Я останавливаюсь, потому что это кричу не я. Чудовище произносит слова одновременно со мной, зеркально переадресовав их, а потом разражается визгливым смехом в три глотки. Длинные руки поднимаются вверх, и сквозь рукава лезут когтистые паучьи лапы.
— Я найду тебя.
Мое горло срывается. Чудовище смотрит на меня с жалостью, смешанной с презрением. Тройной визгливый голос звучит с издевательским утешением.
— Нет, это я найду тебя. Ты хотел, чтобы я тебя нашел, а также нашел их и сделал то, что я сделал. Ты сам вызвал меня, ты зажег во мне интерес к жизни. Как долго я ждал твоего призыва. Ты хотел, чтобы их не было. Вспомни свое желание освободиться за несколько часов до того, как я забрал их у тебя. Что ты чувствуешь теперь, когда их нет? Не чувствуешь ли ты свободу от оков? Тебе больше не нужно прятать свою похоть, не нужно отчитываться и объясняться. Я тебя освободил, высек из мрамора и вдохнул жизнь. Прояви уважение ко мне и поблагодари за избавление от пут.
— Ты сгоришь в аду, — обещаю я. Чудовище испускает тройной вздох. За его спиной что-то трясется, колышется в зыбком мареве.
— Я уже в аду. Я уже проклят. И это тоже свобода от заповедей и законов. Я попрал все из них и понял, что выше создателя. Сбрось свои оковы, и ты поймешь, что быть грешником — не наказание, а награда. Сладость, пьяная и беззаботная. Это чистый кайф, приход от греха сильнее героинового в сто крат. Приди ко мне, и я стану твоим мессией.
Мои ноги примерзают к полу. Я не могу пошевелиться, дергаюсь и отрываю кожу, вместе с мясом, воя от боли. В ответ — лишь хохот, а потом за спиной чудовища раскрываются два крыла, черные, с белыми глазами и белыми прожилками на черной слюдяной поверхности. Это мнемозина навыворот, не белая, а черная. Крылья трепещут, а затем складываются под немыслимым углом, закрывая чудовище в угловатом домике.
Спустя миг они вновь открываются, и теперь крылья — белые. Чудовище вновь держит на руках фигурку, но на этот раз — это девушка с лицом, которое я видел только на фото. Лаская ее кожу, монстр шепчет:
— Моя радость. Моя радость.
Девушка тянется к нему и целует в щеку. Ее глаза косят в мою сторону, а губы кривятся, не то от смеха, не то от рыданий.
Стены трясутся от грохота, и чудовище вместе с его новой жертвой сметает волной бабочек. Этой же волной сметает и опрокидывает меня. Я падаю в пропасть.
И просыпаюсь.
Телефон трясется на столе, подпрыгивая в истерике. Подслеповато щурясь, я хватаю его, морщусь от яркого света экрана. За окном — ночь. Я заснул одетым.
На экране лицо Веры. Я сдвигаю символ звонка на зеленый круг с телефонной трубкой.
— Ваня, он знает, — шепчет Вера. — Будь осторожен. Он знает, что ты за ним идешь. Его предупредили!
11
Мама, которую в последнее время я не баловал своими визитами, позвонила и потребовала приехать, убеждая, что совершенно случайно приготовила целую прорву еды, которую необходимо съесть, а поскольку она не в состоянии справиться с этим одна, ей необходимы помощники в виде родных детей, меня и Надежды, моей сестры. Я не особенно хотел ехать, но отнекиваться не стал. Мамины пироги, естественно, были лишь предлогом. На самом деле она за меня беспокоилась, как любая мать. После смерти Лены и Артема родные так навязчиво пытались вывести меня из депрессии, что вконец опротивели. В ярости я отказался общаться со всеми, и многие приняли это как оскорбление, кроме мамы и Нади. В своем горе я отталкивал всех, но оттолкнуть их, самых близких людей, не смог.
Запах сдобного теста я почувствовал еще в подъезде, оглушительный, дурманящий. Он ударил меня под дых, и я невольно вспомнил, что не ел со вчерашнего дня. Кишки свернулись в тугой узел и издали оглушительный рев. Я поморщился, потер живот и протянул руку к звонку. Мама открыла тут же, словно стояла за дверьми. Я торопливо скинул обувь, чмокнул мать в щеку и протиснулся по узкому коридорчику, заставленному банками с домашними соленьями. Надежда, распаренная, в зеленом полотенце на голове и халате дикого канареечного цвета, появилась из гостиной. Сестра грызла яблоко и на меня смотрела с насмешкой. Будучи на три года старше, Надежда никогда не забывала подчеркнуть, что умнее, опытнее, и вообще, я, как щегол, не имею права на собственное мнение, пока не вырасту. Несмотря на то, что мне перевалило за тридцать пять, я, по ее мнению, так и не вырос.
— Ванечка, ты хоть завтракал? — озабоченно спросила мама. — Что-то ты осунулся совершенно.
— Осунулся и позеленел, — констатировала Надя с удовольствием и царственно кивнула: — Салам-пополам, братец-кролик. Какие новости в современной юриспруденции?
— Это так же скучно и уныло, как твоя бухгалтерия, — отбил я подачу. — По какому поводу праздничный ужин?
Стол был накрыт лишь наполовину, горячее отсутствовало, судя по всему, именно оно томилось в духовке, заставляя сходить с ума мой голодный живот. Я торопливо схватил ложку и зачерпнул с горкой жирный салат, с наслаждением давясь майонезом с горошком. Надежда криво усмехнулась:
— Ну… ты не звонишь, не пишешь. Кстати, я встретила Татьяну, и она была невероятно скупа на слова, куда-то спешила и очень старательно делала вид, что давно тебя не видела. Мела хвостом, как лиса. Верный признак, что вы вместе роете носом землю. Над чем вы работаете?
Я не ответил, но сестра не сводила с меня пронизывающего взгляда. Мама бренчала на кухне посудой и что-то бормотала под нос, я услышал слова «тесто», «подошло» и «зараза». Видимо, не все шло так, как было запланировано. Надежда махнула в мою сторону подбородком.
— Грустная и ужасная история, — нехотя признался я. — Девушка выбросилась из окна, неутешные родители хотят знать причины. Семейка богатая, обращаться в органы или частному сыщику не пожелали.
Надежда откусила яблоко с хрустом и продолжила, перемалывая фрукт челюстями:
— А у тебя репутация знатного сыскаря… На частном сыщике сэкономили, не у каждого есть такой послужной опыт, да и я что-то не слышала о толковых частных сыскарях, годных на что-то кроме выслеживания неверных жен. Очень удобно, ничего не скажешь. Девушка сама выбросилась или ее выкинули?
— Шут его знает. Ты слышала что-нибудь про империю Рокотовых?
Надежда развела руками.
— Кто же о ней не слышал? Серьезные денежки. Несколько лет назад я недолго работала в «дочке» его головной фирмы, проводила там аудит. Самого Рокотова не видела, пару раз встретила его мадам. На нее тоже кое-какие фирмочки зарегистрированы, ничего серьезного, мелочевка вроде салонов красоты, фитнесс-центров и, кажется, гостиница. Но это устаревшие сведения. Девочка, которая погибла, дочь Рокотова?
Моя сестра довольно давно занималась бухгалтерией крупных компаний, соглашаясь на сдельную, очень высокую плату. Это было удобнее, чем киснуть в одной конторе. Связи Надежды были весьма внушительными, и порой она подкидывала мне информацию, которую никто не должен был знать, хотя рисковала при этом погубить собственную безупречную репутацию. Но Надежде было море по колено. Она никого не боялась, но мне не хотелось впутывать ее в свои проблемы, потому скупо, надеясь, что допрос на этом окончится, сказал:
— Да.
Мама, с пирогом на большом блюде, и полосатым полотенцем, перекинутым через руку, вплыла в комнату и, аккуратно водрузив угощение в центр стола, озабоченно спросила:
— Кто погиб? Чья дочь? Вы решили какие-то ужасы за столом рассказывать?
Надежда закатила глаза и, сунув огрызок в карман, обняла маму за плечи:
— Мам, а чего ты хотела? У Ваньки работа такая. Можно подумать, когда-то было по-другому. Садись, я все принесу сама.
— Да я уже принесла, — отмахнулась мама и, бросив взгляд на стол, пошевелила губами, словно проверяя, все ли на месте. — Поухаживай лучше за братом… Ах, я забыла, огурчики в холодильнике! Сейчас принесу!
— Сам за собой поухаживает, не паралитик. Сиди, мама, я принесу твоему любимому сыночку огурчики, — ядовито сказала Надежда и вышла, крикнув из кухни: — Вань, тебе нужны какие-то сведения о финансах Рокотовых?
Игра в «любимых сына и дочку» продолжалась у нас с детства. Мы все выясняли у родителей, кого они любят больше. В детстве это было не совсем забавой, мы и правда были уверены, что второго родители любят и одаривают больше. Надя считала, что лучшие куски достаются мне, так как я — младший, я был уверен, что ее задаривают нарядами и украшениями, поскольку она «уже невеста». После ранней смерти отца наше соревнование поутихло, почти сойдя на нет, разве что выплескиваясь в виде отдельных шпилек.
Я положил пирог себе, старательно выбирая с уголком, под одобрительным взором мамы, дождался возвращения Надежды и, раздвинув место на столе под овощной салат, ответил:
— Хотя бы на уровне слухов. Меня интересует, нет ли какого-то междусобойчика между ним и Макаровым. Или же совместные предприятия. Если верить Олегу Рокотову, они смотрели на Глеба Макарова как на потенциального зятя. А теперь после смерти Ксении, подозревают Глеба в убийстве. Меня интересует, не прервались ли какие-то связи между их корпорациями начиная с прошлого месяца. Особенно если они оформляли какой-то бизнес на детей.
Надежда села, положила себе пирог, плюхнула на тарелку щедрую порцию салата, затем, словно вспомнив, в каком затрапезном виде находится, вскочила и умчалась, вернувшись через минуту уже без полотенца на голове, с зачесанными назад мокрыми волосами. Мама переводила на нас настороженные взгляды, но в беседу не вмешивалась, хотя обсуждение убийства ей явно было не по нутру. Спохватившись, мы перевели разговор на более нейтральные темы.
Через час, когда мама прилегла отдохнуть, а мы с Надеждой принялись убирать со стола, сестра, ожесточенно драя тарелки, спросила, не поворачиваясь ко мне.
— Думаешь, мальчишка — убийца?
— Не знаю, мне интересно, что думают об этом родители. Рокотов напел мне, что просто хочет разобраться, но, если он действительно считает наследного принца причастного к смерти Ксении, логично разорвать все деловые связи.
— Деньги не пахнут, Вань, — веско возразила Надежда.
— Не пахнут, и я не привык верить людям на слово. Рокотов хочет найти мальчишку, и я сильно сомневаюсь, что после этого он даст ему орден. Меня интересуют намерения. Я слышал, что Рокотов жестко решает проблемы. Мальчишку просто убьют.
Надежда оставила тарелки в покое, и они звякнули о дно раковины. Вода перестала литься. Я поднял голову и встретил жесткий взгляд сестры.
— И ты это допустишь?
— Глеб может быть убийцей, — возразил я. — Никто не знает, что там произошло.
— Я не говорю, кем он может быть. Я спрашиваю: ты готов допустить, чтобы Рокотов вздернул его на рее? Как погибла Ксения?
Я отвернулся от сестры, нашел кофемолку, смолол кофе и стал варить кофе, попутно рассказывая о произошедшем в квартире Ксении. Тяжелый аромат бил в ноздри, наполняя голову трезвостью и горечью. Надежда нервно пихала тарелки в сушку, и они брякали, заставляя меня морщиться и ускорять повествование.
— Ну? — раздраженно спросила сестра. — Это действительно могло быть самоубийство. Или несчастный случай. Девчонку, конечно, жалко. Не думай, что я испытываю к инфанту какие-то трепетные чувства, я о Макаровых мало знаю, но, по-моему, отдавать его на съедение — это перебор.
— Потому я и хочу разобраться. Рокотов хочет установить причину смерти Ксении. Если я узнаю, что Глеб не виноват, так ему и скажу. Если же установлю его вину, сдам парня ментам. Не понимаю, с чего ты так взъерепенилась?
— Я? — изумилась сестра, а потом внезапно скисла. — Действительно… Сама не понимаю. Наверное, из духа противоречия. Мне эти люди — никто, тебе эти люди никто. Хотя… Может, я просто не хочу, чтобы ты имел с ними какие-то дела?
Я очень хотел рассказать Надежде об обещании Рокотова помочь поквитаться с Чигиным, но вовремя сдержался. Сестра тяжело перенесла смерть Лены и Артема. Мои жена и сестра были очень близки, Тёму Надежда и вовсе обожала. Не имея собственной семьи, сестра перенесла всю нереализованную любовь на семью брата, а брат, то есть я, ее ожиданий не оправдал, позволив маньяку растоптать все светлое, что было в нашей никчемной дерьмовой жизни.
Кофе мы допивали в молчании. Затем я, неловко чмокнув сестру в висок, попрощался, и был застигнут врасплох, когда Надежда внезапно обхватила меня руками и прижалась к спине. Я сглотнул тяжелый комок в горле, зажмурился, позволив ей держать меня столько, сколько захочет. Постояв так с полминуты, Надежда расплела руки и выпустила меня. Я не стал оборачиваться, зная, что сейчас она будет плакать.
В прихожей, натягивая туфли, я был застигнут врасплох мамой, которая заслышав возню у дверей, вышла попрощаться.
— Убегаешь? — улыбнулась она одними губами. — Чего не попрощался-то?
— Я думал ты спишь, — неловко ответил я. Мама продолжала улыбаться, а я, стоя как болван, глядел на ее седую макушку с ежиком стриженных волос и по непонятной причине чувствовал себя подлецом. Мне казалось, что она подозревает о моих чувствах, поскольку сделал шаг и провела ладонью по моей небритой щеке.
— Совсем зарос… Как ты, Ваня?
— Я нормально, мам. Живу, — буркнул я, чувствуя неловкость и желание сбежать, чтобы не объясняться, не объяснять, не слушать сопереживания и советов. В маминых глазах была бесконечная доброта, и смиренное терпение, смешанное с обреченностью, присущее, наверное, всем матерям планеты, вынужденных ждать и терпеть угасающий интерес к себе.
— Я вижу, как ты живешь, — сказала мама с болью. — Загоняешь себя в гроб. Я бы сказала, что думаю, но ты ведь не послушаешь моих советов, верно?
— Я все услышу, мам, — глухо ответил я.
— Но все равно сделаешь по-своему? — улыбнулась она, и в ее глазах сверкнули слезы. — Сыночка, иногда надо просто все отпустить. Время пройдет, ты научишься мириться с их смертью. Лену и Тему не вернуть, но ты-то еще жив.
Я отвернулся, но она поймала меня, сжав ладонями лицо и развернув к себе. А мне хотелось кричать, вырваться, бежать. Вместо этого я взял ее ладони и медленно убрал со своего лица, ответив почти грубо, с неожиданной даже для себя жестокостью:
— Я не могу это отпустить, мама. Чигин еще жив, он где-то коптит небо. Когда я закрою его, то успокоюсь.
— Никогда ты не успокоишься, я-то уж знаю, — с горечью сказала мама, и в этот момент я понял, почему чувствовал себя подлецом. Я подсознательно знал, что сейчас ее обижу. Хуже всего, что и она это знала, подставив беззащитную спину под удар хлыста.
12
Побеседовать с Фироновым было задачей первостепенной значимости, и я не стал с этим тянуть. Начальник безопасности олигарха явно должен был знать о жизни его дочери многое, и уж кому-кому, а именно начальнику безопасности следовало рыть землю после смерти Ксении. Мне не нравилось, что дело поручили мне, и еще больше, что мне придется разговаривать с Фироновым.
Я без труда нашел бывшего коллегу. С тех пор, как Никита ушел из полиции, утекло немало воды. Он заматерел, располнел, слегка залоснившись от сытных харчей Рокотова, съехал с квартиры в собственный дом, который всем видом показывал: эй, смотрите, сколько у меня денег! Конечно, по сравнению с хоромами Рокотова особнячок Фиронова был гораздо скромнее, но мне бы на такой не хватило денег, даже если бы я защищал в суде без передышки еще лет десять. У дома стоял «лендкрузер», хищно сияющий черным лаком. Я провел ладонью по капоту, обнаружив, что тот теплый. Леля обещала предупредить Фиронова о моем визите, так что тот, скорее всего, поспешил вернуться домой. Конечно, я мог бы назначить встречу дома у Рокотова, но мне казалось, что под бдительным взором хозяина Фиронов поостережется откровенничать.
Никита вышел мне навстречу, двигаясь излишне осторожно, так что новость о перенесенной операции, скорее всего, была правдивой, но я решил не доверять первому впечатлению.
— А, Стахов… — скривился Фиронов, словно и не ожидал увидеть меня. — Вот и верь в наше время в идейных и неподкупных ментов. Все уходят на вольные хлеба, какими бы орлами не летали.