Стоп! Серега совсем не хотел, чтобы Боярин умирал ни в естественном мире, ни здесь. Костиков не был доктором, чтобы чем-то помочь напарнику, но, будучи скульптором, он мог «исцелить» пластилиновую фигурку с тем же успехом, как оживил фигурку Вики. Почему нет?!
У Боярина тоже было две раны: в плечо и в голову — по касательной. Не оставив следов, Серега аккуратно заделал ранки ногтем мизинца и заставил себя чихнуть — в подряд четыре или пять раз.
Настороженно наблюдавшая за его действиями Маргарита Николаевна, вдруг что-то закричала и захлопала в ладоши. И было отчего — очнувшийся Боярин, как ни в чем не бывало, уселся на кровати, бросил мимолетный взгляд наверх, на скульптора, после чего принялся что-то втолковывать своей сиделке. Маргарита Николаевна, прижав к груди руки и с умилением на него глядя, несколько раз кивнула, потом выскочила из лазарета и помчалась на кухню.
Серега не ошибся в своих предположениях — обратно в лазарет она бежала с бутылкой в одной руке и миской, наполненной квашеной капустой, — в другой. За долгие месяцы совместной работы Серега хорошо изучил своего напарника, поэтому ничуть не удивился, когда бывшая учительница вновь метнулась на кухню — за пивом и стаканом… нет, за двумя стаканами.
Наблюдая, как Боярин усаживает Маргариту Николаевну рядом с собой на кровать, как разливает по стаканам водку, как они вместе выпивают, Серега Костиков просто нарадоваться не мог. Еще больше отлегло у него от сердца. Вот если бы еще «выздоровление» Боярина-живчика положительно отразилось на самочувствии Петра Терентьева, тогда бы Костиков сам бы свои пальцы расцеловал.
Меж тем, Боярин разлил по второй, и Маргарита Николаевна, кажется, совсем раскрепостилась. Во всяком случае, когда подопечный, приобнял свою сиделку за талию, она ничуть этому не воспротивилась, даже наоборот, приблизилась к нему вплотную. Ну и Боярин — а еще говорил, мол, рожденный пить, ничего больше не может… — не упуская момента, полез лобызаться, ненавязчиво дал рукам волю…
Может быть, сама обстановка Застолья способствовала легкому поведению своих обитателей?
* * *
Пробуждение было резким. Так, отбывая срочную службу на государственной границе, Сергей Костиков вместе с другими пограничниками просыпался ночью по команде «Застава, в ружьё!» или «Застава, пожар!» И этим апрельским утром точно так же, как на заставе, Костиков спрыгнул с кровати в своей однокомнатной квартире в Коньково. Только не стал в спешке одеваться-обуваться, а включил в комнате свет и подскочил к столу, на котором, почти во всю его длину раскинулось Застолье.
Снившийся Сереге в последние секунды сон, воспроизвелся наяву в самом центре композиции — в трапезной. На месте опрокинутого стола махались кулаками два живчика — Боярин и Фуфел. Третий, судя по всему, Пан Зюзя, схватившись одной рукой за голову, другой за живот, корчился у стены. Несколько растрепанных спросонья живчиков вмешиваться в драку не спешили. В отличие от Шубы, который с разбегу вклинился между дерущимися и тут же, получив от Фуфела по уху, отлетел в сторону. В свою очередь, отвлекшийся на помеху Фуфел, получил от Боярина кулаком в зубы — аж голова дернулась. Но на ногах бывший водитель суточной машины устоял и обхватил бывшего инкассатора поперек туловища медвежьей хваткой, не исключено, что у Боярина кости захрустели.
Скульптор хруста не слышал, но, посчитав необходимым вмешаться, схватил сцепившуюся парочку и оторвал одного от другого уже в воздухе. Все без исключения живчики, даже Влад с Машкой столпились на кухне. Пан Зюзя из лежачего положения принял сидячие, Вика — в свитере и джинсах, которыми поделилась с ней Зинаида, заботливо поднимала на ноги Шубу, Маргарита Николаевна, прижав к груди руки, с нескрываемой тревогой смотрела вверх, на своего подопечного. Все живчики помнили о предупреждении скульптора беспощадно наказывать каждого, затеявшего драку.
Для начала наказанием послужило перемещение Фуфела на плот, а Боярина на остров-пляж. Догадываясь, что, а точнее, кто послужил причиной разборок, скульптор решил временно изолировать от остальных живчиков Пана Зюзю. Достал из серванта платформу, отображавшую заснеженную поляну с проложенной посередине, обрывающейся лыжней. Несколько дней назад, прежде чем оживить Любку и Борисыча, скульптор перенес их на газон в Застолье и, отложенная в сторону заснеженная поляна, не подверглась его «чиху». Теперь настала и ее очередь.
Перенося Пана Зюзю на полянку, Серегу ничуть не переживал, что, в отличие от Фуфела на бревенчатом плоту и Боярина на песчаном острове, тот может замерзнуть среди сугробов. Ничего, Любка — так вообще голая на лыжах каталась, вот пусть Зюзя и побегает кругами, глядишь, и хмель выветрится перед серьезным разговором.
Но для начала необходимо было пообщаться с Боярином. Для ускорения процесса скульптор перенес к нему на остров-пляж Шубу, который без подсказки вооружился тетрадью и карандашом.
Серега даже слегка опешил, наблюдая за встречей двух живчиков, напарников, одному из которых в естественном мире два дня назад едва не проломили дубиной голову, а другому пролили кровь две пули, выпущенные грабителем-убийцей почти в упор. Боярин и Шуба некоторое время, словно изучая, смотрели друг на друга, потом крепко обнялись, и Серега мог дать голову на отсечение, что и у того, и другого на глазах выступили слезы. У него самого — точно выступили.
Задавать вопросы Боярину скульптору не пришлось, за него постарался Шуба, сделавший в тетрадке соответствующие записи:
«Боярин клянется, что в него и Скворца стрелял Лисавин. Боярин не видел, как он оглушил тебя и как забрал пистолет. Но узнал Зюзю, когда тот подходил к машине, поэтому успел закрыть кнопку. После чего Зюзя начал стрелять…»
— Все ясно, — сказал Серега, глядя на Шубу и Боярина. — Дело за малым. Добиться признания от самого Пана Зюзи и узнать, где деньги. Но для начала надо сделать вот что…
Не прошло и двух минут, как компанию Фуфелу на его плоту составили перенесенные пинцетом Борисыч с Любкой, а компанию Шубе и Боярину — Вика. К плоту и острову скульптор пододвинул заснеженную лесную полянку с Паном Зюзей, образовав платформочками треугольник. Расстояние между ними позволяло разговаривать, не повышая голоса, но было недостаточно близким, чтобы перепрыгнуть с одной на другую.
— Итак, семеро мелких, выслушайте меня внимательно, — обратился он к двум женщинам и пятерым мужчинам. — Вы отличаетесь от восьми аборигенов Застолья и от опластилинивших Влада и Машки тем, что являетесь копиями живущих в естественном мире людей. При этом вам необходимо раз и навсегда уяснить, что вы это не ваши прототипы. Здесь вы абсолютно самостоятельные личности. Это всем ясно?
Личности согласно закивали, и скульптор продолжил:
— За исключением меня никто из ваших прототипов не знает, что у них есть копии. При этом вы снитесь своим прототипам во снах, Шуба снится мне, капитану милиции Клюеву снишься ты, Борисыч, Любе Скоросчётовой снишься ты, Любка. Во сне глазами своих копий мы видим все происходящее в Застолье…
Наверное, и ты, Фуфел снишься своему прототипу Владимиру Селиванову, а ты, Пан Зюзя, снишься Вячеславу Лисавину, — это мне пока неизвестно. Боярин, не знаю, снишься ли ты Петру Терентьеву, который находится в коматозном состоянии. Конечно, лучше бы снился, он бы за тебя порадовался.
Виктории Ким, ничего не может сниться, потому что в естественном мире она умерла. Вернее, ее убил один человек. Тот самый, что убил и водителя Сергея Скворцова, и тяжело ранил Боярин, а лично меня огрел дубиной по черепушке, и тем самым вполне мог дураком на всю жизнь оставить. Пан Зюзя, я говорю правду?
— Успокойся, Фуфел и не размахивай руками! — повысил голос скульптор. — Несколько минут тому назад ты заступился за своего собутыльника чисто рефлекторно, не зная настоящей причины ярости Боярина. А причина у него была, только жаль, что Боярин, прежде чем чистить рыло Пану Зюзе, не разъяснил всем присутствующим, что к чему. Сейчас такая возможность у Боярина появилась.
Или, быть может, Пан Зюзя сам во всем признается? Ведь, насколько я понимаю, все вы, за исключением Вики, знаете, что происходит с вашими прототипами, чувствуете их мысли. Ведь так, Шуба? Ты же знаешь, что у меня на уме?
Шуба согласно закивал. Вместе с ним закивали и Борисыч с Любкой, а чуть погодя, и Фуфел.
— Вот видишь, Зюзя, они о своих прототипах все знают, и тебе известно, что делал раньше и что делает в данную минуту Вячеслав Лисавин. Почему же не хочешь отвечать? Ведь ты — это не он, лично на тебя его преступления не распространяются. И если он задумал убить, к примеру, своего подельника, то ты в этом не виноват, Зюзя!
— Чего распрыгался, Борисыч? — вынужден был отвлечься Серега на яростные жестикуляции копии милиционера. — Тетрадь просишь. Шуба, добросишь до него тетрадь с карандашом? Нет, лучше я сам перенесу.
Скульптор перенес тетрадь с острова на плот, и Борисыч принялся что-то поспешно в ней писать. Через несколько секунд при помощи лупы Серега прочитал следующее:
«Я собираюсь в Коньково. Сейчас позвоню».
— Борисыч, ты это о чем? — не сразу понял Серега, но тут до него дошло:
— Хочешь сказать, что чувствуешь, то есть, знаешь, что Клюев собирается приехать ко мне домой?
Борисыч на плоту усиленно закивал.
— Он сейчас мне позво… — договорить Сереге не позволил телефонный звонок.
— Привет, Борисыч! — выпалил он, схватив трубку. — А вот узнал. У меня интуиция сработала. Приезжай, только особо не торопись, я еще не все доделал. С подполковником Заводновым? Через сколько? Лучше сначала в магазин заверните, а то потом некогда будет… Потому что я назову тебе имя убийцы Виктории Ким и Сергея Скворцова… Оттуда знаю. Говорю же, у меня интуиция сработала. Вместе проверим. Не торопитесь, говорю!
— Так, мелкота! — обратился он к копиям, повесив трубку. — Времени у меня очень мало, поэтому беспокоить можно только в крайнем случае. Что, Шуба? Сделаю я вам поесть-попить, сделаю! Борисыч, ты можешь подать знак, когда Клюев будет подъезжать к дому? В таком случае начинайте прыгать вместе с Любкой и Фуфелом. Отлично!
— Теперь ты, Пан Зюзя, — Серега перенес тетрадь с карандашом на заснеженную поляну. — Еще раз повторяю: лично ты — копия, поэтому за преступления своего прототипа Вячеслава Лисавина не отвечаешь. Никто тебя в Застолье пальцем не тронет, будешь жить, как все. Но для этого ты должен написать в тетрадке признание в убийстве и ограблении инкассаторов. А также — имя и адрес своего подельника-водителя, если есть еще соучастники, тот и их имена. И главное — где спрятаны деньги, и как их вернуть.
Если ты этого не сделаешь… то для начала посидишь на этой заснеженной поляночке, причем, без какой-либо опохмелки. Думаю, это для тебя похуже холода и голода будет. Все, Пан Зюзя, думай и пиши. Только не лги, а то так на этой поляне и останешься…
В первую очередь скульптор разобрал Застолье по платформочкам и убрал их в сервант. Эти торопливые разборки-сборки ему действительно порядком надоели, и Серега решил для себя всерьез задуматься о потаенной квартире Влада Мохова. Но это после, когда все наладится. А сейчас необходимо срочно привести композицию «Охотники на привале» в завершенный вид.
Работал Серега споро, пальцы так и мелькали над лесной опушкой, укрепляя на своих местах уставших, но довольных охотников, суетливого русского спаниеля, знатную добытую дичь, элитные ружья и симпатичные грибочки, последним из которых оказался красавец-мухомор.
Утерев с лица пот, скульптор отставил композицию в сторону, сбегал в ванную комнату помыть с мылом и вытереть насухо руки. Затем причалил плот к острову, и принялся лепить еду-питье для живчиков-копий. Он все успел сделать вовремя и пару раз чихнул, «оживляя» сотворенные продукты сразу после того, как Борисыч с Любкой и всеми остальными запрыгали, давая знать, что капитан Клюев вот-вот заявится к нему домой.
— Так, мелкота, когда придут гости, постарайтесь первое время не шевелиться. Типа, вы обычные пластилиновые фигурки. Чуть позже, когда я им все объясню — делайте, что хотите. В смысле — ведите себя естественно. Борисыч, с минуты на минуту тебя увидит твой прототип, постарайся произвести на него приятное впечатление. Хотя, что я говорю…
Прежде чем идти открывать дверь, Серега Костиков позволил себе достать из холодильника запотевшую баночку пива, открыть ее с характерным пшиком, и сделать несколько жадных глотков.
* * *
Он слегка опешил, увидев на пороге Клюева не в привычной глазу милицейской форме, а с ног до головы облаченным в охотничье обмундирование, да еще и с зачехленным ружьем, висевшим на плече, — как полагается, стволами вниз. Вслед за капитанов в квартиру ввалился Заводнов, собственной персоной, при полном охотничьем параде и тоже с зачехленным ружьем. Глядя не него, Сереге в первый момент даже показалось, что это пластилиновый подполковник вдруг увеличился в размерах и ожил — настолько походила копия на прототип.
— Ну, здравствуй, скульптор Шуба! — протянул для пожатия руку живой подполковник.
— Здравия желаю, Владимир Иванович! Милости просим, проходите, сапоги можно не снимать…
— Капитан-то наш, Юрий Борисович, доложил, что исполнил ты свое обещание, скульптор Шуба. Сделал, что я просил, да?
— Я свое слово держу, Владимир Иванович, — Серега пропустил гостей в комнату, подхватил со стола композицию «Охотники на привале» и протянул на ладони подполковнику под нос. — Вот. Уж не знаю, понравится ли вам…
— А-а-ха-ха-ха! — зашелся в радостном смехе Заводнов и впился в композицию заблестевшими глазами.
— А-а-а-а! Товарищ генера-а-ал — прям, как с картины!!! А Гидаспов-то, Гидаспов каков, интеллигент, блин! — Заводнов смахнул со своей головы украшенную пером шляпу, снял с плеча ружье и, не глядя, протянул назад — Клюеву.
— А я-то, я! Надо же, — разливаю! Все, как положено, как на самом деле происходит! И собачка!!! Ты откуда про мою спаниельку узнал?
— Это все он рассказал, — кивнул скульптор на Клюева и поставил композицию на стол — для надежности. — Вы присаживайтесь, Владимир Иванович.
— Ну, прям, как живая, красавица моя! — Не отрывая взгляда от композиции, присел подполковник на подставленный стул. Залез во внутренний карман куртки, выудил из ее недр плоскую металлическую флажку, отвинтил крышку, громко выдохнул и надолго присосался к горлышку.
— Да-а-а, скульптор Шуба, порадовал, порадовал! Держи-ка, вздрогни, — протянул он скульптору флажку.
Скромничать Костиков не стал, коньяк во фляжке оказался хороший.
— Я сейчас, — вспомнив, что в холодильнике оставался лимон, Серега пошел на кухню. Клюев — за ним:
— Что ты там про убийцу и свою интуицию плел?
— Борисыч, — обернулся к нему Костиков, — дело очень серьезное. Я сейчас покажу вам кое-что необычное. Очень прошу — сразу не возбухай, выслушай, попробуй понять, проникнуться.
— Ты о чем, Шуба?
— Сейчас все узнаешь. Главное, чтобы Завод сразу не взбрыкнул. При необходимости убеди его тоже проникнуться.
— Да я вообще не понимаю…
— Тогда просто молчи и не перебивай! Добре, Борисыч?
— Добре, блин…
— Вот, Владимир Иванович, — вернувшись в комнату, Костиков поставил перед Заводновым тарелки с нарезанными дольками лимоном, колбасой и три стопочки, которые тот взял на себя труд наполнить.
— Да-а-а, скульптор Шуба, у меня просто слов нет. Ну, давай — за твой талант, — поднял он стопочку. — Капитан, присоединяйся. Ты же не за рулем. Ну, вздрогнем!
Они выпили. Закусывая долькой лимона, Заводнов наконец, оторвался от созерцания трех охотников и переключил внимание на треугольник платформочек на противоположном крае стола: пустой бревенчатый плот, заснеженную поляну со стоявшим посередине Паном Зюзей с тетрадкой в руках и песчаный остров-пляж, на котором две женщины и четверо мужчин сидели кружком и завтракали.
— Это у меня экспериментальные заготовки, — предупредил его вопрос Костиков и незаметно подмигнул Клюеву.