— Послушайте, — почти трезвым голосом произнесла она, — я устала. Если у вас все…
— Почти. Вы знаете Елизавету Разумникову? — прервал я. Светлана недоуменно развела руками:
— Нет.
— Простите, может быть, вы знаете ее как Лелю?
— А… — припомнила Светлана и вновь попыталась вернуть себе образ светской львицы. — Эта саблезубая… Горничная Олежки. Как ни странно, помню. Хотя не в моих привычках запоминать имена прислуши, но эту особу я запомнила и хотела даже высказать Рокотову, что не пристало человеку его положения держать в доме горничную, которая забывает свое место. А что? Почему она вас интересует?
— У вас не сложилось впечатления, что Ксения ее боится или недолюбливает?
— Мы слишком мало говорили с Ксюшей, — грустно ответила Светлана и впервые в ее голосе прозвучали какие-то чувства. — Почему она должна была бояться Лели?
— И вы не в курсе, за что Ксения платила Леле крупные суммы денег? — настойчиво произнес я. Светлана смотрела на меня, будто я ударил ее чем-то тяжелым по голове.
— У меня просто вечер открытий каких-то… — пожаловалась она слабым голосом. — Я ничего об этом не знаю. Почему моя девочка ей платила?
Я не знал, и поспешил откланяться. Светлана была рада от меня избавиться и, судя по ее лицу, сосредоточенно размышляла о чем-то неприятном. В дверях, я остановился и повернулся к ней.
— Почему вы развелись с Рокотовым?
Она криво усмехнулась.
— А как вы думаете?
— Все говорят, из-за вашего пристрастия к алкоголю.
Ее улыбка стала злее, превратив распухшее лицо в маску.
— Если бы все было так просто, Иван, — ответила Светлана. — Если бы все было так просто. Здесь следует спросить: почему я начала пить.
— И почему же вы начали пить? — тихо спросил я. Светлана покачала головой.
— Уходите, Иван. И не лезьте в эту грязь, — посоветовала она. — Пока еще можете.
21
На какие пружины пришлось нажимать Семену Броху и к кому обращаться, я не имел понятия, но на следующий день безукоризненно вежливый женский голос пригласил меня приехать в банк, где меня уже ожидал начальник охраны, суховатый мужчина с крепким рукопожатием и трудновыговариваемым именем отчеством: Всеволод Илларионович. Без лишних церемоний меня провели в небольшую комнату, усадили перед ноутбуком, в который вставили диск.
— Копировать ничего нельзя, — предупредил Всеволод Илларионович. — Выносить тоже. Официально вас здесь никогда не было. Сами понимаете, мы дорожим репутацией клиентов банка. Вас проверят на наличие съемных носителей. Телефоном пользоваться нельзя. Можете смотреть записи только отсюда. Вам принесут кофе, чай и ланч, если необходимо. В комнате все время будет присутствовать наш сотрудник. Если вам будет необходимо отлучиться в туалет, вас сопроводят.
Мне хотелось неуместно съязвить, но я лишь сухо кивнул. Всеволод Илларионович удалился, оставив меня в компании молодого цербера, который, без лишний церемоний, отнял у меня телефон и портфель, обшарил карманы и глядел с таким подозрением, будто размышлял, куда я мог спрятать скрытую камеру. Все время, пока я сидел за компьютером, он не сводил взгляда с моих рук, будто я мог подключиться к юсб-порту через ноготь среднего пальца.
Помимо камеры банкомата, которая захватывала лишь фрагмент въезда в дом Ксении, банк был оснащен еще несколькими камерами, одна из которых предлагала прекрасный обзор. Именно с этой камеры я и начал свой просмотр. Зрелище было довольно унылое, часть видео я спешно проматывал, замедляя изображение только когда в ворота въезжала машина или когда через калитку проходил человек. Цербер сопел в углу, зевая от скуки. Я налил себе кофе, сделал глоток, и скривился: кофе в банке был гадким.
Ксения вернулась домой одна около двух часов. Я сразу сделал стойку, увидев, что она несет в руках розовую сумку для ноутбука. Судя по тому, как девушка держала ее, сумка была пустой. Вынимая из кармана джинсов ключи, Ксения небрежно сунула розовый прямоугольник под мышку, а входя, уронила, но ничуть не обеспокоилась этим. Падала сумка слишком медленно для тяжелого предмета, так что вряд ли там был ноутбук, который опасались повредить.
Следом за Ксенией, к моему удивлению, к дому подъехала Светлана. Она нерешительно потопталась перед воротами, долго давила на кнопки переговорного устройства и что-то говорила, пока, наконец, ее не впустили. Я отметил время. Светлана пробыла у дочери около часа и уехала в четыре. Мне показалось, что она не слишком твердо держится на ногах. В движениях женщины не было уверенности, на лестнице она даже покачнулась и едва не упала, схватившись за перила. Я зло усмехнулся: женщина ни словом не обмолвилась, что была у дочери в день смерти.
Далее к дому подъехала Лара, перед которой приветило распахнулся шлагбаум. Лара припарковалась где-то позади, камера не давала такого обзора, но спустя несколько минут женщина влетела в двери, словно ведьма на помеле. Лара пробыла у падчерицы около двух часов, а затем к дому подъехал уже знакомый мне «лендкрузер». Выбравшийся из него, как раненый краб Фиронов долго стоял перед домом, курил и нервно отбрасывал сигареты в стороны, пока из дверей, наконец, не выскочила его хозяйка. Я впился глазами в монитор. Лица Фиронова я не видел, выражения лица Лары тоже не разобрал, но, судя по всему, беседа вряд и была приятной, поскольку Лара отвесила начальнику охраны оплеуху. Она бросилась прочь, но Фиронов успел схватить ее за руку и притянуть к себе. Лара прижималась к Фиронову, как прижимаются к давнему другу, мужу, любовнику, а он гладил ее по волосам своими ручищами, похожими на экскаваторные ковши.
Утром мне не удалось позавтракать и теперь хотелось есть, а в глаза словно насыпали песку. Изображение не было достаточно четким, и порой я ловил себя на том, что больше угадываю, чем вижу, а это не слишком хорошо. От привкуса рабусты во рту было горько, но не пить кофе я не мог, выгребая из вазочки печенье и конфеты, чтобы хоть как-то приглушить шоколадом горечь дешевого напитка для неугодных посетителей.
Поздно вечером к дому подъехала машина Лели. Она скрылась за поворотом, где был въезд на подземную парковку. Охранник, не тот, что беседовал со мной накануне, стоял на крыльце и курил.
Глеб Макаров прибыл к дому Ксении за два часа до времени ее предполагаемой смерти в компании Алисы, которая, к моему удивлению, сидела за рулем. Спустя мгновение я перестал удивляться: Глеб едва держался на ногах. Парень был в стельку пьян или под наркотой. Алиса все мотала головой и пыталась оттащить Глеба в сторону от дома Ксении, но тот упрямо шел к дверям, нажал на кнопки переговорного устройства, и, спустя минуту, вошел внутрь.
Я промотал видео до конца. В полночь Ксения уже была мертва, к дому прибыла «скорая» и полиция, но я не видел, чтобы Глеб вышел из дома. Не вышла и Алиса. Машина осталась перед домом. Более того, я не видел, чтобы из дома вышла Леля.
Машина горничной Рокотовых выехала из ворот дома Ксении в половине шестого утра. Разглядеть, кто сидел за рулем было невозможно. В девять незнакомый молодой мужчина по- хозяйски подошел к машине Глеба, сел за руль и уехал. Я ее несколько раз прокрутил видео, сделав отметки на дозволенном мне листке бумаги, записав номера всех въезжающих машин, насколько это было возможно. Под вечер задача усложнилась, номера читались плохо, к счастью, автомобилей было немного. Я поднял голову. Цербер тут же насторожился:
— Вам что-нибудь нужно?
— Ваши записи заканчиваются девятью утра. Мне нужен еще один день, следующий.
— Это надо согласовать, — с сомнением произнес охранник.
— Согласуйте, — милостиво разрешил я.
Цербер принялся звонить. Я допил остывший кофе и еще раз запустил видео. Где-то через час, когда кофейнике кончилась бодрящая жидкость, а в вазочке конфеты и печенье, в комнате появился Всеволод Илларионович с крайне недовольным лицом.
— Мне казалось, вас интересует только один день, — сурово произнес он. Я пожал плечами.
— Знаете поговорку про черную кошку в темной комнате?
Мужчина хмуро кивнул, ожидая моих пояснений. Я не заставил его долго ждать.
— Кошку трудно найти в темноте. Особенно если ее там нет. А я точно знаю, что кошка — есть. Я видел, как она вошла. Но не видел, как вышла.
Всеволод Илларионович махнул подбородком, и охранника выдуло из комнаты. Всеволод Илларионович без всякого выражения поглядел в застывшее изображение монитора.
— Девушку убили? — спросил он.
— Без всякого сомнения, — ответил я. Мужчина молча вынул из кармана пиджака еще один диск.
— Вы уже знаете, кто ее убил?
Дисковод выплюнул диск, который у меня тут же забрали. Я вставил новый и подождал, когда проигрыватель запустит новую запись.
— Я знаю, кто знает, — ответил я. — Но мне надо в этом убедиться.
В свете последних событий фигура горничной Лели Разумниковой становилась все более интересной. Меня очень интересовало, где ночевала эта женщина, и куда в итоге делись Глеб Макаров и Алиса Снежинская, которые так и не вышли из дома. Но зато из дома вышел кое-кто другой. Женщина, которую я видел всего один раз, наклонив голову, торопливо выскользнула из дверей и уселась в припаркованное неподалеку такси. Машина медленно двинулась с места. Отражение солнца от стеклянных окон высотки ударило в салон авто, высветив угрюмое лицо Натальи Макаровой. Женщина поспешно откинулась на сидение, но мне было достаточно увиденного. Глядя на экран, я думал: Леля, Глеб и Алиса вошли в дом, но не выходили, Наталья Макарова вышла из дома, но в него не входила. А в ворота въехали несколько автомобилей, за рулем которых мог оказаться, кто угодно. Их владельцы оказывались на подземной парковке дома и оттуда же поднимались в свои апартаменты. Когда Леля впервые привезла меня к дому, мы вошли через главный вход. Хозяева не стали бы арендовать место для авто для прислуги. Посетители и прислуга обычно входили через главный вход, через подземную парковку в дом могли попасть разве что хозяева. Или те, у кого были ключи. Так почему же Леля не оставила машину у главного входа и почему ее пустили на хозяйскую парковку в ее неказистом авто?
Я досмотрел диск и вернул его вернувшемуся церберу. Всеволод Илларионович вышел меня проводить, пожав на прощение руку.
— Вы нашли, что искали? — спросил он.
— Берегите эти записи, — предупредил я. — Возможно, их потребуют для суда.
22
Я посчитал, что слабым звеном в сети этих бесконечных посетителей, бесспорно, будет Алиса. Она солгала, что не видела Ксению накануне, как утаила и тот факт, что приезжала к ней не одна и осталась в доме на ночь, не выйдя даже когда во дворе уже смывали кровь и мозги подруги.
Я нашел ее в том же кафе, где она скучала в прошлый раз, созерцая пейзаж за окном, но на этот раз Алиса не выглядела грустной и безмятежной. При виде меня девушка побледнела и уронила телефон, в котором копалась до сего момента. Я без приглашения уселся напротив.
— Господи, это опять вы? — с отвращением произнесла она. Взгляд Алисы метнулся по сторонам, словно в поисках защиты, но никто не бросился ей помогать.
— Опять я. Пришел задать вам парочку вопросов, так сказать, по старой дружбе, — произнес я и поманил официантку. Алиса попробовала воспользоваться ситуацией и сбежать, но я придавил ее руку к столу, вынуждая усесться обратно. Алиса не просто побледнела, а покрылась синими пятнами. Я заказал кофе и пончик себе и вопросительно поглядел на нее:
— Вас чем-нибудь угостить?
— Не помню, чтобы мы с вами дружили, — проворчала Алиса и отвернулась.
— Ничего, сейчас подружимся, — пообещал я. — Давайте не будем тянуть кота за неизбежное. Я знаю, что в ночь убийства Ксении Рокотовой вы были в ее доме. Как и Глеб Макаров. Как и мать Глеба Макарова. Вы привезли Глеба на машине и остались с ним.
Алиса выпучила глаза. На мгновение
— Откуда вы… Господи… Вы сказали… Убийства?
Я поморщился.
— Понимаете, Алиса, сейчас все камеры фиксируют, даже если вы очень осторожны. Потому что существуют видеорегистраторы, банки, куча прохожих с телефонами и квадракоптерами. Нужно очень стараться, чтобы ваша личная жизнь не утекла в сеть. Вы солгали, что не были у Ксении в этот вечер. Кто-то, я сильно подозреваю, что это были родители Глеба, постарался и изъял видеозаписи его последних действий в день гибели Ксении. Я был в его доме, в Хрустальное яйцо не так сложно проникнуть и похимичить с камерами. Из вестибюля видео нет, из лифтов тоже. Но рядом есть два банка, а также камера ГИБДД. Есть запись, как Глеб Макаров подъезжает к дому, выходит из машины вместе с вами, причем вы сидите за рулем. Камеры, к сожалению, не запечатлели смерти Ксении, ее окна выходят во двор. Но время приблизительно совпадает.
— Я не имею к ее смерти никакого отношения. Когда я уходила, она была жива, — взвизгнула Алиса. Я надавил на ее руку, призывая к тишине. Алиса вырвала руку и вскочила, гневно сверкая глазами, намереваясь сбежать.
— Сядьте, — жестко сказал я. — У меня нет желания за вами бегать. Если мы сейчас не поговорим, дальше будете беседовать со следователями, и объяснять, что делали в доме подруги. Зачем вы туда приехали?
Алиса постояла еще мгновение, а затем нехотя села, глядя на меня с ненавистью.
— Я вам правду сказала. Да, я… была у нее в тот вечер, но Ксюху не видела и близко к ее дверям не подходила. Глеб попросил меня отвезти к ней, я и отвезла, потому что он в кашу был. Вы себе не представляете, сколько времени я потратила, убеждая его не ездить к ней. Только разве его убедишь.
— Вы с Глебом были любовниками, верно? — припечатал я. — На фото, что я показывал раньше, вы смотрите на нее как на врага. Что произошло? Ксения узнала о вашей связи?
— Ну, узнала! — с вызовом ответила Алиса. — Узнала, и что? У нее самой рыльце было в пушку. Думаете, она из-за этого стала бы из окна прыгать? Плохо вы ее знаете.
— Похоже, вы ее знали очень хорошо.
— Да я ее ненавидела! — воскликнула Алиса. — Думаете, среди мажоров есть нормальные люди? Как бы не так! Они на всех, кто не их круга смотрят как на грязь из-под ногтей. А Ксюшенька в этом отношении ничем от них не отличалась. Она не была святой, что бы вы о ней ни думали. Вечно на губах эта гадючая ухмылочка. Как-то она ко мне зашла за конспектами, увидела, что я в микроволновке суп грею, и сказала: я вот ничего вчерашнего не ем. Одним предложением изничтожила, точно я дерьмо хлебала. Я вон айфон в кредит взяла, потому что она меня зачморила из-за старого андроида на втором курсе. Я после этого спецом стала волосы и ногти в черный красить, в гота превратилась, типа мне плевать. А я рок вообще не люблю! Я «Руки вверх» слушаю! И на дискотеки «Хитов Девяностых» хожу тайком. Так что — да, я ее ненавидела, но не настолько, чтоб из окна выпихнуть. Мне ее унизить хотелось. Чтобы она хоть раз в жизни почувствовала боль. Она же всегда непробиваемой была, хоть из пулемета стреляй.
— И тогда вы о Глебе ей рассказали? — предположил я. — О вашей связи.
Алиса покачала головой.
— Я не рассказывала. Она сама узнала, не знаю откуда. Позвонила накануне, стала орать, вопила, как ненормальная, что мы твари, что верила нам, а мы обошлись с ней так же, как все. А я сказала, чтоб она так не убивалась, у нее же есть утешитель.
— Какой утешитель? — насторожился я.
— Вы тупой? — усмехнулась Алиса. — Мужик у нее был, ебарь. Она с ним трахалась лет с четырнадцати. Эта связь много лет не прерывалась. Она к нему постоянно моталась, а Глебу вкручивала, что у родителей дома или у подруг.
Моя чашка была пуста, я заказал еще, для себя и для Алисы, которая мотнула головой, отказываясь, но, когда официантка, все равно принесла две чашки капучино, схватила свою, словно пытаясь согреть озябшие руки. Я поглядел: пальцы Алисы были совершенно синими, как и уголки губ.
— Откуда вы знаете про любовника? — спросил я. — Ксения вам рассказала?
— Нет. Глеб. Помните, вы сказали, что меня видели с ним три месяца назад? Тогда у них была ссора. Глеб узнал, что у нее все это время был мужик, они поругались, я несколько дней летала, как на крыльях. Парню в печали многого не надо, главное, вовремя на пути оказаться. Я оказалась, думала, это навсегда, забудет Глеб Ксению, останется со мной. Такое ведь не прощают… Только они помирились. Я понять не могла почему. А в тот вечер я приехала к нему… Позвонила, а он пьяный в слюни. Ну, мы и поехали разбираться с ней. Глеб узнал, с кем она спит, и совсем с катушек слетел.