Высочайшую марку свою Висбаден держит и по нынешний день. Не зря же этот один из красивейших городов Европы — кстати, не очень большой, всего четверть миллиона населения — называют "северной Ниццей", пристанищем миллионеров, городом для тех, у кого денег "куры не клюют".
Поэтому, в принципе, нет ничего удивительного в том, что бывший шеф Серебрянского, вернее сказать, его предшественник на посту директора Федеральной комиссии по ценным бумагам господин Шафранов, переместившийся со своего поста — всего то на несколько дней — в совет директоров компании "Ространснефть" и тут же отправившийся в Германию, на "воды", поправить пошатнувшееся здоровье, — а родственники его еще раньше перебрались в "европы" — человек, надо сказать прямо, далеко не бедный, забил "стрелку" выполняющему нынче особую доверительную миссию Георгию Захаржевскому не где нибудь, а именно здесь, в этом красивом и уютном "городе миллионеров".
* * *
Ника, а вернее сказать, "мерс", управляемый Никой, доставил их небольшую компанию почти в самый центр Висбадена, к зданию Курхауза.
Ключи — служащему, сами — в казино.
"Так надо, Андрей, — коротко и не слишком внятно объяснил ему ситуацию Жорж. — Мы должны показаться… Да нам и самим полезно засветиться в таком вот местечке".
Прежде чем они вошли в роскошное казино, Бушмин успел заметить на стене рядом со входом памятную доску, свидетельствовавшую о том, что в этом заведении уже испытывал некогда судьбу один из самых знаменитых его соотечественников.
"Благословите, Федор Михалыч, — мысленно обратился он к великому писателю, чей мятежный дух, возможно, витает где то здесь и по сию пору. — Не за легким выигрышем иду, так что обороните меня от бесов!"
Прикупили в кассе фишек на пять тысяч евро — здесь говорят "ойро" — и двинулись в зал, где стояли рулеточные столы.
Подыскали себе места за столом, сели играть. Обе ставки, сделанные Андреем, ушли в пользу казино, за вычетом налогов в пользу федеральной земли Гессен. Захаржевский поставил на "красное"… и удвоил свою наличность.
"Даже за игральным столом этим банкирам прет, — усмехнувшись про себя, подумал Бушмин. — И то верно: деньги идут к деньгам…"
— Андрей, держите руку с перстнем на виду, на столе, — повернув к нему лицо, полушепотом сказал Захаржевский, которому его выигрыш, похоже, был совершенно до лампочки. — Это важно…
Слева от него, через одно, освободилось место за игральным столом. Его на короткое время занял горбоносый мужчина лет тридцати с небольшим, статный, в дорогом, хорошо сшитом костюме, с не очень характерной для здешних мест внешностью (впрочем, в Германии сейчас с избытком турок, албанцев и прочих южан с довольно отличной от местных бюргеров внешностью).
Он сидел почти спиной к Бушмину, глядя куда то в другой конец зала, так что Андрею был виден в основном его аккуратно, по европейски окантованный стрижкой затылок и лишь отчасти — его профиль.
"А ну ка повернись ко мне, мужик, — покосившись на него, мысленно приказал Бушмин. — Дай ка я тебя получше разгляжу…"
В ту же секунду субъект, привлекший к себе его внимание, то ли передумав делать ставки, то ли поняв, что к нему проявляет нездоровый интерес один из игроков в рулетку, поднялся из за стола и неспешно направился к выходу из зала. Андрей едва удержался от соблазна последовать за ним, вовремя вспомнив, что на нем лежит ответственность за безопасность молодого банкира, да и в целом за конечный результат.
Чем то этот хорошо одетый мужчина, у которого была явно кавказская внешность, напомнил ему Горца, который, как и Султыбеков, чье лицо по ходу "гоп стопа" он так и не смог разглядеть из за маски, в последнее время не шел у него из головы.
"Кажется, Андрюша, у тебя исподволь чердак едет, — мрачно подумал он. — Мало ли здесь бродит разного народа?.."
Где то через пару минут к их столу подошел незнакомый с виду мужчина лет тридцати пяти. Худощавый, чуть выше среднего роста, одет в темно синий костюм с "искрой", взгляд цепкий, настороженный. Ника, уловив кивок своего шефа, сместилась чуть в сторону, чтобы не препятствовать доверительному общению подошедшего к ним незнакомца с банкиром Захаржевским.
Захаржевский, выслушав его, слегка кивнул, потом произнес вслух: "Хорошо, я понял", — после чего подошедший к их столу молодой человек круто развернулся и проследовал на выход из игрового зала.
Минут примерно через пять встали из за стола и двое компаньонов — проигравшийся до нитки Бушмин и оставшийся в небольшом выигрыше Жорж Захаржевский.
— Терпеть не могу проигрывать, — с улыбкой сказал банкир. — Даже вот так, по маленькой.
Служащий подогнал их "мерс". Уселись: Ника за рулем, Бушмин в кресле пассажира, банкир, как и положено по чину, — на заднем сиденье. Ника открыла своим ключом мини сейф — в некоторых машинах подобного класса специально оборудуют "нычки", — достала кобуру, прицепила к поддерживающим ремням, пододетым под пиджак, поверх блузки, после чего вновь запахнула плащ и замерла, ожидая указаний от своего шефа.
— Едем пока прямо, — сказал тот, сверившись с наручными часами. Сначала в направлении отеля "Нассау Гоф", потом я скажу, где нужно будет свернуть.
Бушмин старался запоминать, куда они едут, на всякий, так сказать, пожарный. Они вернулись из центра в пригород; начинало смеркаться, но были хорошо видны и пологие горы Таунус, и показавшийся чуть правее от них шпиль замка Бибрих, являющего собой образец стиля "барокко" (да и вообще электричество здесь жгут немерено). По дороге он думал о разных разностях. Например, о том, что у него в отличие от Ники, которая является дипломированным сотрудником МАТ и имеет при себе вполне легальный ствол, с которым, правда, в казино все равно бы не пропустили, потому что таков "орнунг", то бишь "порядок", так вот, у него вообще нет ни фига! Не то что огнестрельного нарезного ствола, но даже жалкого перочинного ножа и то не было! Вот и крутись тут, следи в оба, чтобы какая нибудь проплывающая мимо щука не сожрала тебя на манер глупого карасика, а заодно и твоего нового дружка Жоржа Захаржевского.
Подъехали, следуя ЦУ банкира, к одному из местных пригородных ресторанов, где, кроме собственно самого ресторана, который здесь, правда, называют "винным залом", имеются также две открытые террасы, функционирующие даже в это время года.
Припарковались, вышли из машины, двинулись в "винный зал": Андрей мельком успел увидеть явно высматривавшего их на паркинге "яппи", подходившего к ним ранее в казино. — Я думаю, Андрей, Шафранов уже занял отдельный кабинет, — негромко произнес Захаржевский, не обращая, казалось, внимания на подлетевшего к ним официанта. — Мы займем пока столик в зале, а там будет видно. Они уже двинулись вслед за официантом к своему столику, как вдруг — эти звуки доносились, кажется, с открытой террасы — послышалось: "хлоп!" "хлоп! хлоп!" И тут же, практически одновременно, но чуть в другой тональности: "та тах! тах х! тах! та тах х!!"
Тонко звякнуло стекло. Но не так, как звенит бокал о бокал, иначе, совсем иначе.
…Андрей завалил Захаржевского прямо в проходе: уж ему то не надо было долго объяснять происхождение таких вот "хлопков".
— Ника, ствол наголо! — рявкнул он, не обращая внимания на недоуменные взгляды окружающих, которые вряд ли догадывались о происхождении явственно доносящихся снаружи "хлопков" — всего, в частом темпе, их прозвучало от десяти и более. Хрен вот так сосчитаешь! — Секи поляну! Где то справа… На террасе?! Слышишь?! Шмаляют!!!
Охранница тут же врубилась, хватанула за рукоять ствол и, присев возле них на корточки, стала зыркать туда сюда. Вела себя, короче, более или менее вменяемо.
"Две серии прозвучало, — промелькнуло в голове у Бушмина. — Или киллер с "личником" обменялись, или же работали сразу два киллера…"
— Ника, мы с Жоржем к стенке сейчас переместимся, ну а ты секи поляну!
Едва они переместились под защиту стены, как сначала снаружи, со стороны террасы, а потом и в самом зале зазвучали громкие встревоженные голоса, которые перекрыл чей то истошный вопль…
* * *
Вскоре они уже погрузились в "мерс" и уехали восвояси из этого злополучного ресторана, избежав, слава богу, общения с местной криминальной полицией.
А что им, спрашивается, еще оставалось делать?
Какие то двое людей в масках — вроде бы так было дело — подошли к столику, за которым сидели господин Шафранов и молодой человек, похожий на "яппи", и всадили в каждого из них по нескольку пуль.
Мало того: один из этой пары киллеров, действовавших с невиданными для здешних мест наглостью и хладнокровием, не только сделал "контрольку" по Шафранову, но и сорвал у того что то с пальца, кольцо, а может быть, печатку. И, воспользовавшись суматохой и отсутствием вооруженной охраны, исчез куда то вместе со своим напарником, не потрудившись даже скинуть стволы на месте совершенного ими только что преступления…
— Это как в русской рулетке, Жорж, — сказал Андрей, который почти всю дорогу во франкфуртский аэропорт сохранял мрачное молчание. — При следующем нажатии курка выстрел может оказаться роковым.
Глава 25 Кодекс самурая
С Аркадием Серебрянским дела покамест обстояли следующим образом. Во первых, он не спал уже как минимум четверо суток. Во вторых, он почти ничего не ел. И, в третьих, человек этот, которого уже более недели держали здесь взаперти, то ли уже сошел с ума, то ли был очень близок к умопомешательству.
То, что у Аркадия Львовича сделался непорядок с головой, лишь отчасти принималось на веру Фадеевым и его молодым ассистентом по имени Игорь (последний, кстати, работал в той охранной структуре, совладельцем которой нынче являлся Юрий Николаевич, так сказать, хозяйский глаз). То есть иногда у них возникало такое подозрение, что их подопечный — "крэйзанулся", что у него съехали мозги набекрень, и не то чтобы слегка, а вполне основательно… Фадеев про себя думал, что неплохо бы по этому поводу проконсультироваться с родным дядей. Тот большой дока в подобных вопросах. Еще бы: тридцать с лишком лет проработал в "Матросской Тишине", пройдя путь от рядового вертухая до заместителя начальника СИЗО. Даже сейчас, хотя он давно уже на пенсии, не сидит сложа руки. Именно дядя Антона Фадеева, кстати, присматривает за тем объектом, — верст эдак тридцать до него будет отсюда, — на который доставили бизнера Литвинова, попытавшегося было свинтить за бугор… Он то уж насмотрелся на разных симулянтов и сразу бы, без всяких психиатров, вынес бы точнейший диагноз…
Сам Фадеев, надо сказать, откровенно заскучал. После того, как Литвинов неожиданно отдал концы по ходу важного базара, получив разрыв сердца, — а ведь какой с виду был крепкий мужик! — Сценарист запретил применять жесткие меры допроса в отношении господина Серебрянского. "Попридержите пока коней, Фадеев, — сказал Юрий Николаевич во время своего последнего сюда визита. — Аркадий Львович нужен нам живым и здоровым. Мы не можем позволить себе потерять еще и этого человека!.."
Лещенко не появлялся здесь уже несколько дней: может, руководство на него осерчало за ЧП с Литвиновым, а может, Петра и вовсе перебросили на другой участок работы. Юрий Николаевич не появлялся здесь уже почти двое суток; вчера днем заезжал на минутку дядя, доставил продукты и напитки, после него никто не приезжал и никто не звонил — самому Фадееву было наказано сидеть тихо и стеречь Серебрянского пуще зеницы ока.
В определенные часы, утром и вечером, возле объекта дежурила машина с двумя сотрудниками. Понятно, что эта была придумка начальства, которое решило как то подстраховаться на случай непредвиденного развития ситуации. Фадеев по этому поводу не слишком рефлексировал, поскольку метод перекрестного контроля практикуется в тайных ведомствах с незапамятных времен. К тому же внешний пост охраны и наблюдения лично ему никаких хлопот не доставляли. Что касается Серебрянского, за которого Фадеев нынче отвечает головой, то он был жив, хотя и не совсем здоров (если, конечно, эта падла не симулирует).
Аркадия Львовича держали в отдельной комнатушке, оборудованной в подвальном помещении. Четвертые сутки он лежал в койке, чаще всего на боку, весь скрюченный, в позе человеческого зародыша. Его иногда сбрасывали с этой койки, поднимали под руки, трясли, разгибали ему ноги, пытались поставить на твердую почву или, по крайней мере, придать ему сидячее положение. Хотели по ночам выводить своего подопечного на прогулку в заднем дворе, но фиг там: своими двумя Аркадий Львович идти не хотел, а таскать его, как ребенка или инвалида, на руках, у "товарищей чекистов" особого желания не было.
Но если Серебрянский лежал на койке, свернувшись калачиком, в позе "зародыша", то это еще не означало, что он спал или хотя бы дремал. Нет. Аркадий Львович непрерывно что то бубнил: то довольно громко, то едва различимо. То он, вероятнее всего, цитировал какие то избранные места из научных монографий, как своих, так и зарубежных коллег (иногда даже из его уст лилась чистейшая английская речь), или же какие то запомнившиеся ему выдержки из газет и журналов, то, что происходило с ним все чаще и чаще, нес откровенную околесицу. Но не умолкал он, кажется, ни на секунду, ни днем, ни ночью, ни в присутствии "товарищей чекистов", ни тогда, когда его оставляли в покое, заперев прочную дверь его подземной комнатушки.
Кормить Аркадия Львовича приходилось насильно: ежедневно, не без труда, в него вливали две или три чашки питательного куриного бульона.
Короче говоря, хлопот с ним сейчас было не меньше, чем с малым несмышленым дитем.
Незаметно опустился вечер. Игорь возился на кухне — на него были возложены, среди всего прочего, обязанности повара. Фадеев, просмотрев в гостиной новости по ящику, вырубил его пультом, затем, взяв со стола кипу старых газет и журналов, стал лениво их пролистывать.
— Пойду проведаю нашего арестанта, — донесся до него через открытую дверь гостиной голос Игоря.
— Валяй, — зевнув, сказал Фадеев. — Не забудь сменить ему "памперсы"!
* * *
— Мать твою! — выругался Игорь, отперев дверь "темницы". — Ты чего, мужик, охренел совсем?!
Серебрянский, казалось, никак не отреагировал ни на его появление, ни на возмущенную реплику: он как сидел на полу, так там и остался, даже не повернув голову на звук. Глаза его, странно остекленевшие, глядели куда то в одну точку. В камере стоял, мягко говоря, неприятный запашок: Аркадий Львович, как выяснилось, вольно оправился в углу помещения, в котором он сейчас и сидел, напрочь проигнорировав наличие "параши".
Мало того, он на глазах у младшего вертухая сунул пальцы в "отходы" и принялся, на манер художника абстракциониста, мазюкать этим самым дерьмовым составом стену.
— Т твою мать! — вновь ругнулся младший напарник Фадеева. — И вправду у мужика крыша съехала. А я то, дурак, губу уже раскатал…
Он вытащил из кармана носовой платок, зажал им нос, затем, прислушавшись к внешним звукам, свистящим шепотом произнес:
— Господин Серебрянский, у меня к вам имеется деловое предложение!
Рука Аркадия Львовича на мгновение словно провисла в воздухе, но лишь на короткий миг.
— Вы правду говорили несколько дней назад, что способны отстегнуть за свободу три "лимона" наличными?.. Ну, то есть не вы лично, это понятно, но ваши знакомые и друзья… Если будет грамотно выставлено такое вот требование?
Спина Серебрянского заметно напряглась, а взгляд, кажется, стал чуточку осмысленней, нежели минуту назад.