— К полицмейстеру его. Он разберётся, — выкрикнул один кучер. — Видать, конокрад. У него такая лошадь, а паспорту нету.
Почуяв развлечение в тусклой провинциальной жизни, толпа одобрительно загудела и потащила таинственного деда в полицейский участок. Но тот ничуть не сопротивлялся, а шёл сам и даже улыбался.
Представителям закона на допросе он назвался Фёдором Кузьмичом. И пояснил, что неграмотный, исповедания греко-российского, холостой. Происхождения своего не помнит с младенчества, жил у разных людей, а теперь вот решил отправиться в Сибирь. От дальнейших показаний отказался. Объявил себя бродягою, не помнящим родства.
Его арестовали и судили за бродяжничество. Уездный суд приговорил бродягу Фёдора Кузьмича к наказанию двадцатью ударами плетью и отсылке в Сибирь на поселение. Сам подсудимый приговором остался доволен.
Великий князь Михаил Павлович покинул Пермь лишь после утверждения губернатором решения суда: «Бродягу Фёдора Кузьмича, 65 лет от роду и неспособного к военной службе и крепостным работам, сослать в Сибирь на поселение».
12 октября он был наказан плетьми, а на следующий день отправлен по этапу в Сибирь. В Тюмени его распределили в Томскую губернию, в деревню Зерцалы Боготольской волости.
Село Красная Речка Томской губернии. Сентябрь 1840 года
Сашенька возвращалась из леса с корзинкой, наполненной до краёв спелой брусникой. Ягоды были плотные, цельные и ничуть не кислые. Сколько ни съешь, всё равно хочется. Вот братья-то обрадуются, когда она принесёт им целое лукошко.
Родители её умерли давно, когда она была ещё совсем маленькой. Потому ни маму, ни отца почти не помнила. Жила Сашенька со старшими братьями, а грамоте обучал её настоятель здешней церкви отец Поликарп. Священное Писание девочка знала лучше всех наук и скоро стала очень набожной. Ей нравилось в церкви буквально всё: и запах ладана, и расшитая золотом ряса, которую отец Поликарп надевал на праздничные богослужения, и скорбные лики святых на иконах, и мягкая, вкрадчивая речь старого священника.
Ещё её тянуло к необыкновенному старцу с длинной седой бородой и пронзительно-голубыми глазами, живущему в сторожке за околицей, недалеко от винокурни. Разговоры взрослых об его строгой подвижнической жизни, о чудодейственных способностях только подогревали интерес Сашеньки к дедушке Фёдору.
Теперь она ходила в лес только через винокуренный завод. И если ей доводилось украдкой увидеть его высокую и всё ещё статную фигуру либо за работой в огороде, либо беседующего с кем-нибудь из крестьян, Сашенька была счастлива.
Она уже много раз просила братьев поговорить со старцем, чтобы он взял её к себе на обучение. Занимается ведь он с другими крестьянскими ребятишками! Но братья всякий раз отмахивались от малолетней сестрицы, мол, не будет он с тобой даже разговаривать.
А сегодня день был особенный. После первых осенних заморозков неожиданно вернулось тепло, установилась солнечная и сухая погода. Воздух в полях и лесу был такой прозрачный и вкусный, что невозможно было им надышаться. Крестьяне благодарили бога за тёплые деньки и стремились использовать их с полной отдачей, каждый доделывал на земле, что не успел за лето. Листья на деревьях окрасились в волшебные цвета. Красные, оранжевые, жёлтые… всякие. И комаров уже не было. Чудесная пора в Сибири — бабье лето!
Старец тоже решил не упускать погожий денёк и копал на огороде картошку. Даже эту простую крестьянскую работу он делал как-то особенно, не так, как здешние мужики. Подкапывая вилами картофельный куст, он не склонялся, а держался ровно и прямо. Мешки забрасывал на плечо, как пушинки, словно и не старик вовсе, а молодой силач, для потехи нацепивший себе на лицо поддельную бороду. И по огороду нёс мешок, даже не замечая его тяжести, а всё думал о чем-то своём — тайном и далёком.
Сашенька давно уже стояла у изгороди и смотрела на Фёдора Кузьмича. И вдруг решилась. Прогонит, так прогонит. Она ловко перепрыгнула через забор и подбежала к нему.
— Не хочешь ли, дедушка, ягодок? — прошептала девочка, закрывая платочком красное от стыда лицо.
Он поднял голову и посмотрел на неё голубыми, как небо, глазами.
— Спасибо за заботу, милая! А как тебя зовут?
— Александра.
Старец оттряхнул с рук налипшую землю и подошёл ближе к гостье.
— Красивое имя. Александра, — повторил он его медленно, растягивая каждый слог. — А меня зовут Фёдором Кузьмичом. Но ты меня можешь называть просто дедушкой. Договорились?
Сашенька кивнула головкой.
Дедушка подошёл ещё ближе, склонился к ней и поцеловал её в лоб.
— Ты не боишься приходить ко мне? Родители бранить не будут?
— У меня нет родителей, дедушка. Только братья. А они пусть бранят, — зашептала, подняв глаза, Сашенька. — Говорят, вы детей грамоте учите. Возьмите меня к себе на обучение. А то я в церкви у отца Поликарпа все книжки перечитала. Да и учить ему меня недосуг. Семейство у него большое, и приход ещё. А вы, говорят, много где бывали, многим наукам обучены. Я не глупая, я быстро выучусь. А я вам ягодок и грибов буду собирать. Вы же любите грибы, дедушка?
Фёдор Кузьмич вытер грязные руки о подол длинной холщовой рубахи и, поглаживая девочку по голове, ответил:
— Обучу, милая. Обязательно обучу. Без ягод и грибов. Просто от чистого сердца. Ты же ко мне по зову души пришла.
— Скажите, дедушка, а почему вы никогда не ходите к исповеди и причастию? — как-то после урока спросила у него ученица. — Отец Поликарп за это на вас сильно обижается. А попадья вообще называет вас безбожником.
Этот наивный детский вопрос застал Фёдора Кузьмича врасплох. Он не сразу на него ответил:
— Я верю в Бога сильнее многих ваших прихожан. Но есть в моей жизни такая тайна, какую я не могу доверить даже священнику. Бог всегда в моей душе. Я делюсь с ним своими помыслами напрямую. Хуже тем несчастным, которые, не имея веры в душе, притворяются верующими. Они забывают, что Господь, великий сердцевед, знает не только наши помыслы, но даже наперёд, что ещё будем думать.
И добавил:
— А к причастию я не хожу, потому что уже отпет.
— Это как же? — удивилась Сашенька. — Вы же живой!
Фёдор Кузьмич улыбнулся, погладил её по голове и сказал фразу, видно, из какой-то очень умной книги:
— И так бывает. А духовник у меня есть. Пусть ваш настоятель не переживает.
Однако отец Поликарп объяснениям девочки не поверил и написал жалобу в епархию. А вскоре сильно заболел и слёг в постель. Из Ачинска вызвали доктора. Тот осмотрел больного и сказал, что тот безнадёжен. И тогда по совету односельчан попадья, забыв все свои дурные отзывы о Фёдоре Кузьмиче, направилась к нему со слезами о помощи.
Старец пришёл к умирающему. Сел подле него и просидел так в полном молчании около часа. А потом сказал:
— Нельзя судить о человеке, не зная его самого. Нельзя выносить скоропалительные приговоры. Всё, что вы делаете и думаете, когда-нибудь вернётся к вам. Я на вас зла не держу и вам не советую того делать, если хотите поправиться.
Уже к вечеру священнику стало легче, и вскоре он встал на ноги.
А через неделю произошло настоящее чудо. В Красную Речку из Красноярска по жалобе отца Поликарпа неожиданно приехал сам архиепископ. Его коляска подкатила к избушке самого еретика. Вся деревня сбежалась посмотреть на такую невидаль. В толпе был и выздоровевший отец Поликарп.
Фёдор Кузьмич встретил владыку, как доброго старого знакомого. Они обнялись и расцеловались.
А потом пошли прогуляться в рощу и о чём-то долго беседовали.
Больше в селе никто дурно о старце не отзывался.
Сашенька стала любимицей старца. Целые дни она проводила у него. Убиралась в домишке, сопровождала в прогулках. А летом иногда даже оставалась на ночлег, ложась спать в телеге с сеном, стоявшей во дворе.
Как много знал Фёдор Кузьмич! Он мог часами рассказывать ей о святых местах и монастырях, о войне с Наполеоном и даже о далёких странах. Сашенька слушала его рассказы как зачарованная. Она, живущая в своём маленьком мирке — глухом таёжном селе, привыкшая к тяжёлому крестьянскому труду, воскресным службам в бедной церквушке и общению с малообразованными людьми — из рассказов старца неожиданно открыла для себя, что мир не заканчивается за околицей, Ачинском и даже Томском. Что есть ещё и другие города, красивые и большие; иные страны, где люди говорят на других языках. В тех городах есть огромные храмы с золотыми куполами, а богатство лавр поражает всякого богомольца.
Как-то вечером по дороге с винокурни проезжали на лошадях хмельные казачки. У сторожки они остановились, чтобы спросить, как лучше проехать в Красную Речку. Сашенька им подробно объяснила дорогу. А дедушка задремал на лавочке, но вдруг встрепенулся, вскочил на ноги и заплакал. Такое впечатление на него произвели слова незатейливой старинной солдатской песни ещё времён войны с Наполеоном, которую затянули казаки перед отъездом:
«Ехал, ехал русский царь,
Православный государь…»
— Братцы! — взмолился старец. — Христом Богом заклинаю, пожалуйста, не пойте при мне этой песни.
При этих словах Фёдор Кузьмич разрыдался. Казачки вскочили на лошадей и ускакали прочь. А Сашенька отвела расстроенного дедушку в сторожку и уложила на лавку.
Шли годы. Сашенька взрослела и превратилась в статную девицу. И вот однажды она пришла к старцу очень грустная.
— Что случилось, Сашенька? — спросил Фёдор Кузьмич.
Вместо ответа девушка упала перед ним на колени и разрыдалась.
— Встань, встань, родная! Успокойся. Расскажи по порядку. Кто тебя обидел?
— Братья! — сквозь всхлипы произнесла она. — Они хотят выдать меня замуж, дедушка. А я не хочу выходить за нелюбимого. Я одного вас в этом мире люблю…
Он помог встать ей с колен. А девушка возьми и бросся к нему на грудь с поцелуями.
— Дорогой мой, родной мой, только ты есть в этом мире для меня. Ты один. И никто более мне не нужен. Не гони меня. Оставь. Буду рабой твоей навеки, — шептала Сашенька.
Фёдор Кузьмич стоял посередине кельи, не проронив ни слова, и только с силой вдавливал в бока сжатые кулаки.
Сашенька понемногу стала успокаиваться. Она опустила глаза вниз и увидела, что из-под длинной рубахи старца натекла лужа крови.
— О Боже! — вскрикнула девушка и отпрянула в сторону.
И только тогда она заметила, что его лицо белее снега, а рубаха на боках вся в кровоподтеках.
— Вы ранены. Но как? — Александра всплеснула руками. — Раны надо перевязать.
Она едва дотронулась до окровавленного места, как старец перехватил её руку и строго, глядя прямо в глаза, сказал:
— Не надо. Сами заживут.
Но Сашенька успела почувствовать под холстом железный пояс. «Он, должно быть, с острыми шипами», — подумала она.
И ей стало так стыдно, что она отпрянула в сторону и закрыла лицо руками.
— По закону Христа человеку следует любить только одного Бога. Люди не должны привязываться к тому, что имеет конец, или смерть. Их сердца должны любить то, что вечно, то есть Бога. Только его одного искать и только ему одному угождать. Грешно и несправедливо иметь сильную привязанность к людям. Господь говорил: «Кто любит отца и мать более меня, недостоин меня!». А теперь уходи. Я должен побыть один.
У калитки Александра обернулась и увидела через окно, как старец стоит на коленях перед иконой Спасителя и отбивает поклоны.
Но если бы она услышала слова его странной молитвы, то, скорее всего, ничего бы не поняла.
— Господь мой, Бог мой! Помоги мне избавиться от обмана страстей, обрести, наконец, свободу. Помоги выдержать ещё одно испытание, ниспосланное мне Тобой в этой таёжной глуши. Я знаю: всё, что мы желаем и лелеем в жизни, в итоге придёт к своему концу. Страдания порождаются желаниями. Но удовлетворение этого желания — лишь иллюзия, проходящее удовольствие. Я отрину его ради Тебя. Господи, но зачем Ты продолжаешь мучить меня соблазнами? Я стар и болен. Мне осталось жить совсем немного. А Ты искушаешь меня этой страстью. Всё — пустое, всё — обман. Никого, кроме Тебя, у меня в этом мире не осталось…
Он снова сильно надавил локтем на свой железный пояс. Острые шипы вонзились глубоко в тело. Кровь снова потекла из-под рубахи. А он молился и молился перед иконой. И временами надавливал на шипы.
На следующий вечер Фёдор Кузьмич сам пришёл к братьям Александры.
Хозяева засуетились, собрали на стол всё лучшее, что было в доме, но старец, кроме чая, ни к чему не притронулся.
— Не выдавайте сейчас сестру замуж. Не трогайте её. За её доброту Бог не оставит её. Она не будет нуждаться в вашем хлебе, сам царь наградит её своей казной. Было мне видение нынешней ночью, что мужем её будет офицер.
При этих словах старца братья только рты раскрыли и не знали, что и ответить.
А он встал из-за стола, поблагодарил хозяев за хлеб, за соль и сказал на прощанье:
— Лучше отправьте её на богомолье по святым местам. Я напишу добрым людям, чтобы её приютили.
Братья послушались совета старца и снарядили Александру Никифоровну в дальнюю дорогу.
Перед отъездом она зашла к Фёдору Кузьмичу попрощаться и получить благословение на паломничество.
— Как бы мне царя увидеть? — спросила Александра своего наставника.
— А зачем тебе царь нужен?
— Как же, батюшка. Все говорят, царь да царь, а какой он из себя, и не знаешь.
— И цари, и полководцы, и архиереи — такие же люди, как и мы. Только Богу угодно было одних наделить властью, а другим предназначено быть под их постоянным покровительством. Погоди, — задумчиво добавил старец. — Может, и не одного царя на своём веку увидать придётся. Бог даст, и разговаривать ещё с ним будешь. Увидишь тогда, какие цари бывают.
Он подошёл к Александре, поцеловал её, как маленькую, в лоб, перекрестил и сказал:
— Ступай с Богом!
Александра Никифоровна совершила два путешествия по святым местам. Во время первого осенью 1849 года в Кременчуге в доме графа Остен-Сакена, к которому дал ей рекомендательное письмо Фёдор Кузьмич, она встретилась с императором Николаем Павловичем и долго с ним беседовала. На вопрос царя, как же она не испугалась одна поехать в такую даль, девушка ответила: «А чего мне бояться? Со мной Бог, да и великий старец Фёдор Кузьмич за меня молится». При этих словах Николай I насупился и больше никаких вопросов не задавал.
А во время второй поездки она познакомилась в Почаеве с майором Фёдоровым и вышла за него замуж. Супруги прожили пять лет в Киеве, а после смерти мужа Александра вернулась в Сибирь и поселилась в Томске, получая пожизненную пенсию 130 рублей в год. Старец к тому времени уже умер, и майорша Фёдорова почти каждый день после церковной службы приходила на могилу Фёдора Кузьмича и молилась за упокой его души.
Корону за любовь
Томск. Октябрь 1858 года
Воскресенская гора осталась позади, они пересекли деревянный мост через узкую, но быструю речушку, тридцать лет назад спроектированный Гавриилом Батеньковым, и выехали на Базарную площадь. За десятилетия таёжной жизни старец отвык от городской суеты и сейчас, не переставая, смотрел по сторонам.
Всё ему было в интересно. И крепкие бревенчатые дома, и каменные здания, и торговые ряды со всевозможными товарами.
А Хромов рад был стараться и всё больше нахваливал Томск.
— На той улице проживают самые богатые купцы. А вот — новая часовня. Нынче архиерей освятил её. Иверской назвали. Говорят, она точь-в-точь такая же, как в Москве у Кремлёвских ворот. В честь солдат Томского гренадерского полка, погибших в Крымскую кампанию, возвели.