимо, ничего подобного не ощущал поскольку продолжил бойко докладывать.
— Я не знаю. Я заехал за Ксенией Олеговной с утра, она велела отвезти ее в торговый центр, хотела компьютер купить. Я поднялся в квартиру, а там — бардак, ноут в мусорке, разбитый. У Ксении синяк под глазом. Я ее спросил, что случилось, она мне и ответила, сухо так, с любимым повздорила, комп об его башку разбила, надо вот новый купить. Я больше с расспросами не лез, отвез ее в магазин, потом домой. А через пару дней она истерику закатила и велела за ней больше не ездить. Ну, а потом у меня отец умер, и мама заболела.
— Причины ссоры вы, конечно, не знаете?
— Не знаю, но они в последнее время часто ссорились. В последний раз — из-за матери.
— Из-за той сцены на выставке.
Андрей покачал головой.
— Нет, я неправильно выразился. До того они ругались из-за матери Ксении. Она ездила к ней в Красногорск, причем умудрилась смыться так, что я не заметил. Олег Юрьевич очень сердился, потом сам в Красногорск поехал, общался со Светланой Игоревной.
Я припомнил выписку со счетов Ксении. Значит, в Красногорск она ездила к матери. А затем туда отправился Рокотов. Что ж, это было вполне объяснимо. Он узнал об этом и хотел поговорить с бывшей женой. Общее горе часто объединяет даже уже чужих людей, вполне возможно, Светлана нуждалась в утешении мужа, пусть бывшего.
— Когда это было? — спросил я.
— Ровно за неделю до смерти Ксении, в пятницу, потому что в выходные я уехал к маме и больше не работал. Я еще удивился: у Рокотовых в доме о первой жене Олега Юрьевича ничего хорошего не говорили. Даже Фиронов считал ее… извините… конченой.
— Почему? — удивился я.
— Она же запойная, — развел руками Андре и помрачнел. — Алкаш в семье — это всегда беда, мне ли не знать, даже если пьет мужик. А тут женщина, мать! Разве это нормально? Пьющая баба отдает родную дочь на воспитание отчиму, и сама десять лет даже не пытается с ней увидеться.
Я невольно потряс головой. Отчиму?
— Простите… Что вы сказали? Какому отчиму?
Андрей удивленно поднял брови.
— В смысле — к какому? Олег Юрьевичу. Вы не знали, что он не ее родной отец?
— Понятия не имел.
— Ох… — Андрей выглядел сконфуженным. — Рокотов мне башку оторвет… Хотя вы же для дела спрашиваете… В принципе, это вся обслуга знала, так что, я вам ничего не говорил, ладно?.. Короче, Светлана Игоревна по синьке где-то залетела, толком даже не известно от кого, хотя на тот момент была за Рокотовым замужем. Он долго дочь считал своей, пока Ксения не заболела и ей кровь не потребовалась. Ну, там и оказалось, что группа не совпадает. Скандал был до потолка, но Рокотов все ж таки мужик, от Ксении не отказался, считал ее родной дочерью, и к себе забрал, когда Светлана Игоревна чертей гонять начала. Он жену в дурку отправил, лечил долго, но она по новой начала загоняться. Тогда он развелся, и дочь отсудил, даром, что не родная. А Светлана Игоревна дома у Рокотовых не появлялась… Хотя…
Андрей нахмурился и поглядел в сторону дома, прислушиваясь. Мне не хотелось, чтобы он ушел под благовидным предлогом ухода за матерью, когда выложил больше всех встреченных свидетелей. Я отметил, что даже после увольнения, Сухоруков не говорит о хозяевах плохо, уважительно называя по имени-отчеству. Однако на Светлану его лояльность не могла распространяться, потому я поторопил его:
— Хотя — что?
— Один раз она приезжала к Ксении домой, не знаю даже откуда адрес узнала, пьяная была, в хлам. Ее пускать консьерж не хотел, но она как-то прорвалась, только дочь ее не пустила. Консьерж меня вызвал, но к моему приезду она уже уехала. Консьерж сказал, Светлана Игоревна выла под дверями, как волчица, и все просила простить ее. Ну, а через месяц Ксения поехала в Красногорск. Наверное, все-таки оттаяла. Какая-никакая, а она мать. А мне такой втык дали.
Теперь причина, по которой Сухоруков не хотел вспоминать историю с матерью Ксении была понятна. Мне оставалось выяснить не так много.
— Интересно… А вы не знаете подругу Ксении? Ее, кажется, зовут Алиса.
— Снежинская?
— Не знаю. Возможно. Брюнетка с пирсингом.
— Ну, другой Алисы среди знакомых Ксении я не знал. Снежинская с ней учится. Судя по описанию она.
— Что вы можете о ней сказать?
— Да ничего такого, — отмахнулся Андрей и скривился. — Чмошника какая-то. Вся в цепях и пирсинге, ее б отмыть и причесать, глядишь и можно взглянуть без отвращения. Не люблю таких девок, начинаешь ее того, а у нее во всех местах дыры, пирсинг, звенит все бубенцами. Вот и эта такая. К Ксении она липла все время, а та ее не сказать, что сильно привечала. Так, поди, подай, принеси, спихивала барахло старое, но я честно ни разу не видел, чтобы Алиса тряпки Ксении надевала.
— Адрес ее знаете?
— Конечно. Как-то отвозил до дома.
Я записал адрес Алисы Снежинской, задал еще пару вопросов и, не зная, что еще можно выжать из бывшего охранника, попрощался. Зудящий взгляд мертвых глаз провожал меня до ворот, вымораживая спину злостью и могильным льдом. Андрей проводил меня до машины и там, помявшись, все-таки отважился повторить свой вопрос:
— Скажите, как вы считаете, Ксению Олеговну все-таки убили?
Я вздохнул и пожал плечами.
— Не знаю, Андрей. Все возможно. Мог это сделать, например, Глеб?
Андрей оглянулся на свой дом с тоской.
— В тихом омуте, сами знаете… Ни от кого не ждешь плохого, даже если это какой-то близкий человек. А тут посторонний. Мне показалось, что в последние дни он изменил свое отношение к Ксении. По-моему, Глеб ее возненавидел. Только знать бы — за что?