***
Цокот копыт и сотни отголосков эха рассыпаются по старому городу, я мчусь к его сердцу, яростно стискивая поводья, подстёгивая вороного. Гнев сжигает меня изнутри. Гнев на себя, Фероуза, решившего дать мне проспаться, и на Викара. Пока я валялся, портрет показали караульным у всех ворот. Спешно созванные художники скопировали изображение, и в столице, наверное, не осталось стражника, который не знает, как выглядит Мун, но результата это не принесло. Мун не возвращалась к Октазии. Не пыталась выйти из города. И в домах, в которых она бывала по приказу Октазии, в домах, где, как рассказывали знавшие её женщины, у неё были знакомые, Мун тоже не появлялась. Едва проснувшись и выслушав эти донесения, я подумал о Викаре. Он должен знать, где она. Может даже направил её к какому-нибудь тайному ходу из города. Конечно, она не может услышать его голос, но Викар только что поел и может сильнее влиять на окружающую обстановку. Например, бродячими псами гнать девчонку к нужному месту, открыть потайную дверь, потом закрыть, вынуждая двигаться дальше. По коже проносится вихрь уколов, дёргаю поводья, и стена сада падает под копыта взвивающегося на дыбы вороного. Конь храпит, шатко отступает и роняет стройные передние ноги в месиво камней. Хруст и безумное ржание. Успеваю спрыгнуть, перекатываюсь, отскакиваю от летящего камня. Булыжник падает на голову коня, и тот умолкает. По мостовой течёт кровь. Стена рядом покачивается, скрипит, но мою кожу больше не колют невидимые иглы, а значит, у Викара осталось слишком мало сил, чтобы сдвинуть камни. — Прекрати! — грозно смотрю кругом. Затем на прекрасного, но мёртвого скакуна. Чёрная шкура лоснится на солнце, кровь блестит. — Зачем убивать животное, — рычу сквозь стиснутые зубы. Но Викар из чистой вредности столько сил расходовать бы не стал. Он надеялся убить меня или только задержать здесь? Если он хочет задержать, мне следует торопиться. Закрываю глаза и острее чувствую его присутствие в камнях и земле. Простираю руки. Магия вырывается из сердца и растекается по телу вместе с кровью, теперь я чувствую растянутые всюду щупальца и пульсирующий лиловый комок — средоточие силы. Магия золотыми нитями тянется к нему. Викар уклоняется, но он привязан к месту и в конце концов попадает в расставленную сеть. Тяну его к себе. Приходится напрячься, сердце бешено стучит, выбрасывая больше и больше магии, зубы скрипят. С болезненным рыком я выдираю Викара из земли и открываю глаза. Лиловое в голубых кольцах тело опутано золотыми нитями. Даже приятно, что они врезаются в призрачную, содрогающуюся от боли плоть. Утираю мокрый лоб: — Где она? — Не понимаю, о ком ты. — Солнце в огромных чёрных глазах не отражается. — Всё ты понимаешь, — дёргаю сеть, и туша, дёрнувшись, оказывается ближе. — Где принцесса, где Мун? — Не знаю. — Лжёшь. — Возможно. Если бы мой взгляд мог испепелять духов, этот бы уже сдох. Облизываю пересохшие губы и стараюсь говорить спокойно: — Я не причиню ей вреда. Ты… ты ведь знаешь, что я проклят? Знаешь условия? — Чары межродового примирения загорян, — прибоем рокочет голос Викара. — Прелестная вещь. — Принцессу будут любить, а в будущем она получит трон. Но если я умру, у неё не будет шанса вновь стать королевой. Ты это понимаешь? Понимаешь, что ей выгодно вернуться во дворец. Жить достойно, а не скитаться по стране. Викар трясётся от хриплого плещущего хохота: — А ты глупее, чем кажется. Сеть сжимается туже, и смех обрывается. Викар шипит: — Когда ты умрёшь, некому будет меня сдерживать, принцесса вернёт трон и выберет мужа по своему разумению, а не по твоему выбору, сын пустыни. На несколько мгновений лишаюсь дара речи. — Вот как. — Ухмыляюсь. — Решил от меня избавиться? Я позволяю магии затопить меня, собраться в кулаке — и, крепко удерживая натянувшуюся сеть, с разбега врезаю Викару в глаз. Слышимый только мне вой наполняет воздух. Гигантский осьминог извивается и шипит под моими ударами. Убить его сил не хватит, но я могу сделать больно, очень больно. Я обращаю магию в огонь.
ГЛАВА 8. Сёстры в беде Грудь слишком велика, чтобы мужская одежда могла сделать меня похожей на юношу, поэтому я иду не по тракту, а по тропке между виноградных полей. Огромные лозы скрывают меня от посторонних взглядов и палящего солнца, обещают убежище, если сюда наведается голос Императора или стражники. Ремешки дешёвых сандалий натирают ногу, и я мечтаю о часе, когда доберусь до постоялого двора и куплю ослика, мула или даже коня. Надеюсь, украденных денег хватить хоть на что-нибудь. А если сильно повезёт, семья земледельцев меня подвезёт (с одним мужчиной я ехать не осмелюсь). Иду, старательно прислушиваясь, не зацокают ли копыта, не разнесётся ли по полям командный клич стражников. Вокруг спокойно. Слишком спокойно. Мысли невольно откатываются назад, к тому, как я бежала сквозь затхлый мокрый воздух тоннеля, а в спину ударил страшный, предсмертный вой, и после этого голос неведомого спасителя стих. Кто мне помог? Зачем? Его ли захлёбывающийся вой я слышала в темноте? Не было ли моим долгом помочь спасителю? Сомнения, вопросы — это всё лишнее, когда главная цель — добраться до дома и спасти родных от гнева Императора или его сына. Иду. С каждой минутой воздух становится горячее. Сладковатый запах виноградных листьев пьянит. Ноги тяжелеют, но я упорно иду вперёд. Надеюсь, преследователи уверены, что я до сих пор в столице. Надеюсь, хватит сил дойти до постоялого двора. Иду. Иду. Волочу ноги. Во рту сухо. Язык распухает от жажды. К потной коже липнет пыльца. Иду. Должна двигаться. Перед глазами плывёт. «Двигайся, двигайся… вперёд». Мешочек с деньгами, привешенный на шнурке между грудями, тянет к земле, точно глыба. Больше всего на свете хочется свалиться под куст и дать отдых гудящим ногам, но понимаю, стоит сесть — усну. Не хватит сил подняться. И я бреду, запинаясь о сорняки и отростки лоз. Пот стекает по вискам и спине, жжёт подмышками. Бреду, зажмурившись, и оплавленный жарой разум рисует на веках лицо Императора. Убила? Ранила? Что я натворила… Лучше не думать об этом. Думать только о цели. Воспоминание об истошном крике в старом городе толкают вперёд. Виноградные поля тянутся бесконечно, я ненавижу их — и благодарю за укрытие. Двигаюсь, потрясённая тем, что ещё могу передвигать натёртые ноги. Глубоко за полдень я вынуждена снять сандалии и, сцепив ремешками, повесить на плечо. Земля тёплая, сухие травинки и колючие травы впиваются в стопы, изнеженные годами городской жизни. Но я слишком устала, чтобы всерьёз обращать на это внимание. Надо идти. И я иду. Солнце тоже идёт по небосклону, тот медленно меняет цвет. Слишком медленно. Мир превращается в смазанные тени, только через пару сотен шагов, оказавшись перед деревом, я осознаю, что вышла с виноградника. Поворачиваюсь: оказывается, я прошла сквозь калитку в изгороди из прутьев. Передо мной начинается редкий лесок. Тракта не видно. Где-то тихо журчит вода. Меня обдаёт жаром и холодом, я иду на звук, раздвигаю кусты и молодую поросль, огибаю тонкие деревья и пни. Ручей. Где-то рядом ручей. Во рту будто песок набит, я задыхаюсь от желания напиться. Овражек. Вода блестит и переливается на солнце. Вкуснее этой леденящей хрустальной воды я не пила. Хватаю её руками, жадно втягиваю ртом, бросаю на лицо, обтираю шею, вновь приникаю губами. Колени стоят в ледяной воде, но мне всё равно, главное — можно пить. Пить… просто пить. Насытившись божественной влагой, погрузив в неё руки, застываю. Слёзы срываются с ресниц и бесшумно падают в ручей. Я вырвалась из города. Надо идти дальше. Найти постоялый двор и узнать, что с Императором. Невероятным усилием воли заставляю себя подняться. Вскоре вновь приходится надеть ужасно неудобные сандалии. И хотя надо сдвигаться в сторону тракта, я долго бреду вдоль ручья. Только когда под кронами воцаряется сумрак, я из страха перед дикими зверями поворачиваю в ту сторону, где по моим представлениям находится тракт. Выхожу на него, ковыляя, как отъявленная старушка. С одной стороны выложенной камнями широкой дороги редкий лес, с другой — пшеничные поля. Далеко до постоялого двора? Кажется, он в дне ходьбы от города (помнится, так говорили на кухне). Учитывая, что вышла я поздно, двигалась не слишком ходко, мне повезёт, если доберусь до места ночью. Оглядываю кусты и тонкие деревья. В принципе, если услышу цокот копыт, успею спрятаться. Воздух влажный, сильные порывы ветра гонят по темнеющему с розовыми проблесками небу тяжёлые тёмные облака. Камни на тракте гладкие, я снова разуваюсь и иду куда быстрее, чем по лесу. Я горжусь тем, что до сих пор иду. Вдали сухо гремит. Похоже, мне предстоит искупаться в дождевой воде. Иду, постоянно оглядываясь, подгоняя себя. Дважды пришлось спрятаться от всадников. Один раз проехала мимо телега, но я не решилась ехать с мужчиной. Напряжённый воздух пронзает крик. Далеко впереди из-за изгиба дороги выбегают несколько фигур. Отпрянув в куст, задыхаясь от заполошного биения сердца, я наблюдаю. Крик повторяется пронзительно, страшно. Темноволосая девушка бежит от мужчин. Сердце сжимается, ногти впиваются в ладони. Гул в ушах не заглушает страшного зова. Она бежит, вскидывая ноги. Чёрные пряди взвиваются. Мужчин много, пять или шесть. Уже вижу лица, и внутренности охватывает льдом: девушка похожа на Фриду. Это не может быть Фрида, но она так похожа… Из-за поворота вылетает всадник. Надежда отогревает внутренности: он поможет, он разгонит бандитов и спасёт девушку, так похожую на мою сестру. Мужчины отскакивают от всадника, он летит к девушке — и пинком сшибает её. Она кубарем летит вперёд. Теперь они совсем близко ко мне и… Это Фрида. Она поднимается, умоляет её пощадить, и теперь я уверена, что это моя сестра. Неужели стражники добрались до них, и Фрида сбежала, попробовала спрятаться в столице? У меня останавливается дыхание и сердце: мужчины окружают Фриду, толкают друг к другу. Смеются. Отчётливо слышу треск разрываемой ткани. Возгласы. — Раздевайся! — Горячая! — Добыча! Её швыряют по рукам, Фрида прикрывает обнажившуюся грудь, рыдает. А я не могу пошевелиться. Из-за поворота выезжают ещё двое, они неспешно приближаются. На их бородатых лицах презрение. Мольбы Фриды превращаются в рыдания. Всадник с тронутыми сединой волосами гаркает: — Полегче. У неё должен быть товарный вид. И не на тракте. Он окидывает взглядом дорогу. Меня. Мы смотрим друг другу в глаза. Пячусь… я пячусь, хотя Фрида рыдает совсем рядом. Ужас слишком силён, всё затуманивают слёзы. Развернувшись, я бросаюсь прочь. Стук копыт, удар в спину — и я лечу в колючие кусты. — Куда! — рявкают на ухо, таща меня за шкирку. Цепляюсь за кусты, колючки впиваются в кожу, но лучше они, чем те люди. Лучше хищные звери, чем хищники в шкурах людей. Мои слёзы размывают страшные рожи. С шеи срывают кошелёк. Звенят монеты. — Отличная добыча! Рыдает Фрида, я тоже всхлипываю, и меня швыряют к ней. Обнимаю её, прикрывая обнажённую грудь. Крепко-крепко обнимаю. — Эй, девчонки, приласкайте и нас, — гогочут мужчины. — Всадники! — кричит кто-то. Нас толкают, волокут в кусты. «Всадники?» Вскинув голову, я кричу что есть сил. Визг оглушает. Затылок обжигает боль, но я кричу. Удар в спину вышибает воздух, но я вдыхаю и кричу. Фрида кричит. Кричат мужчины. Разворачиваюсь: перемахнув через кусты, белоснежный конь копытом разбивает бандиту голову. В седле — Император. Его клинок пылает алым, глаза горят. Два фонтана горячей крови вдруг взмывают к небу из обезглавленных шей. Тела медленно падают, а Император разворачивается, принимая на клинок удар изогнуто меча. Змеиное движение — и остриё впивается в горло нападающего. Бандиты бегут в лес, за ними, спешиваясь, бросаются солдаты. Белоснежный конь яростно вздымает бока. С лица Императора, по его светлому плащу и рубахе стекает кровь. Зелёные глаза горят, ноздри трепещут, кривой оскал обнажил ровные зубы. Хищник. Томительная дрожь охватывает меня, внизу живота тянет, колени слабеют. Не могу отвести взгляда от Императора. Даже если он собирается следующим ударом окровавленного меча снести мне голову, я не могу бежать от него. Всхлипнув, Фрида обмякает в моих руках, я опускаюсь на колени, придерживая её голову. Из леса волокут бандитов. Меч Императора со свистом рассекает воздух и застывает, сбрасывая на кустарник вязкую кровь. Лезвие снова чистое. С мягким шелестом входит в ножны. Коротко глянув в сторону, Император бросает: — Заверни голую в свой плащ. — Впивается в меня сияющим взглядом. — Ко мне. Слова застревают в горле. Чувствую, кто-то тянет Фриду, прикрывает тканью. Крепче обнимаю её и, сглотнув, выдавливаю: — Моя сестра. Не обижайте… пожалуйста. — Она в безопасности, — Император протягивает руку. — Подойди. Руки и ноги дрожат, внутри всё трепещет от его сильного, вибрирующего голоса. С трудом поднявшись с колен, приближаюсь к Императору. Он рывком сажает меня на загривок и крепко прижимает к себе. Сердце вырывается из груди, щёки горят. Совсем близко рокочет гром. Солдат укутывает Фриду. Поскуливает избитый бандит, всхрапывают кони. Лес начинает шелестеть. Всё громче. Тяжёлые капли дождя бьют по листьям, мчаться к нам и накрывают неистовым ливнем.
***
Викар сильно отвлёк меня, но не обманул. Покончив с изнуряющим наказанием, я в полной мере ощутил весь ужас ситуации: принцесса покинула столицу и явно намерена прятаться, а если её не будет во дворце, как она влюбится в Сигвальда, а он в неё? Я чуть не поседел от ужаса, ведь одно дело искать человека, не ведающего о его поиске, и совсем иное того, кто поимки избегает. Но стоило мне подумать, как я догадался: принцесса пойдёт к семье. Как зверь бежит к норе, в место, где считает себя в безопасности. Даже я мальчишкой бежал из рабства к дому, чего уж говорить о девчонке. Я сразу же отправил отряд к её семье. А потом… потом послушал интуицию, много раз спасавшую меня в битве, и поехал сам. Теперь принцесса в моих руках, и больше я её не отпущу. Укутанная полами моего плаща, заливаемая проливным дождём, Мун жмётся ко мне напряжённо, испуганно. Её мокрый затылок то и дело задевает меня по подбородку, и хочется закрыть глаза. Вода смывает чарующий запах крови. После короткого боя сердце ещё бешено стучит в груди. Я скучал по сражениям. Меч тосковал по плоти врагов. И я до сих пор наслаждаюсь дождями, побывать под которыми мечтал в детстве. Поездка во всех отношениях великолепная. — Моя сестра… — Голос Мун едва пробивается сквозь цокот копыт и гул ливня. — Что? — Вы… вы… — Она сжимается в моих руках. — Не обижайте её. — Зачем мне её обижать? — плотнее прижимаю Мун. Она горячая, крепкая и будит желание. — За… за удар. Я же ударила вас по голове. Простите. Усмехаюсь, невольно поглаживая её по животу. Мун обмирает. До города осталось совсем ничего, но я с удовольствием затянул бы это милое путешествие — если бы не опасение, что принцесса подхватит простуду. Даю шенкелей, и конь ускоряет шаг. Солдаты подгоняют своих коней. — Простите, — повторяет Мун. — Я… я больше не буду. — Надеюсь, — фыркаю ей в затылок. С минуту мы молчим, и я глухо добавляю: — Надо было сказать «нет». — Я испугалась. — Я догадался. — Вы меня убьёте? Мне даже не смешно: — Нет. — Высечете? — Нет, — обхватываю её упругую грудь, облепленную промокшей рубахой. Мун сжимается. Огонь желания струится по венам, собирается в паху. Оглаживаю грудь, ладонью чувствую отвердевший сосок. Но Мун по-прежнему страшно напряжена, не откликается на ласку, и я опускаю руку на талию, задумчиво тяну: — У меня на тебя другие планы.
ГЛАВА 9. Невеста поневоле Снова заговариваю уже в городе: приказываю отправить бандитов в тюрьму и, как полагается, на рассвете всыпать им по пятнадцать плетей за нападение на девушек. До самого дворца Мун не произносит ни слова, я кожей чувствую её страх. Она то и дело поглядывает на солдата, везущего на загривке беспамятную девушку, закутанную в плащ. Сестра… Не исключено, что в день, когда королева всадила мне в плечо отравленный кинжал и сбежала с дочерью, она была беременна. У нас может оказаться две принцессы, в два раза больше шансов снять проклятие. С этой надеждой я въезжаю во внутренний двор. Фероуз выходит на крыльцо, и дождь перестаёт падать на меня, продолжая заливать стражников. Сквозь мутную пелену укоризненно смотрю на друга, но тот или не видит или изображает, что не заметил моего осуждения. Поворачиваюсь к солдату с ношей. — Девушку во дворец. — К Фероузу. — Нужны два лекаря. И диадема. Ссаживаю Мун и, придерживая её за шиворот, спрыгиваю на мокрые плиты. Фероуз дожидается, когда я ступлю под навес портика, и лишь после этого исчезает в дверях. Мун тянется к сестре, и я, не выпуская воротника её рубашки, позволяю подойти. Так и идём до ближайшей комнаты. Солдат укладывает темноволосую девушку на софу и, повинуясь жесту, уходит. Бросившись к сестре, Мун растирает её безвольные руки, причитает. Возвышаясь над ними, оглядываю стёртые в кровь, грязные ноги Мун. На шее у неё краснеют ссадины. При мысли о том, чем могла закончится встреча с бандитами, стискиваю кулаки. Фероуз является с лекарем, служанками и драгоценной диадемой. — Проверь вторую, — бросаю я. Служанки снимают с меня плащ, накидывают на плечи полотенца. С Мун стаскивают куртку. Оглянувшись на меня и получив одобрительный кивок, с неё тянут блузу. Охнув, Мун ухватывает ворот и испуганно смотрит на меня. — Тебя нужно вытереть, — поясняю терпеливо, хотя больше всего хочу накричать на неё за глупый, чуть не кончившийся катастрофой побег. — Не спорь. Её плечи поникают. Склонив голову и прикрываясь руками, Мун позволяет снять рубаху, быстро закутывается в одеяло. Фероуз кладёт диадему на голову лежащей девушке, но в камне не загорается ни искры. Жаль. Едва диадема оказывается на светлых волосах Мун, камень ослепительно вспыхивает. — Просто проверил, — поясняет ей Фероуз и прячет диадему за спиной. — Зови Сигвальда, — я тоже стягиваю липкую рубаху. — Ему пора познакомиться с невестой. Вскинув брови, Фероуз теребит бороду. Взглядом приглашает отойти. Не хочется выпускать Мун из поля зрения, но на окнах узорчатые решётки, дверь одна, и от сестры, даже если та не родная, Мун вряд ли убежит. Вытираясь, я следую за Фероузом в озарённый светильниками коридор. Тот плотно закрывает дверь и очень пристально, нехорошо смотрит на меня: — Ты уверен, что её стоит выдавать за Сигвальда? От неожиданности я вскидываю голову, отступая: — А за кого ещё? — За тебя, — тихо, но очень серьёзно отвечает Фероуз. Нервная улыбка дёргает мои губы, я позволяю ей остаться: — Нам нужно, чтобы она взаимно полюбила. Взаимно, понимаешь? Он накручивает бороду на палец. Впервые это раздражает. Напоминаю: — Я никогда не влюблялся и, подозреваю, просто не способен на это. Я не могу так рисковать. А Сигвальд, он… — взмахиваю рукой. — Он просто создан для романтики и всей этой ерунды. Ты читал его стихи? Он только и думает о любви к прекрасным девам. Вот и пусть любит — это то, что нам надо. И он достаточно красив, чтобы покорить сердце девушки. И… Тёмный взгляд Фероуза заставляет меня умолкнуть. Так мы и стоим в коридоре под шум проливного дождя. — Подумай хорошенько, — просит Фероуз. — Как бы ты не пожалел о своём первоначальном решении… Будут ещё распоряжения? — Нет. Коротко поклонившись, он уходит, а я пытаюсь осмыслить сказанное… Он что, думает, я могу влюбиться в принцессу? Да ещё за оставшийся месяц? С усмешкой покачав головой, возвращаюсь в комнату, чтобы присмотреть за Мун и вскоре познакомить её с будущим мужем. ***
Укутанная в огромные полотенца, я сижу на софе и смотрю на Фриду, лекарь ощупывает синяки на её спине. Другой лекарь мажет ссадины на моих ногах, и боль отступает. — Она поправится? — сипло от ужаса спрашиваю я. Осматривающий Фриду лекарь кивает, не удостаивая меня взглядом. Зато Император смотрит. Кожей чувствую его взгляд, и к щекам приливает кровь. Ничего не понимаю. Почему Император возится со мной?.. Ему что, нравится, когда девушки его вазами бьют? Боюсь взглянуть на него даже украдкой. Дверь открывается. В лёгкой светлой рубашке и голубых шароварах принц кажется таким юным, что я не сразу его узнаю. Он обращает взгляд ярко-зелёных, как у отца, глаз на Фриду и недоуменно вскидывает брови. Ерошит свои светлые кудри. Он очень красив, но в его красоте есть что-то женственное и невинное, мягкое, в отличие от подавляющей яркой красоты Императора. — Сигвальд, — повелительный голос Императора отзывается вибрацией в моей груди. — Познакомься со своей невестой. Тяжёлая ладонь ложится на моё плечо. Округлив глаза, поднимаю лицо к Императору. Тот смотрит на принца. Тоже смотрю на принца. Он — на меня. Внимательно, осторожно. Косится на Фриду и снова смотрит на меня. Вдруг склоняется в глубоком поклоне: — Почту за честь стать вашим мужем. — Что? — неузнаваемо тонким голосом уточняю я. — Свадьба завтра на рассвете, — продолжает Император. — Созывай распорядителей и жрецов. Как кончится дождь, пусть сообщат в городе. — Да, папа, — кивает принц. — Всё будет исполнено. Он вновь смотрит на меня чистым, ясным взглядом. — Почему я? — шепчу изумлённо. Но стон Фриды заставляет меня забыть обо всём, бросаюсь к ней. Её густые чёрные ресницы дрожат, она поворачивается на бок. Принц приближается к нам: — Кто это? — Моя сестра, — сжимаю её руки. Фрида распахивает небесно-голубые глаза. Изумлённо смотрит на возвышающегося над ней принца, на лекаря, меня, снова на принца. К её мертвенно-бледным щекам наконец приливает кровь. — Г-где мы? — сипло шепчет Фрида. — В императорском дворце, — поясняет принц. — Я Сигвальд, а это мой отец, — он указывает в сторону. — Император. Фрида порывается встать. — Не утруждайся, — роняет Император. Она застывает. Непонимающе смотрит на меня. — Я тоже ничего не понимаю, — уверяю я. — Сигвальд. — Одного слова Императора достаточно, чтобы принц отправился готовиться… к свадьбе со мной. Морщась от боли, Фрида садится и обнимает меня. Всхлипывает. Лекарь деловито мажет её спину вонючей мазью. — Девушки, мы должны вас осмотреть, — говорит другой, старый лекарь. — Пожалуйста, встаньте и дайте нам сделать своё дело. Ну или хотя бы не держитесь друг за друга, здесь вы в безопасности. Не чувствую себя здесь в безопасности, но Фриду должны осмотреть, да и моя спина ноет, а ссадины на шее и руках зудят. Вздохнув, поднимаюсь и, уставившись в пол, позволяю седому лекарю стянуть с меня полотенца. Лёгкими уверенными движениями он заставляет меня проворачиваться. Касается спины, исцарапанных рук, незамеченной ранее ссадины на бедре. Оглядывает шею и, запрокинув моё лицо, всматривается в глаза с холодным любопытством. — Ничего серьёзного, — бормочет он. — Большинство ран исчезнет к утру. — Это хорошо, — раздаётся голос Императора. Подскочив, прикрываюсь руками и изумлённо смотрю на него, сидящего на тумбочке в углу. — Не хватало, чтобы принцесса шла под венец побитой. Мои щёки пылают. Кажется, я сейчас вся покраснею и оплавлюсь от жара. К счастью, Император отводит от меня яркий изучающий взгляд. А я тяжело дышу, как загнанная лошадь. Будто услышав мой невысказанный вопрос, Император поясняет: — Нет, я не оставлю тебя, пока не передам с рук на руки мужу. У меня нет ни малейшего желания снова за тобой бегать. Мне невыносимо жарко. Дрожащими руками натягиваю полотенце. Но снова приходится его снять, чтобы лекарь намазал меня мазями. Фрида краснеет рядом. Но Император на меня больше не смотрит.