Я не сразу поняла, что такого особенного в его доме, а Слава продолжал:
— Снести хотят, там же земля «золотая», еще можно «свечку» воткнуть, хоть в двадцать этажей, все коммуникации есть. Мешает им бабкин домишко, а я — единственный владелец теперь, им придется мне квартиру выделить. Вот и бегаю по адвокатам, столько денег уже угрохал, слава Богу, вроде сдвинулось малехо. А раньше застройщик даже разговаривать не хотел, представляешь? Уже два суда прошло, но решилось все в мою пользу. Немного осталось ждать.
И вот зачем он мне все это сейчас рассказывает? По сути же я для него — незнакомый человек, что же он сразу в откровенности-то пустился. Прямо вся душа на распашку… Я хоть и в селе выросла, но с чужими людьми стараюсь держаться настороже. Мало ли у кого что в голове. Могут и посочувствовать деланно, а про себя посмеются. Был у меня такой случай в первый год учебы, да, кажется, не один.
— Тань, во сколько завтра заехать-то к тебе?
— Я в три точно дома буду.
— Это хорошо! Меня уже тетенька твоя знает, еще покажусь, отпрошу тебя погулять.
Я плохо слушала лекции в этот день, на последней «паре» даже не стала ничего записывать, просто не смогла сосредоточиться. Один парень из нашей группы не удержался от замечания, прислал мне записку: «Таня сегодня задумчивая. Наверно, в меня влюбилась». Еще пару дней назад я бы, конечно, покраснела от столь пристального внимания к своей скромной персоне, но не сегодня.
Ночью тоже плохо спала, все ворочалась, а в голове одна только мысль: «Завтра у меня свидание!» Аня с Васей остались на городской квартире, я была одна в комнате. Уже за полночь поднялась с диванчика и села к окну. Луна стояла прямо над нашим домом, будто нарочно заглядывая в мои «покои», где-то у соседей выла собака, и сами собой вдруг сложились у меня рифмованные строчки:
Луна скатилась на подоконник,
Пес хриплым воем пророчит метель,
Ближе кладу потрепанный сонник,
Ежась от страха, крещу постель.
В доме жарко, а пол изо льда,
Свечка плачет слезами сальными,
На небе не удержалась звезда,
Упала она за лесами дальними.
Вот еще новости, никогда прежде не сочиняла стихов, а тут с чего-то решила их еще и оставить на память. Достала из тумбочки потрепанную толстую тетрадку, куда еще со школы записывала всякую всячину — от интересных книжных фраз, до собственных «афоризмов», аккуратно занесла и свою нынешнюю придумку. А потом не удержалась, заглянула на заднюю корочку…
Там приклеена Славина «визитка». Уж не знаю зачем, телефон ведь и так помню наизусть. Но пусть будет. Первая моя почти настоящая визитная карточка — «Вячеслав Рублев».
Он заехал за мной на какой-то странной машине, точно не иномарка, но и наших таких я не встречала, кажется.
— Слава, а какая это марка?
— Эге, да ты что, «Волгу» не узнаешь? Это ж «русский мерседес», модель для советской элиты.
— Ясно все с вами…
— От отца наследство, поезжу маленько еще и тоже продам. Я сам двигатель перебрал, кстати, и много чего поменял, привык уже как к родной за полгода. У меня раньше-то «Хонда» была подержаная, а пришлось продать, когда с адвокатами связался, столько возни, но вроде оно того стоило.
— А родители твои где? Отец-то жив?
Видно, что ответ Славе дался не просто:
— Помер он прошлой зимой. А я даже слезу не пролил, представляешь? Не могу ему маму простить за все, что он с ней сделал. И меня бросил на бабушку, когда сам новую семью завел. Под старость только опомнился, у него же две девчонки, а я вроде, как единственный сынок, хоть и не любимый.
Мать свою — старуху уговорил городской дом переписать на меня, машину вот от него получил по завещанию. Грехи, видно, хотел замолить, только я не сильно-то с ним общался перед кончиной, но отказываться от добра тоже не стал, мне-то надо о себе думать.
Про маму Славину я спрашивать уже не стала, видела, что тяжело ему говорить о ней. Только позже все-таки узнала ее грустную историю — она работала товароведом на крупном складе, а начальство проворовалось. Директор попросил ее взять всю вину на себя, мол «у тебя маленький ребенок, сильно не осудят, повинись». Обещали потом помочь, а может, просто запугали.
Отец Славы работал водителем в этой организации, не смог жену отстоять, подсказать правильное решенье. Женщине дали приличный срок заключения, а вернулась она оттуда хоть и раньше, чем должна была, но уже сломленным человеком. Вскоре ее не стало, а Славика вырастила бабушка, так как отец потерял к нему интерес, увлекаясь новыми романами.
И вот теперь Вячеслав Рублев один на целом свете и светит ему квартира в городе взамен старого бабкиного домишки. И зачем-то этот Рублев теперь катает меня на древней синей «Волге» по заснеженным улицам Зареки, потом увозит в центр и смущенно предлагает зайти в заведение с огромной вывеской «Советская столовая».
— Слава, я есть не хочу!
— Зато я хочу очень, я голодный с самого утра. Ты не думай, что это забегаловка какая-то, здесь кормят получше, чем в ресторане напротив, я там бывал разок у другана одного на свадьбе. А что вывеска такая чудная, так это реклама, мол, все как раньше, у них даже флаги с серпом и молотом в зале висят и пионерские горны для антуражу.
— Да уж…
— А порции, знаешь, какие большие? И всегда все горячее, свежее, сюда с бизнес-центра «офисные» обедать ходят, место намоленное. Тут блинчики делают, как при Первом Петре.
— Ага! Ты и те пробовал? У тебя «Волга» не машина времени случайно?
— Не-а! Но я представить могу, у меня знаешь какая фантазия. Я в мечтах уже сына своего второго в школу веду. А у тебя какие планы на жизнь? Вот скажи!
Я задумалась. А тем временем мы прошли в чистенький, светлый зал, сели за свободный столик в самом дальнем углу и пока ожидали заказ, продолжили беседу.
— Я, Слава, ничего особенного не планирую. Все как у всех, как правильно должно быть. Через полтора года закончу учебу, найду работу в городе, жилье буду снимать, может, тетя Маша еще не выгонит — поживу у нее.
— А замуж когда? А детей хочешь? — допытывался Рублев, строго глядя мне в глаза.
Эти вопросы застали меня врасплох. Как-то уж очень напрямик, слишком откровенно, разве можно вот так сразу личные вопросы задавать.
— Когда встречу хорошего человека, тогда и пойму…
— А пока, значит, никого не встретила?
— Пока нет.
— Ну, ведь встречалась же с кем-то?
— А если нет, и что?
Он тоже вдруг призадумался, уткнувшись взглядом в скатерть перед собой.
— У тебя, разве, ни с кем ничего не было?
Тут меня прямо зло взяло, обязательно ему это все выспрашивать:
— Не было, ну и что? Мне сначала бы с учебой разобраться, профессию получить.
— Так одно другому не мешает. Или ты привередливая просто? Запросы высокие?
«Хоть стой, хоть падай, да какие у меня запросы, просто не нравлюсь никому, вот и все объяснение». В груди будто тесно стало, как-то даже сердце заныло, а в горле комок…
— Слава, что тебе надо от меня, только честно скажи!
Нам принесли поднос, составили на стол тарелки с борщом и куриным рулетом. Все это изобилие Рублев сам выбирал, хотя я отчаянно заверяла, что совершенно не голодна. Когда официантка отошла, Слава чуть наклонился ко мне и шепотом пробормотал:
— Влюбился я в тебя, понимаешь, еще тогда, когда вез в пустой машине до твоего колдовского дома. Ты меня, наверно, приворожила, это как пить дай. Жить без тебя не могу.
Высказал мне все это и, как ни в чем не бывало, начал хлебать борщ. Кажется, и правда, очень голодный был. Уплетал за обе щеки, а потом занялся рулетом. Я же только шевелила ложкой в тарелке и кусочка хлеба не могла проглотить, все пыталась понять — это он сейчас в шутку сказал или все всерьез.
— Слава… я тебя не привораживала. Я такого даже не знаю и знать не хочу.
— А мне не важно. Все равно жить не могу.
— Шутишь, да? Издеваешься?
— Почему это вдруг? Тань, я человек-то серьезный и уже не очень молодой. Мне осенью тридцать три будет, пора уже что-то понимать в жизни. Я тебя давненько приметил, даже в будние дни ждал, когда сядешь ко мне в «маршрутку». Ты особенная, не похожа на других совсем. На остановке стоишь, как будто не из этого мира. Все вокруг обычные люди, а ты другая. Необыкновенная. Я давно познакомиться хотел, да как к тебе подойти. Вы же — студентки «универовские» от таксистов шарахаетесь, мы для вас низший сорт. И с чем к тебе подкатить?
Я ведь нет первый год в городе, кое-чего уже понял. Девушкам нравятся парни с крутыми «тачками» и желательно с квартирой уже. Чтобы сразу на все готовое, и чтобы на руках носил и подарки дарил, а она будет куклой в бантиках. Я этого досыта нахлебался, понял, что ради такой «куклы» жилы рвать не могу. Силенок не хватит. Мне ровня нужна. Чтобы меня хоть немного ценила и принимала таким, какой есть. А вот не банкир! Не бизнесмен, не спортсмен! Я по жизни — водитель, машины знаю и люблю. Без работы не останусь никогда, на хлеб с маслом хватит. И жену прокормить смогу и детей. Только, чтобы на меня не смотрели свысока, нос не задирали оттого, что жена в чистом ходит и книжки читает умные, а я в бензине пришел, с дырявыми от сварки штанами.
Почему-то Славины откровения меня поразили. Прямота его и какая-то горечь в каждом слове, обида на весь женский род. Будто и я тоже в чем-то виновата перед ним, вот же глупости какие. Сейчас расплачусь и пожалею, может, он на это и рассчитывает? Притворяется?
Слава доел свой рулет, вздохнул, отвернувшись к окну, и я, переведя взгляд в этом же направлении, убедилась, что началась метель.
— Да ты ешь, Тань, вкусно же все. Не хотел тебя грузить, что-то навалилось в последнее время. Там заморочки, здесь пустые хлопоты. К гадалке твоей сходить, что ли? Может, посоветует, как на одну хорошую девушку впечатление произвести. Напугал тебя, да? Расчувствовался… Эх, вечная моя беда, не могу в себе держать и таиться, все скажу напрямик. Мне и бабушка говорила, «хитрее надо быть, Славик», а я не научился еще. И уж поздно теперь-то учиться.
Какая тут еда, я сидела и смотрела на него молча, едва сдерживая слезы. У нас ведь, оказывается, столько общего. Обоих, по сути, вырастили бабушки, оба неприкаянные такие, не можем места себе найти, гоняет нас по жизни как сухие листы, к какому бы берегу прибиться, где найти дело по себе, друга по душе, любовь по сердцу.
— Тань, а хочешь, я тебе свой дом покажу? Ну, тот, что под снос готовят. Тут же рядом совсем, на Челюскинцев, сорок пять. Пойдешь?
— Пойду. Только поздно, может, лучше завтра увидимся.
— Завтра я работаю опять до ночи. Еще две недели на маршруте осталось и расчет. А там меня уже ждут на заводской развозке. Приятель один помог устроиться на «Сибмаш», должно получиться, предприятие солидное, оклад обещали хороший. Но завтра у меня никак, понимаешь? Давай сейчас забежим ненадолго, просто хочу, чтобы ты увидела наследство мое. У него лестница вместо крыльца и кладовка и сени, все по старинке. Сейчас даже в деревнях такие дома не встретишь. Музей бы, конечно, вышел отличный, да есть уже в городе похожие. Солить их теперь, что ли…
Мы все-таки зашли в его дом на Челюскинцев. Он, и правда, стоял в окружении высоченных новостроек — отеля и «Делового центра». Рядом было развернуто строительство жилой многоэтажки.
Я с замиранием сердца поднялась за Славой по старым черным ступеням, зашла в горницу и сразу уловила этот знакомый тревожный запах брошенного жилья, забытых вещей, ветоши и гнили.
— Я тут пробовал прибираться немного, — извинялся мой спутник, — вот, электричество наладил недавно, они же хотели мне все отрезать, мол, никто не живет. А я взял, да и прописался тут, дом в Каменке продал, и теперь другого жилья у меня нет. Только поэтому и обещают квартиру.
— Так ты здесь и живешь теперь? — ужаснулась я.
— Не, я пансионат снимаю на Ямской. Там во дворе и ставлю машину, здесь-то подожгут еще или шины проколют. Знаешь, как я ругался с этими застройщиками, как они меня гнали отсюда. Не хотелось им мне жилье выделять, а вот суд обязал. В первые же выходные поедем с агентом варианты смотреть. Взять тебя с собой?
— Я-то при чем? Слава, ты что опять чудишь?
— Так я хочу тебе показать, что я не совсем уж нищий, угол свой будет у меня, по-крайней мере. Ну, совсем не интересно тебе?
— Да ты торопишься что-то, я даже понять не могу, что ты за человек.
— Я простой человек, Тань, все на виду.
Он стоял передо мной, разведя руками, а мне вдруг захотелось его обнять. Подойти близко совсем и погладить по голове, как маленького. Славка, кстати, не очень-то выше меня. То есть, выше, конечно, но не намного. И худощавый, но это, может быть от всех передряг, и еще потому что никто за ним не следит, не кормит как следует. Вот и свитер надо бы постирать и ворот у рубашки желтый. И сам Славка какой-то растрепанный, волосы торчат, подстричь бы его.
Я вдруг поняла, что смотрю на него сейчас как-то совсем по-матерински и мне его жалко до слез, и хочется сразу о нем заботиться, будто это я старше его и больше знаю про жизнь и людей. А он просто мальчишка, который только выучился на машине ездить, ничего сложного. Да за ним еще приглядывать надо, наставлять, а все его бросили, вот он и мыкается по свету один, взрослого строит из себя.
Не умея совладать с нахлынувшим на меня чувством, я шагнула вперед, и правда, обняла его обеими руками за плечи. А Слава будто замер на мгновение от неожиданности, а потом тоже обхватил меня и тихонько прижал к себе. В щеку поцеловал, добрался до губ, а я голову опустила, пришлось ему целовать и в лоб. Шепчет еще в самое ухо:
— Тань, а может, нам с тобой расписаться уже, ты как думаешь?
— Ты совсем дурной, ты же меня не знаешь!
— Знаю. Кажется, всегда знал и ждал. И вот, наконец-то, встретил.
Как-то это все сказочно получалось, невероятно просто и легко. И ничего страшного в этих поцелуях, зря я раньше боялась. Мне понравилось сразу же, а потом мы сели на какую-то древнюю, скрипучую кровать, и я тут же опомнилась от визга пружин. Попыталась отодвинуться от Славы, мягко отвела его руки и поднялась.
— Таня, ну ты что, я опять тороплюсь, да?
— Оба торопимся, не кажется тебе?
— Нет. Но я тебе буду верить.
— Тогда отвези домой.
У ворот Вологодских мы снова целовались и нас заметал снег, таял на носу и щеках, отчего губы становились мокрые и холодные.
— Беги уже домой, а то вовсе замерзнешь, курочка.
— Какая я курочка тебе, вот чего ты придумываешь опять!
— Ну, котенка тогда.
Я уже в голос расхохоталась. Это что еще за выражение — «котенка», еще бы сказал «котиха». Слава тоже смеялся, а я стряхивала снежинки с его колючей щеки и была самая счастливая на свете.
— Таня, пойдем в воскресенье в цирк.
— Ты что, маленький? Может, тогда уж в Кукольный театр?
— Ну, куда ты сама хочешь. Хочешь, в кино?
— Нет.
— А куда мне тебя позвать? Сама придумай культурную программу.
Вот же задал задачу, откуда же я знаю, просто хочу с ним по городу гулять, держаться за руки и смотреть на дома и магазины. Мечтать о лете…
— Тань, а поехали на Верхний Бор, там горячий источник. Была когда-нибудь?
— Нет, я нигде не была кроме Зареки, Филармонии и Драмтеатра. А-а, еще с девчонками ездили в ночной клуб «Бегемот», но мне там не понравилось, потом вся одежда пахнет сигаретами.
— Хорошо, что не куришь, сейчас многие девушки это дело любят, а мне не нравится.
— А у тебя, кажется, вовсе дурных привычек нет? Или скрываешь?
Улыбается во весь рот, крепче меня стискивает, пытается оторвать от земли:
— Я во всех смыслах положительный мужчина. Ты потом сама поймешь, что я настоящее сокровище.
— Скромности тебе точно не занимать.
— Не похвалишь, не продашь, слышала такую поговорку?
— Теперь слышала, а ты не продешевишь, сокровище мое ненаглядное?
Серьезным стал, даже отодвинулся от меня, держа на вытянутых руках мои плечи:
— Жениться-то когда будем?
— А давай чуть больше годика обождем, вот я диплом получу…
— Тань, я ведь серьезно спрашиваю.
— Мне ведь тоже не до шуток. Или тебе все бегом-бегом надо, скорей-скорей. Так не по адресу, это не ко мне.
Руки медленно опустил, смотрел уже вопросительно, морщинка на переносице собралась:
— Думаешь, я трепло, только языком чесать умею. Тань, я уже три года один, отец в друзья напрашивался, будто чуял, что недолго осталось, а я не поддался особо. Не нужна мне его запоздалая дружба, я как-то справился сам. И с девушками у меня никогда не ладилось. Что я мог девушкам предложить? Гол, как сокол, а какую попало мне тоже не хотелось брать.