У Томаса глаза вспыхнули, румянец на щеках, даже прыщи стали не так заметны:
- Но как мы попадаем в поток? Ты сказала, с рождения... тут я не согласен. Ребенок – он же как чистый лист. Часто он не похож на своих родителей, бунтует против них. Каждый из нас наверное верит... – он покосился на Бриана и немного сник, - или верил в то, что перед ним огромное прекрасное будущее. Что все дороги открыты. Что он обязательно совершит что-то великое, что он избранный, так?
- Да уж, ты-то избранный лузер, - хихикнул Бриан и взвыл, схватившись за коленку.
- Еще раз вякнешь, - говорю, - я тебе чашечку разобью. На костылях ходить будешь, избранное чмо.
- Мальчики! – Лэрке приложила ладони к ушам. – Давайте вы во дворе выяснять будете, кто лузер, а кто чмо. Заткнитесь, и дайте с человеком интеллектуально пообщаться.
Мы заткнулись. Обидно было, что девчонка меня на одну доску с этим моральным уродом поставила. Хотя сам, конечно, напросился. Особым интеллектом я пока в разговорах с Лэрке не блистал, скорее чуть гормонами не брызгал.
- Так вот... – она повернулась к Томасу, нахмурилась, будто нащупывая мысль. – Думаю, течение подкрадывается к нам незаметно. Это как несекретный секрет. Несмешная правда про нас. Все это знают, все это видят, но мы не верим в это, пока не становится поздно.
Мы взрослеем, а горизонты не открываются. Однажды детство кончается, и оказывается, что мы не особенные никакие, нас ничего не ждет, кроме той самой мещанской жизни, которую мы презирали. На тебе всё еще кеды и джинсы с дырой на коленке, плеер в ушах. Идешь покупать пиво - спрашивают паспорт. Это твое детство бьется в агонии. А ты тем временем назло ему встаешь в шесть утра, копишь на отпуск и машину, стираешь постельное, выкидываешь скисшее молоко из холодильника, пьешь по выходным, заказываешь шмотки в интернете, плачешься о своём весе. Это всё не плохо и не хорошо. Это просто "дано" в жизненной задаче.
- Ты хочешь сказать, - Томас задумчиво ковыряет прыщ над верхней губой, - течение неизбежно... как смерть? Ведь мы все знаем, что умрем, но просто не думаем об этом, чтобы выжить? А дети – они вообще не верят в смерть.
- Нет, - Лэрке потеребила фенечку, - я верю в смерть, но это не то. Смерти никто не избежит, а из течения можно выйти. Можно плыть против него, хотя это очень тяжело. Есть даже люди, единицы, которые меняют течение. Самую капельку, но все-таки меняют.
- Джек, - она вдруг обратилась прямо ко мне. – А ты что думаешь?
Я чуть со стула не упал. Значит, я могу все-таки думать, да? Почесал репу. Ох, чую, ляпну щас что-нибудь шибко «вумное», но молчать и того хуже.
- Ну, если... – чувствую, как скрипят мозги, - в задаче что-то «дано», то наверное нужно и что-то найти. Просто тех, кто не находит, поглощает твое это... течение. А те, кто находит – выплывают. Потому что выплыть всегда легче, если держишься за что-то... за кого-то.
У Лэрке бровки сдвинулись, пальцы бегают по бусинам фенечки:
- И что же это? То, что надо найти?
Я уткнул глаза в парту, губами шевелю, а звуки не получаются. На деревянной столешнице вырезаны буквы, так давно, что в них набилась несмываемая грязь. «L+J=LOVE».[4]
[1] Bjorn – медведь по-датски, напоминает мужское имя Bjarne
[2] Buksevand – от слов bukse – штаны и vand - вода
[3] Роман Ульфа Нильссона, в некоторых школах включен в программу 8 класса
[4] L – первая буква имени Lærke, J первая буква в имени Jacob, но также в имени Jack
Паровозик, который смог
После уроков в коридоре меня подловила девочка Адамс:
- Джек, надо поговорить.
Я хотел уже отмахнуться от нее, но дотумкал вовремя, что неспроста у чиксы глаза горят, как рекламные табло «А я что-то знаю!». Прислонил Томаса к стенке:
- Обожди-ка тут.
Взял Наташу под локоток, оттащил в сторонку.
- Чего тебе? – говорю.
Она воздуху побольше набрала и выпалила, вся такая важная:
- Ты с Паровозиком не ходи. Пусть сам домой едет. Один.
- А хули ты стала решать, с кем мне ходить?
Адамс глазки потупила, сережку в ухе теребит:
- Это не я. Это Матиас меня попросил тебе передать.
- Матиас?!
Она закивала:
- Ребята его сегодня бить будут. Томаса, то есть. Они его уже на улице ждут. Так что ты с ним не ходи.
Ясненько. Непонятливый однако народ Брюрупские аборигены. Даже дождь им нипочем – труевые викинги, мля.
- А брат твой что, с ними?
Снова кивок:
- Он сказал, если ты Томаса в покое оставишь, они тебя не тронут. И Вильям забудет все, не будет мстить. Просто езжай домой, как обычно, хорошо? – заглядывает мне в глаза, ресницами хлопает.
Надо же, усатый-то сама доброта!
- Сколько их там? – спрашиваю.
- Не знаю... Трое, может, четверо.
- Так, Вильям, Матиас, Бриан, - подсчитываю вслух, - кто еще?
- Бриана с ними нету, - Наташа прнялась за другую сережку. – Он сразу после звонка смотался.
- Домой побежал труселя менять, - говорю. – Обосрался, гавнюк. А кто же тогда остальные двое?
- Каспар.
Так, это тот тип, которого я еще без шапки не видел. Не, может, он ее, конечно, в душе снимает, но я физру прогуливаю, и потому лысый он или нет сказать не могу.
- И вроде Андреас еще.
Ясно, рыба-прилипала. Маленький, бледненький, вечно сальные шуточки, так и хочется ему в хлебало хозяйственного мыла напихать, чтоб пузыри жопой пускал.
- Где, ты говоришь, эта команда придурков засела?
Наташа пожала плечами:
- Не знаю. Так ты домой поедешь? Или хочешь, со мной на кемпинг?
Я обернулся на Томаса. Бедолага подпирал стену и, по ходу, уже сползал по ней от слабости в коленях.
- В субботу приеду, - говорю, - как обещал. А ты брату передай, чтоб лучше выбирал, с кем связываться.
Цепляю Паровозика за рукав и почти волоку к выходу.
- Ты на велике или пешком? – спрашиваю, а сам соображаю лихорадочно, как быть. Один на один я бы от Вильяма отмахался. Но их четверо. Точнее, трое с половиной, потому как навряд ли Матиас меня мудохать с особым энтузиазмом будет – для сестренки побережет. На Томаса рассчитывать – как на дырявую лодку. Сама ко дну пойдет и тебя утащит. Значит, без оружия не обойтись. Допустим, есть идейки, как его достать. Это хорошо. Но вот если что-то пойдет не так, последствия будет трудно предусмотреть. Это плохо.
- На велике, - пищит по-бурундуковски Томас. – Мне только брата надо из сада по пути забрать.
Господи, у этого чуда еще и брат есть!
Так, навес для велосипедов прямо у главного входа, тут нас навряд ли подстерегут. Топаем туда. Сверху поливает, но под крышей сухо. Опачки! У Паровозикова драндулета спущены оба колеса.
- Прокололи, - у бедняги аж нижняя губа дрожит.
Ясно дело, чтобы не сбежал.
- Сопли подбери, - говорю. - К тебе приедем, помогу залатать.
Смотрю, как проколото. Гвоздем или ножом? Вроде ножом разрезано. Это тоже плохо. И не только потому, что Томасу придется новые шины покупать.
- Я цепь, - говорю, - займу у тебя, - и полез замок открывать.
- Зачем? – стоит, смотрит, губы расшелепал. – У тебя что-то с байком не в порядке?
- Неа, - на руку цепь намотал, примерился. Вроде норм. В карман сунул.
- Она же в масле! Ты джинсы испортишь, - у Томаса от волнения пяток прыщей лишних выскочил.
Я глянул на расплывающееся по штанам темное пятно и отер о них ладонь:
- Ничо. Мне отчим новые купит. Ты в рундбол[1] играешь?
- А? – не понял Паровозик. – Ну да.
- Бьешь по мячу хорошо?
- Как все. А что?
Я снял с рамы своего байка металлический насос:
- Представь, что башка Вильяма – это мяч. И бей.
Томас сбледнел, руки затряслись, и насос выпал, брякнув по асфальту.
- Я не смогу. По человеку – не смогу.
Я вздохнул. Именно этого я и боялся.
- Ладно, - говорю. – Но помахать-то ты им сможешь?
Паровозик пялится на меня, а в глазах паника. Интеллект свернулся ёжиком и закатился в пятки.
- Слышь, умник. Что такое психологическая атака, знаешь?
О! В море паники наметился островок мысли.
- З-знаю.
- Ну вот. Как на нас полезут, морду зверскую сделаешь и будешь насосом махать. Только не ори. Давай, покажи мне зверскую морду.
Томас беспомощно улыбнулся и попытался нахмурить брови. Я сплюнул горечью.
- Это, - говорю, - не морда. Это девочка прыщавая. Ты девочка, да? – я толкнул его в грудь, так что парню пришлось сделать шаг назад. – Ты девочка, которая пацанам в сортире сосет? – снова толчок в грудь. Он вылетел под дождь, жмурится, когда в глаза затекает. – Может, ты и папочке своему сосал? Только плохо, поэтому он вас с матерью бросил?! – тут он мою руку схватил. Красный весь, мокрый, дышит тяжело, рожа перекошена, то ли от злости, то ли от боли.
- Ты, - пищит, - отца моего с матерью не трогай, понял?
- Во! – говорю. – Вот это лицо запомни. Только молчи. Голос все портит.
Засаду нам устроили на пути между школой и детсадом. Вычислили, по ходу, что Томас брата каждый день забирает. Дорожка шла мимо пустыря за складским зданием. Пацаны выскочили из-за кустов. На всех куртки-дождевики с капюшонами, с первого взгляда не скажешь, кто есть кто. Паровозик, волочивший изуродованный велик за руль, должен был стать легкой добычей.
- Зря ты не свалил, пока мог, - длинно сплюнул мне под ноги Вильям и кинул голову от плеча к плечу, так что шея хрустнула. Интересно, это у него нож, которым шины резали?
Я отбросил байк. Вытащил из кармана руку с заранее намотанной на ладонь цепью. Махнул свободными концами.
- Зря ты это затеял. Может, свалишь, пока можешь?
Краем глаза вижу, Томас тянет трясущейся рукой из рюкзака насос. Морда от кондиции далека, но глаза отчаянные. Матиас маячит на заднем плане, Андреас-прилипала за спиной Вильяма держится. Каспар, в капюшоне на шапку, обходит с боку, но вид у него задумчивый. Так я и рассчитывал. Стоит усатого завалить, и разбежится его команда, поджав хвосты.
И – вот он. Момент истины. Вильям вытащил-таки ножик. Выкидной, лезвие сантиметров пятнадцать. Это статья, между прочим, кто не знает.
Возможно, усатый просто хотел меня пугнуть. Возможно, он думал, что цепь у меня – тоже так, украшение. Я его разубедил.
- Херась! – тяжелые звенья огребли Вильяма по пальцам. Визг, кровь, нож летит в грязь. Я его тут же пинаю в траву.
- Джек! – это Томас пищит сзади.
Пригибаюсь чисто инстинктивно. Камень свистит мимо моей башки и ударяет усатого в грудь. Вопли за спиной и «дунк-дунк», будто трубой лупят по телу. Вильям кидается на меня, растопырив окровавленные грабли. Зря. Я стараюсь не бить по морде. Я еще себя контролирую. Так что он огребает по бедрам и плечам. Валится в лужу, скуля. Я его пинаю. Наслаждение, как горячая волна. Пах. Почки. Брюхо. Ребра.
- Джек, хватит! – неловкие руки обхватывают меня, тащат назад. Я чуть не вмазал цепью, да сообразил, что это Томас. – Они убежали все. Хватит!
Я остановился. Вокруг тихо. Только мое тяжелое дыхание, стук крови в ушах и шлепанье капель по листьям. Только всхлипывания пацана на земле. Только побрякивание цепи в руке. Я поднимаю ладонь на уровень глаз. Дрожит? Нет. Почти.
Сую цепь в карман, сгребаю Томаса и подталкиваю к Вильяму.
- Видишь? Все. Он кончен. Ты смог, понимаешь? Мы смогли. Можешь сделать с ним сейчас все, что хочешь, - я хлопнул по костлявому плечу. – Ну? Хочешь обоссать его? Давай! Дай ему буксеван. Давай! – я дернул ремень на висящих мешком джинсах Паровозика.
Он всхлипнул как-то странно, и только тут я заметил, что лицо у него все мокрое, и не только от дождя. А потом Томас перегнулся вперед и блеванул. Жаль, промахнулся чутка. На Вильяма только брызги попали.
- Молодец, - я повел его к велосипеду. – Теперь пошли, надо забрать твоего брата.
Томас жил в центре города, в съемной квартирке с крошечным садом и сарайкой для велосипедов. Брат его был немного младше Софии и совсем на старшего не похож – ни одного прыща, все побеждающий оптимизм и совершенно нормальный голос. Разве что имя прикольное - Тотте[2].
- Можно мне вам помочь? – завопил мелкий, как только я ссадил его с седла маунтинбайка. - Чинить лисапед?
Мы зашли в сарайчик, и я показал, как надо одевать цепь. Томас молча сидел на корточках в углу. Обтекал и переживал.
- У вас в Брюрупе есть хоть, где шины купить? – спросил я его, чтобы хоть как-то расшевелить.
- Есть один магазин, - ответил он не сразу. – Но у нас до конца месяца денег не будет. Придется походить пешком.
- А как же мелкий?
До детсада-то все-таки не так близко.
- Коляска есть, - пожал плечами Томас и велел брату. – Тотте, беги-ка к маме. Только про шины пока не говори ничего, ладно? И сапоги сними в коридоре! Пол потом не намоешься.
Пацан дунул в дом, а Паровозик заметался по сарайке, хрустя пальцами:
- Зря мы его все-таки бросили одного. Вдруг ему помощь нужна? Вдруг он... - угловатый кадык заходил на тонкой шее.
Не, опять мы за старое! Может, нам еще скорую бугаю вызвать из-за пары синяков?
- Да отлежится твой Вильям, встанет и домой похромает, - я взял парня за плечи и немного тряхнул. – Сам что ли не знаешь, что значит - получить по ребрам?
- Знаю, - Томас поежился, обхватил себя руками. – Но цепь... Где ты так драться научился?
Я вздохнул. Ну как ему объяснишь, что это была чисто импровизация? Что видел я просто, как братки из районной банды с рокерами разок сцепились. Там не только цепи и ножи в ход пошли, там и кастеты тебе, и биты, и кто во что горазд. Вот тогда да, скорая пару вялых тел увезла. Так и то оклемались все.
- Может, - говорю, - в дом зайдем? Хоть обсохнем.
- Ой, да, извини, - запыхтел Паровозик, засуетился. – Ты же без куртки. Мерзнешь наверное. Чай пьешь горячий? Пойдем, я сейчас заварю.
Мать Томаса лежала в гостиной перед телеком. Ей недавно сделали операцию на спине, и теперь она ходила мало и только на костылях. Это было что-то вроде травмы на работе, позвоночная грыжа или какая-то фигня. Жила она теперь на обезболивающих, а потому поздоровалась вяло и на жизнерадостного Тотте махнула рукой. Мы забрали его на кухню, чтобы по дивану не вздумал скакать.
- Переодеться хочешь? – спросил Томас, ставя чайник. – Можно твои тряпки в сушкилку закинуть пока.
Я выглянул в окно: никакого просвета в тучах видно не было.
- Да ну. Снова намокну, когда домой поеду.
- А я тебе куртку одолжу, - предложил Паровозик. – В школу мне ее можешь привезти. Завтра по прогнозу дождя не будет. Кстати, ты на пол капаешь.
Я растер носком небольшую лужицу у табуретки.
- Ладно. Раз капаю, кинь мне что-нибудь.
Потом мы сидели в комнате, которую Томас делил с Тотте. Мальчишка играл на полу с машинками и лего, мы оккупировали кровать. Я чувствовал себя немного неловко в футболке, которая мне свисала почти до колен, и полотенце, заменившем штаны.
Вообще в последнее время мне не хотелось, чтобы кто-то видел меня голым. В смысле в душе там или в бассейне. Стеснялся я что-ли. Всё казалось, пялятся на меня. Мужики особенно. Будто что-то во мне не так, как у других. Не то что там член слишком маленький, или спина волосатая - я в этом плане выглядел совершенно обычно. И умом это понимал. Просто внутри меня кричало каждый раз: «Они знают! По походке твоей, по тому, как ты наклоняешься, по тому, как глаза прячешь... А если не знают, то сейчас догадаются!» Каждый поход в гребаный аква-парк был для меня пыткой, но отказаться не мог. Себастиан бы мне такую «черную дыру» потом устроил, что точно труба!
А вот с физры я линял втихую. Если в душ после урока не пойти, засмеют. Скажут, воняешь, или член не вырос. Поэтому я просто гулял. Даже у Томаса переодевался в ванной, с запертой дверью. А теперь сидел, полотенце на колени натягивал. Но парень вроде ничего не заметил. Развалился себе с дымящейся чашкой на груди, стресс снимает. Жаль, кроме чая у Паровозика никакой другой травы нету. Вдруг у него беспокойство на морде отразилось: