— Жаль, что тебя тоже не грохнули год назад! Надеюсь, твои родные мучились перед смертью! — заорал он.
Я бросился к нему, но Соколов проворно юркнул в салон, завел мотор и заблокировал двери. Я успел лишь ударить кулаком в стекло, когда «ауди» вприпрыжку заскакала по колдобинам прочь. У выезда машина остановилась, и я вновь полюбовался оттопыренным средним пальцем, высунутым в окно, а затем «ауди» скрылось за поворотом.
Моя рука болела. Как и моя душа. Шипя от злости, я поглядел на разбитые костяшки, и пошел к офису, стараясь подавить в себе желание сесть за руль, догнать Соколова и сбросить его в кювет.
10
Первое, что я захотел проверить в ноутбуке Глеба — его почту и социальные сети, но и здесь меня постигла та же неудача, что и в квартире. Ноутбук работал исправно, пароля не требовал, но после восстановления и переустановки системы, все его настройки слетели, включая пароли, а файла, в котором бы Глеб держал их, ни на рабочем столе, ни в папке со старыми данными, я не нашел. Плюнув, я накинулся на документы и фото.
Документов оказалось немного. В основном, папка содержала скачанные фильмы и сериалы. Текстовые документы оказались рефератами и курсовыми на тему искусства. Я отложил их в сторону, решив почитать при необходимости, коей пока не видел. В куче хлама единственным светлым пятном была папка с фотографиями, которую я открыл с жадностью.
Папка подтверждала: Глеб и Ксения оказались самыми обычными современными людьми. Фото было много, любительских и профессиональных, сделанных хорошим объективом, тщательно обработанные в фотошопе. Большинство фотографий, так называемых селфи, явно были сделаны телефоном, на них пестрели дурацкие смайлики и подписи, и почти на каждой Глеб и Ксения обнимались и целовались, дурачили, не стесняясь случайных прохожих. Ксения не выглядела человеком, готовым совершить роковой прыжок, Глеб не казался тем, кто желает ей смерти. Несколько фото запечатлели Глеба соло, одно как две капли воды походило на автопортрет.
Групповых фото оказалось немного, и два привлекли мое внимание.
На первом в кадре все так же целовались Ксения и Глеб, но позади, в расфокусе, находилась девушка, глядевшая на пару насупив брови. На следующем девушка стояла рядом с влюбленными, обнимая Глеба за талию и глядя прямо в глаза. Мне показалось, что в ее взгляде гораздо больше чувств, чем положено просто друзьям.
Я нашел в сети страничку Глеба, зашел в список друзей и приуныл: их было более трех тысяч. Страничка Ксении была закрыта для посетителей. Я хотел поискать их подругу, но в этот момент зазвонил сотовый. Экран высветил имя Игоря Соколова.
— Простите, что звоню, — всхлипнул он в трубку, а затем трудно высморкался. — Я знаю: отец приезжал к вам. Он меня совершенно измучил. Не знаю, куда от него деться.
— Игорь, что вы как маленький, в самом деле, — рассердился я. — Мы выиграли процесс. Если он решит продолжать борьбу за ваши капиталы, то придется изрядно попотеть, доказывая вашу недееспособность. Вам даже в суд не надо будет приходить, я справлюсь сам. Займитесь чем-нибудь, отвлекитесь. Попробуйте съездить отдохнуть, только не говорите ему куда.
— У меня загранпаспорта нет, — пробубнил Соколов-младший. — Отец отобрал его давным-давно.
— Мир не ограничивается заграничными странами. Вы вполне можете отдохнуть в родной стране. Внутренний паспорт же у вас остался, верно? Я это знаю, потому что предъявлял его в суде. Езжайте в Крым, смените номер телефона и ни о чем не беспокойтесь.
— Я не могу, — жалобно произнес Игорь. — Я никогда не ездил один даже в соседний город. Я… боюсь. Отец прав, я ничего не умею. Я уже три дня ем одни бич-пакеты и шаурму.
— Вам все равно надо начинать жить без его опеки, — твердо сказал я. — Самое время учиться. Но поскольку ситуация стрессовая, я все возьму на себя. Завтра мы вместе поедем в турагентство, я найду вам тур с «оллэксклюзивом» в Сочи или Крыму, посажу в самолет, а там вас встретят в аэропорту и отвезут в санаторий. Несколько дней солнца и моря поставят на ноги любого невротика.
Игорь помолчал, а потом выдохнул со слабым намеком на улыбку:
— Хорошо бы. Я люблю море. Когда мама была жива, мы ездили туда каждый год.
— Вот и чудесно, — подытожил я. — Собирайте чемодан, я заеду за вами утром. И не слушайте отца, вам будет хорошо и без него. Познакомитесь на пляже с новыми людьми, может, даже девушку заведете.
— Девушку, — мечтательно повторил Игорь, и на этот раз его тон мне не понравился. Было в нем нечто нездоровое. Я решил сбить его с грешных мыслей и торопливо спросил:
— Игорь, скажите, вы не были знакомы с Глебом Макаровым?
— С Глебкой? Почему не был? Я и сейчас с ним знаком, — уточнил Игорь и вдруг испугался: — А что? С ним что-то случилось?
— Нет, ничего, просто мне нужно с ним поговорить, а я не знаю, где его искать. А его девушку вы знаете?
— Алиску-то?
— Нет, Ксению.
— Почему Ксению? — удивился Игорь. — Он вроде с Алиской дружил. Во всяком случае, мне ее так представил. Но я могу что-то путать. Мы с Глебкой сильно не общались, сами понимаете, мне отец не разрешал всякие там веселья. А Глеб любит тусить. Мы случайно с ним встретились, они как раз ехали куда-то в клуб.
— Как давно вы их видели? — небрежно спросил я.
— Ну… Еще до больницы, — смущенно признался Игорь. — До того, как папахен решил, что у меня шарики за ролики заехали. Значит, месяца четыре назад. Но я правда, не помню, я же на таблетках сидел, может, ее как-то по-другому звали, Может, даже Ксения. Я просто помню, что ляпнул тогда, мол, Алиса в Стране Чудес. Хотя это могло присниться. Я тогда много… часто спал и не особо понимал, что сплю. Но если вы ищете Глеба, то спросите у родителей, он часто у них. Только я не знаю, где они живут.
— Игорь, я вам сейчас сброшу фото, а вы мне скажете, эту девушку вы видели с Глебом или нет, — сказал я. — Не отходите от телефона.
Мне пришлось отключиться, чтобы сделать снимок прямо с монитора, на котором Глеба обнимали сразу две девушки, и отправить его Игорю через мессенджер. Спустя мгновение он перезвонил.
— Ну да, это она, — сказал Игорь. — Алиска. Или Ксения… Простите, я не помню, как ее звали, но сейчас… когда фото увидел, почему-то кажется, что все-таки Алиса.
— Игорь, на фото две девушки. Которую из них вы видели с Макаровым?
— Та, что справа, — ответил Игорь без малейшего колебания, а затем уже более осторожно добавил: — А что?
— Спасибо, вы мне очень помогли, — ответил я и торопливо добавил: — Кстати, не забудьте крем от загара. В Сочи сейчас настоящее пекло.
— У меня нет крема от загара, — мрачно оповестил Игорь.
— Я куплю, — пообещал я. — Если надо, куплю даже панамку. Не переживайте. Все будет отлично.
Упоминание о панамке было лишним. Мне показалось, что Соколов-младший обиделся, но мне сейчас было не до обид инфанта, чуть не лишенного наследства. Я впился взглядом в фото, чувствуя, как под кожей иголочками пробежали азартные мураши.
Справа от Глеба стояла не Ксения.
10/1
Рокотов не подвел. Детализация счетов Ксении, а также ее звонков, оказалась у меня по первому требованию. Получив пухлый конверт, в котором, помимо расшифровок за последние полгода был солидный аванс, я уехал домой, где, завалившись на диван, начал разбираться в расходах погибшей девушки.
Два раза в месяц Ксения получала щедрый пай от отца. На эти деньги, по моему мнению, могла бы весьма комфортно существовать семья из четырех человек примерно полгода. Легкость, с которой Ксения получала деньги и легкость, с которой она их спускала, раздражала. В списках значились магазины, салоны красоты, рестораны и кафе. Избалованная мажорка ни в чем себе не отказывала. Бегло пробежав взглядом длинный список, я потер усталые глаза, вооружился маркером, и принялся вычеркивать расходы, не вызывающие у меня никакого интереса. Сомнений оставалось немало, зачастую в списках не значилось наименование вещи, на которую потратилась Ксения, но кое-что привлекло внимание.
Прежде всего визит в магазин бытовой техники. Сумма, которую там заплатила Ксения позволила мне предположить, что девушка купила продукцию «яблочного» гиганта, и совершенно случайно я знал, сколько стоит там новенький макбук. На всякий случай я зашел на сайт магазина и сверил сумму в чеке и цены на компьютеры. Цена на макбук определенной модели совпадала до копеечки, однако компьютера в доме не оказалось. Удивительное совпадение, но ноутбук Глеба Макарова вышел из строя примерно в это же время. Для кого Ксения купила макбук? Для себя или для Глеба, в квартире которого оказался простенький корейский компьютер, которого просто не должно быть у парня из обеспеченной семьи.
Кроме того, последние три месяца Ксения снимала с карточки наличные, причем довольно крупную сумму, почти все, что ей перечислял Рокотов, после чего около полумесяца, до очередного вливания на счет, жила довольно скромно, крупных покупок не делала, по барам не ходила. Я поглядел на фото Ксении, что стояло на столе, прислоненное к пепельнице.
— Что же ты такое покупала? Да еще кэшем? — спросил я. Изображение девушки мне не ответило.
Первое, что приходило в голову, версия с наркотиками, но результаты вскрытия мои предположения опровергали. Ксения не употребляла ничего, крепче травки, и даже если бы закупила ее на все деньги, потраченные налом, ей просто некуда было бы девать эту скирду. Разве что она сама ею приторговывала. Куда более вероятной виделась версия с шантажом. Девочка натворила дел, несколько месяцев послушно платила, а затем отказалась, или аппетиты шантажиста выросли настолько, что она не смогла себе это позволить. А после отказа ее выбросили из окна.
А теперь, уважаемые знатоки, внимание, вопрос: что же могла натворить девчонка семнадцати с небольшим лет, чтобы ее разводили на такие деньги? И почему не призналась в содеянном отцу, которому было достаточно щелкнуть пальцами, чтобы решить все ее проблемы?
Три недели назад компьютер Глеба внезапно испортился. Три недели назад Ксения купила новый. И три недели назад она должна была снять со счета крупную сумму наличными. Я внимательно изучил выписку и не увидел этих расходов. Почему Ксения перестала снимать деньги?
Еще одна статья расходов, которая никак не вписывалась в обычный распорядок трат Ксении, это покупка билетов на поезд. Три недели назад Ксения вдруг сорвалась в соседний городок, превратившийся в московский пригород, пробыла там полдня, и вернулась.
Что-то мудрое шевельнулось у меня в голове. Я схватил распечатку звонков и стал сверять с датами. Возможно, я бы не сразу увидел это, но поскольку голова уже нащупала определенную временную петлю, проявившуюся три недели назад, я увидел, что количество исходящих звонков три недели назад резко сократилось. Ксения вдруг почти перестала общаться с миром. Сосредоточившись на звонках, я обнаружил, что почти каждую пятницу на протяжении последнего полугода, Ксения становилась малообщительной, хотя каждый день трещала с друзьями и родственниками, как сорока. И каждую пятницу в графе ее расходов был вызов такси, после чего Ксения никому не звонила. Я нащупал телефон, вошел в мобильное приложение и ввел туда адреса дома Ксении и дома ее родителей. Суммы не совпадали. Судя по ним, Ксения моталась куда-то далеко, за город. Я задумался.
Полгода, перед выходными, Ксения куда-то ездила на такси, где оставалась на вечер, затем возвращалась домой, при этом никому не звонила. Несколько месяцев она снимала крупную сумму денег, но три недели назад этого не сделала. Одновременно с этим компьютер Глеба получил механические повреждения, а Ксения купила новый.
Я покопался в кипе валяющихся на столе фотографий и выудил из них фото Макарова-младшего. Теперь, глядя в это тонкое лицо Дориана Грея я уже не был уверен в его невиновности. Факты говорили о ссоре, и даже о драке, в которой юные любовники швыряли друг в друга чем придется, круша мебель и компьютеры. Я мог легко представить, как тонкие пальцы этого рафинированного юноши впиваются в горло девушки, выталкивая ее из окна. Единственное, что никак не укладывалось в моей голове, так это причина. Но это не означало, что ее не было.
10/2
Я медленно поднимаюсь по грязной темной лестнице. Сквозняк двигает конфетными фантиками, заставляя их шуршать и сыпаться по ступеням осенней листвой. Падая на этаж ниже, они исчезают в пасти тьмы с отвратительным шорохом. Каждый раз, когда я наступаю на очередной бумажный катышек, тот хрустит у меня под ногами, как раздавленный таракан. Подошвы прилипают к полу, словно я ступаю по смоле. Каждый шаг дается все с большим трудом. Перила скользкие, по ним струится черная жижа, вязкая, как смола.
Куда я иду? Что я ищу?
Я поднимаюсь на два этажа, прежде чем увидеть длинный коридор с мерцающими люминесцентными лампами зеленоватого оттенка, часть из которых работает на последнем издыхании, плюясь белесыми искрами. Слабого света не хватает, чтобы рассеять тьму уходящего вдаль тоннеля.
Под ногами хрустит и ломается. Мои ноги босы. Под ними раздавленные черепа, слишком крохотные для черепа взрослого человека. Я иду по костям детей. Ноги кровоточат, но остановиться выше моих сил. Вокруг ламп мелькают тени: черные, белые, как крупный снег. Это бабочки, которые обжигаются и падают, сгорая без остатка. Стены движутся, но это только иллюзия, рассеивающаяся после прикосновения. Стены рассыпаются, взмывая к потолку. Они покрыты ковром из бабочек, впивающихся в пальцы острыми жалами. Я слышу шорох лапок, трущихся друг о друга крыльев, вижу тысячи крохотных черных глаз, в которых злоба и желание убивать.
Где-то вдали плачет ребенок, тихо поскуливая, как раненый щенок, подвывая на вдохах. Я ускоряю шаг. Коридор начинает вилять, загибаясь немыслимыми углами. Ребенок уже не хнычет: он плачет в голос, вскрикивая от боли или страха. Я бегу, и мои босые ноги давят в пыль кости. А затем ноги погружаются в тягучую жижу, и я падаю вниз, хлебая грязь и кровь. Потолок переворачивается со скрежетом, стены плывут и вертятся, пол взмывает вверх, и я падаю, падаю, проваливаясь сквозь ломкие скелетики.
Я в очередном коридоре. Плач не смолкает. Я бегу. Очередной поворот — и я почти врезаюсь в темную фигуру, которая держит на руках ребенка, булькающего и задыхающегося. Это мальчик, но у него нет головы, она почти поглощена монстром, который терзает беззащитное тельце. Я не вижу лица мальчика, но знаю, кто это.
А еще я знаю его мучителя.
Его голова обрита, кожа лица изрыта оспинами и багровыми шрамами. Таким я видел его в последний раз, в камере, куда пропустили по большому блату коллегами, полагающими, что монстров нельзя выставлять в клетках даже если их никто не увидит, тем более — напоказ. На тощем, почти тщедушном туловище с непропорционально длинными руками, колышется синяя тюремная роба с выжженным на груди номером. Сквозь дыру на одежде видна обугленная плоть. Губы растягиваются в плотоядной улыбке, обнажая синеватые пеньки гнилых зубов. Тонкие губы с наслаждением причмокивают, чавкая, когда тело ребенка все глубже проваливается внутрь синюшной кожи чудовища. Черные провалы глаз влажно поблескивают, по впалым щекам сочится сукровица, но она не красная, а почти черная.
— Ты помнишь меня, Стахов? — спрашивает монстр, продолжая втискивать ребенка внутрь себя. Его голос, как в стереоколонках, раздваивается, дробится на три, и теперь я слышу, как одни и те же слова, с легким рассинхроном повторяет картавящий голос маленького мальчика и высокий голос женщины, лишенные интонаций голоса автоматов, чудовищ со знакомыми лицами. Холод пригибает меня к земле. Я цепенею от ужаса.
— Ты так хотел меня встретить, — шепчут мне голоса из беззубого рта. — И вот встретил. Чего ты хочешь теперь?
Мои зубы выбивают дробь. Горло отказывается повиноваться, когда я пытаюсь кричать, но выходит лишь хрип:
— Я хочу перегрызть твое горло! Я хочу выколоть твои глаза! Вырвать язык и раздробить твои ребра! Я хочу, чтобы ты корчился от боли! Когда я доберусь до тебя, ты будешь умирать медленно…