Рыло добычи находилось на четыре локтя выше моей головы.
Охотничьи псы жались к ногам, поскуливали, и в собачьих глазах явственно читалось: «Братцы, зачем мы этот след брали-то?»
Троим собакам было уже не подняться: валялись на поляне окровавленными комками шерсти. Храбрейшие. Лучшие из своры.
А Посейдону уже не хотелось шутить над тем, что, мол, я совсем позабыл, как ходят на охоту, раз приперся со щитом и в доспехах.
– Угу. Зевс говорил.
Короткий ответ Посейдона заглушило очередное издевательское хрюканье.
Близко посаженные глазки чудовища пылали подземным огнем.
Кроновы рати.
Повелитель Времени нынче тоже вышел на охоту: рыщет по миру за призраком абсолютной победы, Офиотавром, сыном Геи. А многочисленной армии скучно. Расползается армия. Кто хочет мирной жизни, как титан Атлант, – начинает дома обустраивать и детей рожать; кто верит в скорую войну… пакостит потихоньку. Горят поля и деревни, разоряются города, заводятся разбойники на дорогах – отчего б не поразвлечься, когда у военачальников другое на уме?
Теперь вот оказалось, что и чудовищам скучно. Что им до какой-то победы, их выращивали в темных ущельях у Офриса, выкармливали кровью пленников, только для одного – чтобы они убивали. Вот и сбегают – выполнять то, для чего родились, претворять в жизнь мелкие, кровожадные смыслы. Невтерпеж.
– Выбрались… поохотиться, – тоскливо хмыкнул Посейдон. – Отдохнуть, как же. Ну так пошли, что ли?
Если со среднего слетел задор – то у меня задора и так не было. На братскую охоту меня вытащили по обыкновению – силой, еще и Гестия в спину подпихивала: «Мрачный брат, сколько можно? Ты так совсем разучишься развлекаться!»
Развлечение пригнуло голову и низко захрипело-зарычало, из ноздрей летели дымящиеся брызги. Хвост – шипастый, и уж точно не кабаний – нервно ходил из стороны в сторону.
– Давай! – решился Посейдон, занося копье.
Брызнула сухая, комковатая земля из-под мощных копыт. Проклятый хряк порхнул навстречу одним прыжком – громадной, щетинистой кровожадной бабочкой, копье Жеребца ушло вперед как-то неуклюже и застряло в мощной хребтине, а потом рядом вскипел вихрь: колючий, жадный, дико визжащий, клыки-глаза-копыта – успевай уворачиваться.
Не успел.
То есть, оба не успели. Посейдон поймал удар копытом и покатился прямо на собак, мне повезло еще меньше: тяжелая голова, увенчанная кривыми мечами, врезалась в грудь, подняла на воздух и перышком швырнула вверх и вбок – почувствуй себя Танатом Бескрылым.
Дыхание прервалось, по груди – словно стадо кентавров протопало, но доспехи выдержали, и перед тем, как грохнуться на землю, я мысленно поблагодарил Ананку, которая не так давно хмыкнула из-за плеч: «Охота, говоришь? Будет вам охота – ты хоть воинское снаряжение не забудь».
«Не за что, невидимка. Но лучше б ты еще и шлем прихватил».
Вот уж точно – лучше, согласилась макушка, которая с размаху познакомилась с корнем дерева.
Небо на несколько мгновений поплыло, окрасилось невиданными оттенками, проросло леопардовыми пятнами – заболел Уран, что ли? Прикрыл глаза, ощупал голову – и правда, шлем бы…
– Аид, берегись!!
Черная туша надвигалась, взрывая копытами землю, – неторопливо и неотвратимо. Тяжелая лобастая башка опущена, горящие глаза сверлят с неотступным упрямством – вот точь-в-точь Афина, когда Фемида пытается ей за что-нибудь выговорить.
«И кто у нас теперь добыча?»
Хрюкает, зараза. Чудовище не чудовище – а самая что ни на есть свинья.
Добыча встала, поднимая одной рукой щит, второй – меч. Другого оружия не было: доспехами озаботился, а вооружиться забыл.
Хотя зачем оружие, если боги всегда бьют самими собой?
Чтобы смотреть хряку в глаза, пришлось задирать голову.
«Добыча – ты».
Алые, близко посаженные точки на миг усомнились – притухли.
Остановился. Хрюкнул длинно, недоверчиво. Осмотрел с ног до головы.
Потом раскрыл пасть и полыхнул пламенем.
«Фу-у-ух!!» – дыхнуло жаром, разбилось о щит, какой-то ушлый язык прогулялся по волосам, и загудела, раскаляясь, бронза.
– А-а-а, скотина!!!
Посейдон еще не впал в неистовство, но уже разозлился. Не тратя времени на то, чтобы поднять оружие, выдернул с корнями какое-то деревцо толщиной в ладонь, размахнулся и врезал как бог, то есть, со всей дури и напрямик – по массивному, обращенному к нему заду.
Тварь перестала выдыхать пламя и озадаченно выпучила глаза. Коротко фыркнула двумя струйками дыма из ноздрей.
И с яростным ревом развернулась к Жеребцу, с маху перекусывая занесенную для второго удара дубину.
Тонкой палочкой хрустнула вековая ель от удара в нее черной игольчатой туши. Посейдон укатился от валящегося на него ствола, зверь взвился в прыжке – притоптать, протанцевать копытами! Но тут рванулись и повисли на ляжках у кабана двое серых псов – любимцев Посейдона.
И мой меч вошел в черно-бурый, воняющий сладкой падалью бок. Времени рассчитывать не было: я подскочил вплотную и тоже саданул по-божественному, до рукояти, так, что пальцы укололись о свалявшуюся шерсть.
Выдернуть меч не успел: от боли тварь не шарахнулась подальше, а дернулась на меня, ударила всей тушей, я снова не устоял, мягко бухнулся спиной на подстилку из трав и иглицы, а небо над головой закрыло щетинистое брюхо в засохшей грязи и бороздах старых шрамов. Брюхо подрагивало и тяжело вздымалось, копыта нетерпеливо ранили землю: где, мол, этот… который в бок? Хрюканья сверху больше не было: хрип пополам с рычаньем.
А Зевс говорил, кабан будет, как же…
– Аид!!!
От вопля Посейдона пригнулись деревья, а вепрь на миг присел, чуть меня при этом не раздавив. Решил ли брат, что я ранен, или еще что-нибудь такое себе нарешал – но из-за поваленного ствола он выскочил уже во второй степени гнева: с покрасневшим лицом, ножом – это против такого чудовища-то! – и половиной ели в волосах.
Даже бить по-божественному не стал – так, по-посейдонски. Просто прыгнул навстречу, водой обтек лязгнувшие рядом клыки, схватившись за ухо, для опоры, рванулся к горлу…
Лезвие ножа нашло не горло: вонзилось в щеку возле челюсти; взвизгнув, тварь полыхнула огнем и прыжком исчезла с поляны вместе с Посейдоном: тот держался за ухо как клещ, будто решил именно его оставить трофеем.
Птицы, примолкшие было, бесстрашно воспели все – и треск ломающихся кустов в отдалении, и всполохи огня, и затихающий вопль: «Подземная скоти-и-и-и…»
Рядом с моей ладонью медленно поднимался парок из глубокого следа от копыта. В след по капле набегала вода: здешние леса полны ручьев и речек, да и болота часто попадаются.
Свистнул свору – нет, псы тревожно переминались с лапы на лапу и таили в глазах недоверие. Зевс сколько раз недоумевал, почему я свору не заведу, пока Посейдон не пояснил основательно: «Раз – псы от него разбегаются с воем, за кого только считают? Два – у него и с лошадьми так, кроме этой его четверки бешеной. Три – ты его квадригу видал? Вот теперь представь, какую он собаку заведет. Ну, и надо оно тебе?»
Бежать было легко – ничего, что панцирь. Лес вокруг стоял немой и хмурый, отмахивался ветвями от тяжелых облаков в небесах. Все не мог понять: вроде бы, и не влезал ни во что, а тут набежали какие-то, кусты поломали, дорогу новую проторили, да какую – колесницы пускать можно! Сосны – в щепки, землю изрыли, черной кровью залили – хоть засевай…
«Ку-ку», – насмешливо заявила птаха с ветки над головой.
Журчавший у ног ручеек растекся, вспух, наглотавшись ила и мелкого мусора, и влился в яркое, украшенное кувшинками и тростником, болото. Корявые деревца подбежали к самой трясине, семь-восемь отважились – скакнули по кочкам дальше, и остановились, опасно нагнувшись.
Следы обрывались в глубине зеленой, поросшей мхами и болотными цветами похлебки. О своем шептался переломанный тростник.
Ни Зевса, ни Посейдона, ни хряка этого проклятого. Деметра будет заламывать руки и причитать, что я отделался разом от всех.
– Йы-ы-ы-ы!!!
Взвились и закружились две перепуганные пестрые выпи. И еще… взвилось. Болото. Ком слизи, тины, ряски – ревущий, крутящийся: копыта, ноги, руки…
Навалился слишком быстро, или я не успел отскочить – не суть. Суть… суть – в болоте. А может, в чем-то другом, а в болоте – я, с панцирем, без щита и шлема и с непониманием: а как вышло-то?
«Каждому – свое», – рассуждает Ананка. Ага, каждому свое: щит на берегу, я – в болоте, хряк и Посейдон…
– Придушу тварь!!!
…тоже.
Аэды глотки рвут, когда воспевают божественные охоты. Собаки, вепри, стрелы, олени прекрасные, величественные кличи…
О болотной жиже, треске ломаемого тростника, перепуганной болотной и лесной живности – ни слова.
Клубок, в котором не разберешь – клыки? меч? борода? щетина? – навалился, втянул в себя, выволок на берег, покатал спиной по грязи (пару раз перед глазами мелькнула босая пятка Посейдона), – и отшвырнул в сторонку. Болото рябило в глазах, было уже повсюду: сверху, снизу (частью – так и внутри), вокруг ноги обвилась какая-то черная гадина с разверстой пастью – стряхнул пинком, не глядя.
Вепрь – теперь уже частью зеленоватый и с тремя болотными лилиями на башке – взбивал копытом грязь, с хрипом отплевывал из ноздрей коричневый гной. На нас не смотрел. Клыки, иглы на загривке, копыта – все было нацелено на Зевса.
Младший возник оттуда, куда пропал – то есть, из ниоткуда. С легкой улыбкой на губах шагнул навстречу хряку, поворачивая в пальцах нож – гладкий, как лист, из золотистой бронзы, с обмотанной кожей рукоятью.
Кудри блеснули солнцем, которого не было в небесах.
И вдруг метнулись, взлетели в воздух – Зевс покрыл расстояние до чудовища в мгновение ока, небрежно, как-то с ленцой оперся ногой на клык, взмыл в прыжке, приземляясь точно за плотно утопленную в тулове голову. Мелькнул еще блик – нож – и исчез, вонзившись в горло вепря.
Четыре раза – за одно краткое мгновение.
Агонии не было: зверь с опозданием вздыбил иглы на хребте, удивленно посмотрел на бога, который только что был на спине, а теперь вот – в нескольких шагах… коротко хлюпнул полной крови пастью и завалился на левый бок.
Зевс потер руки – испачкал, то ли пока взлетал, то ли когда погружал нож в горло. Глянул на небо с укором – и Нефела поторопилась разогнать свои стада, давая дорогу Гелиосу. Кроноборец осмотрел белый хитон – нет, чистый, не запятнал! – сорвал пучок травы и вытер нож, который успел вытащить и прихватить с собой.
Лес ожил, задышал зеленой грудью, зазвенел птицами, только потревоженные выпи ревели где-то в глубине болота. Да еще двое Кронидов стояли – капали тиной на изрытую землю.
– Хороши, – сказал младший, оглядев нас. Покачал головой. – Боги… Вдвоем одну свинью не смогли прирезать.
Посейдон отцепил от руки пиявку, решившую поживиться ихором – урвать бессмертия.
– А ты, значит… ждал, пока прирежем?
– Ждал. Пока не надоело. Сначала думал – вы развлекаетесь, а потом понял, что вы за ним решили по всей Фессалии носиться.
Посейдон выставил босую ногу, пошевелил пальцами. Не отрывая от них взгляда, спросил:
– Из-за деревьев любовался?
– С деревьев. Белкой.
– Решил, значит, посмотреть, на что мы способны? – подал голос я.
– Вроде того.
Посейдон выковырял тину из уха и подошел к младшему. Улыбнулся так, что на зубах засияло второе солнце. Положил Зевсу руку на плечо.
– Так в чем вопрос-то?
И двинул младшего по челюсти кулаком той руки, которая была свободна.
Облака – овцы Нефелы разбежались вовремя. Нам тут лишние свидетели не нужны. Мы, знаете ли, Крониды, свои вопросы разрешаем сами – не зря же клялись, что втроем…
– Да пустите, что вы, сдурели, что ли?!
Вот и втроем. Двое, то есть, и один. Двое отвечают на вопрос – на что они способны. А один замечания раздает.
– Да что ж вы… да вы всерьез?! Да я…
– Аид, вали этого гада! Ах, превращаться вздумал? Отрывай ему, что там под руки попадется!
Плюх! Бабах! Шлеп! Ответы на большие вопросы просто так не даются. С трудом рождаются. В корчах, с мычанием, ругательствами – куда там какому-то хряку. Можно сказать – даже в муках.
– О, руки, руки ему вяжи!
– Гиматий давай.
– В Тартар посажу-у-у-у, куда лупите?!
– Заламывай! Рот затыка… а! Лягается, чтоб Крону так лягнулось!
– Еще… не так…лягну…
– Аид, держи, уйдет, уйдет стервец!!
– Куда он уйдет…
– Я… в-вам… пуф… сейчас…
– Во, правильно! И по хребту!
Гелиос с колесницы и не оглянулся – видно, нашел себе зрелище поинтереснее. Афродиту, например, соблазняющую улыбками какого-нибудь красавчика-лапифа.
А тут на что смотреть? Утомились трое Кронидов вопрос решать: а на что они способны? Вот и присели… двое.
На третьего.
– Хорошо сидим, – сказал Посейдон, когда мы малость отдышались. Сунул в зубы травинку. – Почаще выбираться надо.
Я промолчал, счищая щепочкой с панциря толстую корку грязи. Тина скорбно капала с хитона, и у ног образовалась маленькая лужица.
– А печень у этой твари, говорят, вкусная, – брат кивнул на тушу, кровь из которой сочилась в болото. – Разделать, поджарить с травами… а? Лучше нектара пойдет. Закатим, а?
– Давай.
– А вина можно спросить ну хоть у бога этого ручья, мы с ним вроде как знакомые. Посидим у костерка на славу! Все равно ж потрошить нужно.
– Нужно.
– И вообще, что делать с добычей-то будем? – он поерзал. – Шкурку не хочется попортить…
– Уже попортили, – отозвался младший снизу. – Весь хитон в грязи.
Жеребец совершил особо наставительный прыжок.
– Э, брат, что ты думаешь? Я б зашил его в шкуру этой твари да закинул бы в болото, так он, зараза, кроноборец! Офиотавр, войска, опять же…
– Можно и не зашивать. А вот в болото я бы его тоже закинул.
Посейдон хрюкнул одобрительно. Осмотрел свой хитон, стянул, плюхнул в сторону болотной тряпкой.
– Ну ты того… посиди на нем малость – с него не убудет. А я пока вина раздобуду.
И убрел куда-то выше по течению русла – видно, к тому самому своему знакомому божку. Шел, насвистывая, почесывая под лопаткой, еще оборачивался – что, сидишь, брат?
Сижу, куда ж я денусь…
Стоило Посейдону скрыться из виду, как Зевс крутанулся бешеной змеей, извернулся, высвободился – и припечатал меня к земле коленом.
– Ах, ты на братьях, на братьях сидеть?!
Волосы его выжигали глаза своим сиянием. Я поморщился.
– Такие братья, что на них только сидеть. Уйди, пока в зубы не получил.
Хмыкнул, но колено убрал. Оглядел заляпанный хитон, махнул рукой, нашарил свой нож и двинулся свежевать убитую тварь.
Пока я отмывался от вязкой тины, пока разводил костер и нарезал веток, на которые было бы удобнее низать печень – мы молчали. Посейдон – и тот не нарушал тишины: вернулся с мехом вина, покосился на меня, цокнул укоризненно языком и пошел рвать травы для жаркого.
Назойливая птица со своим «ку-ку» все не унимается – миги считает.
Облака в небе разбрелись, уплыли на другие небесные пастбища. Собрались трое братьев, сначала поохотились, теперь вот отдыхать будут, что там интересного…
– Чего звал? – сказал я, когда печень, уже присыпанную морской солью и натертую чесноком, нанизали на прутья и повесили над костром.
Посейдон вырывал кабаньи клыки – на шлем пойдут. Дергал прямо пальцами.
Зевс вытирал листьями лопуха испачканные кровью руки.
– Поговорить нужно было. Без лишних глаз и ушей, а на Олимпе, да и всюду…
Жеребец дернул еще клык, смерил – с палец длиной. Фыркнул.
– Ага, а мы б не догадались. Думали, просто на охоту решил нас вытащить. На кабана. Кабан, как же…
– А вы привыкайте к таким охотам. Скоро таких вот свинок больше, чем овец у Нефелы будет. Плодятся быстро, сволочи…
– Кроновы рати, – сказал я из тени дерева. Хорошая тень, и дерево хорошее – последняя могучая сосна перед болотом.
– Кроновы рати. Отец забыл о своих войсках. Сейчас им владеет только одна мысль – как найти Офиотавра. Это дало нам время, но его войска от безделья творят такое, что…