И мы бежали.
Вслед нам неслось рычание, проклятья, плач и рыдания, порожденные бессильной злобой. Только однажды я оглянулся назад. Я не знал, что заставило меня это сделать, может, это была все же слабая надежда, чуть теплившаяся на дне моего сердца, истерзанного не меньше, чем лицо.
Может, я хотел увидеть горе, раскаяние, отчаяние, свойственные человеку, ищущему прощения и примирения.
Может, я хотел увидеть, или вообразить себе, что увидел на лице моей матери горе оттого, что я ушел, что я не рядом...
Но все мои мечты разбились вдребезги, как только я увидел мельком ее искаженное яростью лицо, развевающиеся волосы и зажатый в руке нож.
Скользя, падая, она спешила за нами, и из горла ее рвался все тот же яростный звериный рык. От жажды убийства она совсем обезумела, и никакой речи не могло быть о примирении.
Из-за нее мы здорово отклонились от тропы, указанной нам Эльфами. Мы бежали вглубь леса так долго, что вскоре кроны деревьев совсем закрыли от нас небо, сомкнув свои кроны у нас над головами. Стало темно и тихо кругом; переводя дух, мы остановились под какой-то елью, старой и толстой. Землю под ней укрывали толстым слоем опавшие блеклые иголки, было сухо и тепло. Лес тут был так дик, непролазен и рос так густо, что, похоже, только сильный ливень мог достигнуть земли под его кронами.
— Где мы? — промямлила Гурка, еле ворочая языком от усталости. — Мы потерялись?
— Не знаю, — ответил я. — Давай тут устроимся на отдых. Сил больше нет идти. Мне нужно отдохнуть, да и тебе тоже.
Мы влезли под ель и, расстелив на лесной подстилке свои плащи, улеглись рядом.
Впервые мы были так близко друг к другу, впервые лежали рядом, обнявшись, и сон не шел к нам. Я смотрел в ее прозрачные глаза, и она смотрела в мои.
— А что ты собираешься делать, когда мы придем в Вольный Город? — спросил я, наконец. Это был совсем не тот вопрос, который я хотел задать.
— Ну, я не знаю, — прошептала она, подложив руку под голову. — Я много чего умею. Я могла бы найти себе работу, в пекарне, скажем, или в лавке с духами и кремами. Я хорошо готовлю крема, и умею искать нужные ягоды. А ты?
— Я не думал, — ответил я. — Может, научусь охотиться. Я же сильный, я тоже могу работать. А как работают Эльфы? Как они живут?Они добры друг к другу?
Гурка пожала худенькими плечиками:
— Я почти ничего о них не знаю... наверное, они такие же, как и люди. Охотятся, любят, готовят пищу, строят дома...
Я вспомнил свой давний сон, Эльфийку, завлекающую меня к ночному костру, и Эльфов, поджидающих моего прихода. Нет, не все так просто. Не как люди. Есть что-то еще.
Меж тем дождь пошел сильнее, и редкие капли начали пробиваться сквозь густое переплетение еловых веток. Я поближе прижался к Гурке, уткнувшись носом в ее волосы. Она пахла просто чудесно. Странно, подумал я, от нее должно бы вонять немытым телом, грязью, гарью, а пахло фиалками и лесной травой. Ее волосы, светлые и тонкие, чуть вились, а на шее кожа была такая мягкая и нежная, что казалась тонким бархатом. С чего я придумал такое, что к ней так же приятно будет прикасаться губами, как к лесному сухому мху, собирая сладкую ягоду?
— Нет, Гурка, — прошептал я, — не так! Не так, как у людей! Я знаю, мы найдем свое место в этом мире! Я обещаю что научусь хорошо охотиться, чтобы прокормить нас с тобой. Никто не посмеет обидеть тебя больше! Я нападу на всякого, кто посмеет посмотреть на тебя как-то не так. Не бойся ничего!
Не знаю, как любят и как ласкают друг друга влюбленные, не знаю, были ли мы влюблены, да только руки наши словно сами собой потянулись друг к другу, и любовно переплелись пальцы. Я не умел целовать, я никого не целовал до этого дня, но это оказалось так легко, словно пить свежий ветер. Под ладонью моей ее кожа была теплая и мягкая, самая нежная из всех на свете, наверное. Ее спина была тонкой и гибкой, как лоза, а маленькая грудь нежной, розовой. Так странно, что в одежде Гурка выглядела как пугало, наскоро сколоченное из двух перекладин. Под грубой серой тканью она оказалась просто чудесной, ее маленькое нежное тело словно светилось изнутри, совсем, как бутон цветка, в котором заночевал светлячок.
И странно было вдруг обнаружить в этом мире, полном чудовищ и злых людей, прямо рядом с собой такое прекрасное и светлое чудо.
— Какая ты красивая, — изумленно шептал я, проводя пальцем по тонким ключичкам, обводя нежный овал ее лица. — Ты самая красивая, наверное! Если хочешь, я стану любить тебя... я буду верным спутником тебе, клянусь!
Гурка обхватила меня худеньким руками и прижалась теснее. Тонкое тельце ее дрожало, словно от холода или страха, но она не боялась, нет.
— Я знаю, — шептала она, покрывая легкими поцелуями мое израненное лицо, — я это знаю! Но давай об этом не сейчас, потом! Сегодня у нас есть эта ночь и свобода. Кто знает, что будет с нами завтра! Так давай жить сейчас и здесь!
Как хотелось мне, чтобы никогда не кончалась эта ночь, полная ласк и поцелуев! Как хотелось мне навсегда забыть о бредущем во тьме по моим следам чудовище, как хотелось вечность прожить под этой елью, на мягкой лесной подстилке, рядом с моим светлячком в бутоне ночного цветка!
Как хотелось... просто хотелось стать кем-то иным, не затравленным Ночным Терновником, а кем-то другим. Пусть настигнет меня чудовище — но оно не узнает меня, ни за что!
И с Гуркой расставаться мне не хотелось, нет. Лучше смерть, чем разлука! Я хотел слиться с ней в единое целое, всякий миг слышать биение ее сердца и знать наверное, что она жива. Я хотел бы спрятать ее от глаз тех, кто мог ее обидеть или напугать, и защищать всегда!
С нею я стал мужчиной. И эта ночь была самой прекрасной и самой святой из всех моих ночей.
Глава 13
Проснулся я вечером, от холода. Странное дело! Гурки рядом не было.
Было очень поздно и темно, больше не горел мой светлячок, не освещал маленькую обитель под елочными лапами, и холодный ветер пробирался даже сюда, под полог леса.
Одежда Гурки лежала здесь же, рядом со мной. Вчера она уснула, прижавшись ко мне, накрыв горячее тело толстым плащом. Сегодня ее грубая рубашка, смятая, лежала нетронутая. Гурки не было.
Орки всех темных земель!
Сначала, словно ядовитая вспышка, ужасная мысль осветила мой мозг. Конечно, это моя мать настигла нас, и выкрала Гурку! Она хочет причинить мне боль не столько телесную, сколько душевную, и поэтому будет наверняка меня мучить, издеваться, угрожая причинить Гурке боль...
Наскоро нацепив штаны, я выскочил из своего укрытия, и завертелся на одном месте, не зная, куда бежать, где искать свою пропажу. Кругом был лес, тихий, темный, и не было ни единого следа — ни Гуркиного, ни похитителей. Сердце мое отчаянно колотилось, и я думал, что оно вот-вот разорвет мою грудь.
— Гурка! — завопил я в отчаянии. — Гурка! Где ты?! Где ты, мой Зеленый Светлячок?!
— Мммм... — протянула она сонным голосом. — Что ты кричишь? Тебе дурной сон приснился?
Я обернулся, как ужаленный, но снова никого не увидел. Что за бесовщина?!
— Где ты прячешься? — произнес я, с трудом переводя дух. Гурка тут, рядом! Никто ее не крал! А значит, ничего страшного...
Как я ошибался, глупец! Как ошибался!
— Я? Прячусь? — удивилась она. — Да вот же я стою, прямо перед елью! Ты своими криками напугал меня так, что не помню, как я вылезла наружу, и зачем нацепила твои штаны — тоже.
— Мои штаны?!
Я осмотрел себя. Я был в своих штанах, это точно! В чьей же тогда одежде Гурка? И почему ее не видно?! Она стала невидимой?!
— Что случилось с тобой?! — произнес я трясущимися губами. — Я не вижу тебя!
— И я тебя, — уже немного испуганно сказала Гурка. — Что за злые духи разлучили нас? Что произошло?
Я вертелся во все стороны, стараясь разглядеть то место, откуда раздается Гуркин голос, но он, казалось, звучал у меня прямо над ухом, будто она стоит у меня за спиной. Кажется, я даже ощущал ее дыхание на своей шее, которое едва касалось волосинок над ухом. Но всякий раз, когда я поворачивался, я не видел ее.
— Что случилось? — повторила она. — Я не вижу тебя!
— И я тебя!
В полном замешательстве я влез обратно под ель. Трясущимися руками я собрал одежду пропавшей Гурки, кое-как оделся сам.
— Что происходит? — произнесла она изумленно, когда я накинул на плечи плащ. — Зачем я так странно оделась?!
— Ты? — повторил я, и тут до меня начало доходить.
"Это страшное место. Обойди его стороной. Оно читает в душах людей и исполняет самые потаенные мечты..."
Помню, я несся сквозь лес, пока не увидел меж крон деревьев просвет, а на нем — свою звезду. Как далеко я отклонился от тропы, указанной мне Эльфами! Ужас загнал меня в ловушку, и я попался, как глупый мотылек, полетевший на свет! В отчаянье смотрел я на звезду, которая должна была вести меня, и боялся, боялся повернуть назад. Но я должен был!
Напрасно кричала Гурка, отговаривая меня, умоляя не возвращаться в это место, что разлучило нас. Я не слушал ее; да и разве есть у кого-то на свете голос громче и убедительнее, чем голос отчаяния?
Без труда нашел я ту самую ель, и свое недавнее ложе. Горько усмехнулся я, отведя в сторону ее лапы, и увидев то, чего нужно было опасаться, и что нужно было заметить еще вчера — каменный древний колодец. Из таких колодцев, говорят, Эльфы черпают свою волшебную светящуюся воду и силу, продлевая свой век. Только этот колодец не светился серебром. Он был тих и темен, и в темноте походил на каменного призрака.
— Что это? — произнесла Гурка в смятении. — Что это за место?
— Это древний священный источник, — ответил я. — То самое место, которое советовали нам избегать... и которому мы пришлись на вкус! Оно изменило нас, Гурка. Оно заколдовало нас. Теперь мы с тобою — единое целое.
— Как это возможно? — изумилась она. — Я отчетливо вижу, что вот мои руки и вот мои ноги! Во мне ничего не изменилось!
Я поднял к лицу свои ладони и внимательно осмотрел их. Да, кажется, ничто в них не изменилось. И, однако же...
Без опаски я приблизился к источнику. Звонко капала в его каменную пасть прозрачные капли, и темная вода волновалась и поблескивала.
— Что там? — произнес я, склонившись над водой и спрашивая, наверное, у волшебного места. Никто не ответил мне, но вмиг вода словно осветилась изнутри, и я увидел... увидел отражение испуганной, растерянной Гурки.
И она, видимо, увидела меня, потому что громко ахнула и зажала рот рукой.
Я вспомнил свою слепую страсть и желание стать единым целым... Что ж, оно исполнилось.
— Что же делать нам теперь, Терновник? — произнесла она.
— Я не знаю, Гурка, не знаю, мой славный светлячок, — произнес я глухо и уселся около колодца.
Как теперь жить? Как же теперь Гурка без меня — теперь я отчетливо понял, что, сделав нас единым целым, священный источник надежно разлучил нас. Ведь я сплю днем, а Гурка — ночью. И когда буду просыпаться я, она станет засыпать... Кто позаботиться о ней? Кто защитит ее, когда я стану спать?
Но кроме этих терзающих мой разум вопросов было и еще кое-что.
Я узнал это место.
Оно было из моего сна, из того самого, когда у костра меня ожидали Эльфы, и куда заманивала меня прекрасная Эльфийка. Я наконец нашел его. Но зачем? Чтобы превратиться в неизвестно кого?
— Ты обрел долгий эльфийский век, и новую плоть, и лицо. Теперь твои преследователи, стоя от тебя в двух шагах, не узнают тебя. Этого же ты желал? — прогудело вдруг из колодца тихим и низким голосом. — И теперь ты должен мудро распорядиться своими дарами.
Глава 14
Как ужаленный подскочил я и снова заглянул в темный колодец, в котором на черной воде плясали блики волшебного света.
— Эй! — завопил я. — Я не об этом просил! Я хотел ...
— Ты хотел стать кем-то другим, — ответил мне все тот же низкий, гулкий голос. — Ты хотел, чтобы враги не узнавали тебя, находясь в двух шагах от тебя. И ты вечно хотел быть рядом со своей подругой и опекать ее — теперь вы станете неразделимы. Она же хотели избавиться от гложущего ее страха. И в груди ее теперь бьется твое сердце. Ваши потаенные желания исполнены. Теперь вы — самое совершенно создание в этом мире, Эльф, бодрствующий вечно.
— Как это? — пролепетала Гурка. — Не понимаю.
— Днем этим телом будешь владеть ты, женшина, — ответил колодец. — Ты будешь ходить, жить, путешествовать. Но с наступлением ночи, когда просыпаются Ночные Эльфы, тело станет превращаться в мужское, и им будет владеть Ночной Терновник. И встречаться вы сможете, но только на пограничном состоянии, когда один проснулся, а второй еще не уснул.
— Ты разлучил нас! — взвизгнула Гурка. — Раздели нас сейчас же!
— Только вы сами можете разделиться вновь, — ответил источник. — Вы должны этого пожелать так же сильно, как до этого хотели слиться воедино.
— Я хочу этого! — вскричали мы с Гуркой одновременно, но источник остался глух к нашей отчаянной просьбе.
— Значит, недостаточно, — прогудел он. — Посмотрите на себя хорошенько. Вы изменились; и где-то в глубине души вы рады этим переменам. Именно это не дает вам сию минуту разделиться.
Снова заглянул я в колодец, и темные воды вдруг осветились, из черных превратились в прозрачно-хрустальные. И в них я увидел себя.
Не осталось и следа от измученного полубольного мальчишки, которым я уснул под елью. На меня из эльфийских священных вод смотрел юный Эльф, лет около семиста, с темными, как самая безлунная ночь, волосами, и синими, как самое глубокое море, яростными и прекрасными глазами. Раны мои зажили, и, казалось, с тех пор прошли века и годы. Царапины и борозды, прочерченные на моих щеках шипами терновника, стали просто перекрещивающимися легкими тенями, пересекающими звездные пути с запутавшимися в них гроздями синих северных звезд. И, как напоминание о Гурке, о ее незримом присутствии, среди этих сверкающих синих звезд был вплетен один-единственный светло-зеленый цветок на вьющейся лозе с горящим внутри него желтым светляком.
Я стал выше и шире в плечах, и черты моего лица перестали походить на человеческие. Избавился я от носа картошкой с лопухами ярких пятен веснушек, и не стало привычки по-мальчишески глупо кривить рот.
Зато века, прожитые Гуркой, и ее мудрость, наполнили мою голову. Я помнил того, чего помнить не мог вообще, то, что случилось задолго до рождения моего прадеда, так ясно и четко, словно сам это видел. Я видел Великую Империю Людей, и каменные дороги, разбегающиеся в разные стороны. Я видел города и крепости, объятые пламенем, и падение Главной Башни. А затем на обломках этого мертвого, забытого царства, начала появляться нежная поросль, дав начало тому океану деревьев, что поглотил останки империи, раздробив, разъединив те поселения людей, что уцелели, превратив их в крохотные островки, окруженные частоколом, ощетинившимся против враждебного леса.
Да, без сомнения, теперь бы моя мать, даже стоя в двух шагах от меня, не узнала б меня ни за что. Не стало того, кем я родился и кого она искала.
Глава 15
Вольный Город, город, стоящий на холме, был пристанищем для многих, многих рас и народностей, и был он пестр и разнообразен. У путника, юного темного Эльфа, вступившего впервые в его приветливо распахнутые ворота, голова кругом пошла, и некоторое время, оказавшись в самом центре гомона, гвалта, он стоял неподвижно, не в силах справиться со своим изумлением.
Город, как уже упоминалось, стоял на холме. У самых стен, каменных, высоких (это тебе не деревянный частокол!) ограждающих город от лесного царства и ото всех, кто бродил по тайным тропам и задумывал недоброе, располагались дома людей и их лавки. Проходя мимо, новоприбывший с изумлением отмечал, что это все сплошь каменные темные дома, в основном кузни и оружейные лавки. Да, именно люди Вольного Города считались самыми талантливыми мастерами, не Эльфы и ни кто иной не смог с ними тягаться в искусстве переплавки руд в прекрасную прочную сталь и превращении ее потом в самые острые и прочные ножи и мечи.