— Чего ты хмуришься? За честь мундира обидно? А если бы в композиции вместо простых алкашей за тем же столиком стояли три мента, а под столиком вместо лейтенантши обычная проститутка им ширинки расстегнула, тогда бы обрадовался, да? Сказал бы, мол, класс. И назвал бы композицию, к примеру… «Ничто человеческое им не чуждо», да?
— Пошляк ты, Шуба, — Клюев не смог сдержать улыбку и, чуть помедлив, спросил уже серьезно:
— В магазине ты с Викторией…
— Про магазин ничего кроме показаний гражданки Савельевой мне добавить нечего. Вика меня встретила, что-то стала говорить, я, не слушая, на нее рявкнул, кажется, даже плечом толкнул, чтобы проход не загораживала. Ей бы на этом успокоиться, но она… Я, когда очнулся и Вику при последнем издыхании увидел…
Серега вдруг почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Такого с ним не случалось давненько. Он вновь взялся за бутылку, в которой осталось совсем немного, как раз на две рюмочки.
— Погоди-ка, Борисыч, — сказал он, до последней капли разлив коньяк и, прихватив пластилиновый плот, ушел в комнату, чтобы через полминуты вернуться с непочатой банкой экспортной «Балтики» в одной руке и с платформочкой «остров-пляж» в другой.
— Вот, — поставил он под нос Клюева платформочку, с которой вчера перенес на материковое Застолье спиннингиста Шубу, но оставил укрытую пледом бездыханную девушку. — Хотел вчера помянуть, но как-то не получилось. Предлагаю это сделать сейчас.
— Ты хочешь сказать… — Клюев замер с протянутой к рюмке рукой. — Хочешь сказать, что это…
— Узнал?
— Виктория?
— Давай, не чокаясь — за упокой души, — Серега опрокинул рюмку, с характерным пшиком откупорил «экспортное» и стал пить пиво маленькими глоточками.
Клюев вместо рюмки взялся за плед, прикрывающий до шеи пластилиновую фигурку, откину его в сторону и уставился на прикрытое лишь трусиками тельце девушки, с двумя крохотными ранками — чуть выше пупка и под левой грудью.
— Откуда тебе известно, что пули попали именно сюда? — немного погодя, спросил милиционер.
— Ты сам сказал, — пожал плечами Костиков.
— Я сказал только то, что в Викторию Ким было произведено три выстрела…
— С близкого расстояния и почти в упор, — добавил Серега.
— Да. Но! Я не говорил ни тебе, ни кому-либо постороннему, что гражданку Ким… — Клюев, прищурившись, посмотрел на скульптора, — поразили только две пули…
— А я, к примеру, не рассказывал соседям по лестничной площадке, что пью с тобой водку. Хотя они вправе это предположить, — не моргнув глазом, парировал Серега.
— У тебя лупа далеко? — неожиданно поинтересовался Клюв. И тут же, спохватившись, сунулся в свою планшетку: — Не надо, у меня самого имеется!
Милиционер и в самом деле достал из вместительной планшетки увеличительное стекло в пластмассовой оправе и на длинной ручке и через него уставился на пластилиновую фигурку.
— Ты меня, конечно, извини, — нарушил затянувшееся молчание Серега, — но с этим делом надо бы в морг, к патологоанатому…
— Не шути, Шуба, — Клюев поманил его пальцем и передал лупу. — Лучше сюда посмотри, только с другой стороны.
Он развернул платформочку на сто восемьдесят градусов и подсказал:
— Не на тело смотри, а на песок — рядом с правой кистью.
Не совсем понимая, зачем разглядывать песок, скульптор увидел рядом с кистью Вики каракули. Если допустить, что это буквы, то их было три: З Ю З.
— Что означает это «ЗЮЗ»? — спросил капитан. — Это ведь ты написал?
— Больше некому, — растерянно сказал Серега. — Наверное, как-то случайно вышло…
— А как, говоришь, у вашего зама прозвище?
— Пан Зюзя…
— Случайно, говоришь, вышло? — Клюев поднял до сих пор не выпитую рюмку и вновь посмотрел Костикову в глаза. — Помянем девушку.
— Я давно уже помянул…
* * *
Юрий Борисович Клюев уехал, оставив Сергея Костикова с пустой бутылкой из-под коньяка, двумя пустыми банками из-под пива и тяжелой, забитой сонмищем мыслей головой.
Голову необходимо было проветрить на свежем воздухе. Вообще-то неплохо было бы прямо сейчас узнать расписание электричек c платформы «Беговая» в сторону Кубинки и Звенигорода, сбегать в магазин, потом быстренько уложить в рюкзак ружье, набитый патронами патронташ, флажку с закуской, болотные сапоги, запасной свитер и махнуть на охоту. С сегодняшнего дня в Подмосковье как раз открывалась весенняя охота: на утренней зорьке — с подсадной уткой, на вечерней зорьке — на вальдшнепа.
По Белорусскому направлению в пределах шестидесяти километрах от столицы Серега знал несколько прекрасных полянок, где во второй половине апреля каждый вечер обязательно тянул длинноносый лесной кулик. И главное — добраться до тех полянок можно было довольно быстро и без проблем: на метро, потом примерно час на электричке и с полчаса пешочком. Каких-то два часа, и из шумной Москвы ты переносился в неповторимую свежесть весеннего леса!
Открытие охоты всегда было для Костикова, как и для десятков тысяч его коллег по увлечению, настоящим праздником. Но сегодня вечером вместо стрельбы по летящему вальдшнепу он будет лепить пластилинового тетерева и другой охотничий антураж, чтобы выполнить обещание, данное подполковнику Заводнову и в срок закончить композицию «Охотники на привале».
Да и не тот был момент, чтобы, спустя два дня после случившейся трагедии, выезжать за пределы Москвы с объемистым рюкзаком за плечами. Серега не думал, что за ним установлена слежка, но мало ли. Тот же Клюев мог ему позвонить или даже вновь наведаться в гости…
И по большому счету, не хотел скульптор куда-то ехать, а хотел понаблюдать за живчиками и кое о чем поразмыслить. Голову же можно было проветрить хотя бы, прогулявшись до магазина. Что Серега и сделал, купив пачку пельменей и пачку крупных креветок, вяленую щуку, шесть банок все той же экспортной «Балтики» и, на всякий случай, бутылку водки. Уже возвращаясь домой, обратил внимание, что джип Артура Арутюняновича Новикова из двора исчез.
После сегодняшнего визита милиционера у Сереги и к Артуру, и к Вячеславу Лисавину появился один и тот же вопрос — почему они оба так сильно беспокоились, чтобы никто не узнал об их связях с Викой. Убийца убрал ее, как свидетеля, но если быть таким уж «профессионалом», то следовало убрать и второго свидетеля — Марину Савельеву, ради такого важного дела, вернувшись за пистолетом к лежавшему без сознания сборщику.
Можно было прийти к выводу, что убийца не боялся Савельеву, потому что она не знала его в лицо. В отличие от Вики, в которую он для надежности выстрелил трижды.
Клюев абсолютно правильно насторожился, увидев на теле пластилиновой Вики две раны. Серега эти раны не оставлял, они появились на миниатюрке сами, скорее всего, в тот момент, когда две пули поразили Вику-кассиршу. А третья пуля пролетела мимо, и Серега об этом не знал. Как не знал и Лисавин, произнесший по телефону фразу: «…девка ударила мужика, а на следующий день вдруг три пули схлопотала».
Все знали, что стреляли семь раз, так как у Костикова в пистолете остался всего один патрон. Но кто помимо милиции знает, сколько раз стреляли в инкассаторов, а сколько в Вику? Разве что Марина Савельева и то не обязательно. А вот Вячеслав Васильевич Лисавин откуда-то это знал.
Серега вспомнил, как Вика в последние секунды жизни что-то карябала на асфальте. На сыром асфальте следов не осталось, а на желтом песочке острова-пляжа ее уменьшенной копии удалось написать три буквы, и если бы хватило сил, возможно, появилась бы четвертая… Сейчас Серега мог поспорить, что этой четвертой буквой оказалась бы «Я»…
«Оказалась бы…» Опять сослагательное наклонение. Исходя из этого, Вика на последнем издыхании могла бы написать, к примеру, «Зюзя + Вика…», или «Зюзя — прости!», или «Зюзя — убийца.».
Факт, что Вика успела увидеть своего убийцу, но вопрос — был ли он ей знаком?
Ни пельмени, ни креветки готовить Серега не стал — до поры до времени убрал в морозилку. Водку пить тоже не хотелось, пивко же под вяленую щуку пошло нормально. Щука оказалась пересоленной, дубоватой и специфически пахучей, но именно такую Серега, в отличие от своих друзей, и любил; главное — зубы не сломать.
Пока чистил и глодал щуку, заглушая пивом «живую» соль, прикасаться к пластилину не имело смысла, но время не проходило даром, — скульптор прикидывал, какой предмет для охотничьей композиции слепит в первую очередь и за что возьмется потом…
Он распределял предметы по степени сложности изготовления, и на данный момент таковым являлся подстреленный охотниками тетерев: с блестяще-черными перьями, имеющими фиолетовый отлив на голове и шее, с такими же, как у рябчика, ярко-красными бровями и с хвостом-лирой. Затем, если посетит вдохновение, скульптор хотел заняться русским спаниелем, слепить которого, по его прикидкам, будет не сложнее таксы. Легче, вернее, привычнее всего лепить было грибы: рыжие лисички, красноголовые подосиновики, мухоморы с белыми точечками на шляпках, — ими скульптор собирался завершить работу. Но окончательную расстановку всех персонажей и причиндалов по своим местам, в любом случае, планировал осуществить завтра утром — исключительно на свежую голову.
Щука закончилась, из шести банок пива осталось три, пора было приступать к лепке. Но прежде Серега решил сделать кое-что другое. Тщательно вымыв с мылом и вытерев руки насухо свежим полотенцем, Серега положил на ладонь фигурку Вики и, задержав дыхание, принялся длинным ногтем правого мизинца нежно сглаживать две крохотные ранки на ее теле. Он всегда работал с пластилином очень быстро, и в этот раз одной задержки дыхания как раз хватило на то, чтобы от ранок не осталось ни следа.
Вика выглядела, как новенькая, только глаза ее оставались закрытыми. И тогда Серега переложил ее на песочек острова-пляжа точно на прежнее место, сосредоточился и трижды громко, от души чихнул…
И ничего не произошло. Как Вика лежала на песочке без признаков жизни, так и осталась лежать. Скульптор смотрел и смотрел на нее, тщетно ожидая чуда. Потом сунулся в сумерки серванта, пинцетом извлек на свет божий копию себя самого и перенес на остров. Шуба отреагировал на это абсолютно спокойно, словно знал наперед, каким действиям подвергнется. Оказавшись на сыпком песочке, подсел к Вике, погладил ее по голове и с немым вопросом посмотрел вверх, на своего прототипа.
На этот немой вопрос ответить Сереге было нечего. Он показал Шубе свои растопыренные пальцы — ни капли не дрожавшие, пожал плечами и ушел на кухню. Чтобы выпить водки и вернуться в комнату с открытой баночкой пива.
Шуба больше не сидел на песочке. Подпрыгивал, размахивал руками, тряся головой, хватая себя за нос, и показывал на Вику, все так же лежащую с закрытыми глазами. Скульптор приблизил к ней лицо, и Шуба согласно закивал, присел рядом с девушкой и показал пальцем на песок рядом с ее правой кистью. Серега взялся за лупу: на песке появилась еще одна буква — предсказуемая, и четыре буквы сложились в слово «ЗЮЗЯ».
— Кто это написал? — обратился Серега к Шубе, и тот недвусмысленно показал на Вику. Потом вновь схватил себя за нос и затряс головой.
— Подожди минутку…
Серега взялся за пластилин — зачем напрасно тратить время на непонятные объяснения, если все уже придумано. Не прошло и трех минут, как тетрадь величиной с ноготь большого пальца на руке и соответствующего размера карандаш оказались у ног Шубы. Скульптор чихнул, живчик тут же схватился за карандаш и чиркнул в тетради несколько слов.
«Чихни еще раз на Вику», — прочитал Серега.
Казалось, что может быть проще вызвать этот естественный защитный рефлекс, ведь только что специально чихал на тетрадь, но, как назло, чихнуть еще раз у Сереги никак не получалось. Он и носом шмыгал, и на лампочку смотрел, и зубочисткой в ноздре щекотал. Чтобы процесс все-таки пошел, пришлось выйти на балкон, да еще и футболку снять — Серега всегда боялся сквозняков. Помогло — в носу засвербило, и он метнулся в комнату к столу, чтобы прицельно чихнуть, куда требовалось.
В следующее мгновение Вика открыла глаза. Села, повертела головой, увидев Шубу, стыдливо прикрыла ладонями грудь. Шуба участливо подал ей плед, Вика взяла его, благодарно улыбнувшись, но тут ее личико сморщилось, она зашмыгала носиком, и скульптор едва успел отскочить на безопасное от чиха оживленного живчика расстояние. Очень уж не хотелось уподобиться Владу и Машке и вдруг опластилиниветь. В Застолье его в полной мере заменял Шуба.
А Вика, кажется, тоже подверженная сквознякам, чихнула еще раз и еще, и Серега поспешил закрыть балкон. Потом принялся доставать из серванта платформочки Застолья, то и дело поглядывая на остров-пляж. Там, на маленьком участке суши Шуба что-то объяснял укутавшейся в плед девушке, Сереге же не терпелось задать ожившей Вике несколько важных вопросов.
Но, по всей видимости, Шуба читал его мысли и за время, пока скульптор в должном порядке устанавливал Застолье на своем рабочем столе, он расспросил Вику и… все важные вопросы остались без ответа. О чем и написал в тетрадке:
«Вика не узнает ни меня, ни тебя. Про ограбление или не знает, или не помнит. И про себя ничего не помнит. Она словно заново родилась. Хотя все понимает и говорит грамотно. Может, обманывает? Просит одежду, еды и воды. Я хочу пива!»
— Может, свести ее с Зюзей? — спросил Серега у своей копии. — Нос к носу?
Писать в ответ Шуба ничего не стал, просто утвердительно кивнул.
Чтобы островитяне самостоятельно перешли на материк, Серега вплотную придвинул остров к футбольному газону. Вика очень обрадовалась зеленой травке. Всем пришедшим поглазеть на нее вблизи живчикам, она приветливо улыбалась. Точно так же улыбнулась она и Пану Зюзе, он же, посмотрев на Вику, никак не отреагировал — слишком сильно был назюзюканый.
Прибежавшим собакам Вика тоже обрадовалась, с удовольствием погладила и таксу, и дворняжку, но увидев Федору и Рыжую, нахмурилась — не по душе ей пришлись кошки. Говорила Вика пока только с Шубой, который не выпускал ее руки из своей. Шуба провел девушку на кухню и усадил рядом с собой за стол, на который Зинаида тут же выставила нехитрую снедь. Учить Вику, как есть и пить, не понадобилось.
Что ж, пускай только в Застолье, в маленькой пластилиновой копии, но кореяночка все-таки ожила, отчего у Сереги заметно полегчало на сердце. Можно было и стопочку усугубить по такому случаю. А потом вплотную взяться за «охотничью» композицию. Но прежде все-таки надо было решить вопрос с расселением живчиков. Скульптор заикнулся, было, об этом Никодиму, но оказалось, что все уже обдумано и придумано.
На время, пока для новичков не будет сделана собственная жилплощадь, Тамара должна будет переселиться к Федоту, а в ее комнату поместятся собутыльники Фуфел и Пан Зюзя — поближе к кухне. К самому Никодиму перейдет жить Ниночка, ее комната — во временном распоряжении Шубы и Вики, если, конечно, они не против поселиться вдвоем. Уж кто-кто, а Шуба такому раскладу был только рад, кореяночка тоже не возражала. Как всегда квартирный вопрос в Застолье уладился просто и быстро.
Последний гриб — красавец-мухомор Серега слепил, когда у него начали слипаться глаза. Живчики, кстати, тоже почти все разбрелись по комнатам, в основном по парам, и собирались вскоре предаться сну — кто раньше, кто позже. Только Фуфел с Паном Зюзей пока оставались за кухонным столом — не все выпили, да бывший солдат Степан, не расставаясь с пивной бутылкой, слонялся от фруктового сада до скотного двора и обратно. Федот разделил койку с Тамарой, Никодим — с Ниночкой, Тимофей — с Зинаидой, Влад — с Машкой, Борисыч — с Любкой, а Шуба, конечно же, с Викой.
Серега не заострял внимания на уединившихся парах, стеснялся, что ли. В свою очередь, и живчики, за исключением Зинаиды и Тимофея, занимались любовью, укрывшись одеялами. Их дело.
На ногах оставалась Маргарита Николаевна, в чью обязанность входило присматривать за Боярином, помещенным в соседнюю комнату, которую скульптор окрестил «лазаретом». Вообще-то присматривать за остававшимся в коматозном состоянии бывшим инкассатором не имело смысла. Если Боярин придет в себя в естественном мире, то очнется и в Застолье. Если же так и умрет, не выходя из комы…