И снова я, будто зачарованный, смотрел, как ее губы едва заметно шевельнулись, и услышал, как ветер шевельнулся в ответ. Вскоре ветер усилился, вихрясь вокруг нее, и послышались другие голоса… которые я узнал.
— Последний шанс, Келлен. Сдавайся, — сказал первый. Это был Теннат и его слова, которые он произнес во время поединка посвященных несколько месяцев назад. Ветер снова усилился.
— Джен-теп должен быть сильным, — сказал отец за моей спиной.
Я резко повернулся, но там никого не было.
— Что происходит? — сердито спросил я.
Новый голос прозвучал справа от меня.
— Это вопросы ребенка, Келлен, — сказал голос Мере-сан в ту ночь, когда она впервые вызвала меня во дворец.
Все новые и новые голоса раздавались вокруг меня, наслаивались друг на друга, прилетали и улетали с дуновением ветра; я знал их все, узнавал и слова, сказанные ими несколько месяцев назад. Снова и снова они звали меня: Шелла, родители, Нифения, Панакси, Pa-мет, Абидос… Вихрь звуков сводил меня с ума, и я уже почти заткнул уши, чтобы не слышать этот шум, как вдруг все стихло и остался только один голос. Мастер Осья-фест, в мою последнюю ночь в моем родном городе, и он читает с листка, где я написал ответ на четвертое испытание: «Даже вся магия мира не стоит того, чтобы продавать за нее свою совесть».
Все стихло, и, наконец, Мама Шептунья сказала:
— Надо же, какая ты редкая птица.
Рейчис клокотал у меня на плече.
— Можно я уже ее убью?
— Можно, но позже. Как ты это делаешь? — спросил я девочку.
Она пожала плечами.
— Я ничего не делаю. А вот мои духи, они могут быть жутко полезными, если захотят.
Это она только что и продемонстрировала. Для моего народа «дух» и «демон» — почти одно и то же.
— А что еще могут твои духи? — спросил я.
Девочка кисло посмотрела на меня.
— Они не насылают Черную Тень на невинных людей, если ты это хотел услышать.
Рейчис наклонился вперед у меня на плече и принюхался.
— Трудно сказать со всеми этими шальными запахами, но кажется, она не врет.
Я вдруг ощутил усталость, словно вся моя злость, весь страх, все мои отважные мысли про то, как я буду сражаться и защищать Сенейру и ее семью, казались теперь обычными пустышками.
— Прости, — сказал я и странной девочке, стоявшей передо мной, и всем людям, которым я не мог помочь.
Девочка прошептала что-то в ночь, и ветер снова взвился вокруг меня, шепча обрывки разговоров из нескольких последних дней. Магическая чума… Академия… Смех… Теперь они видят тебя, Келлен. Звуки внезапно оборвались, и Мама Шептунья сказала:
— Тебя разводят, меткий маг, ты слушаешь не те голоса, идешь не по тому пути.
— А по какому нужно? — спросил я. — Что мне делать?
Она рассмеялась в ответ.
— Это большой вопрос, мальчик, — она подняла ручку и указала тонким пальчиком в небо: — Посмотри на все эти звезды. Зачем идти только за одной?
— Проклятье! Я не об этом говорю! Кто за всем этим стоит? Ты все время говоришь про духов, твердишь, что я иду не по той дороге. Хорошо, тогда спроси своих духов, кто виновен в эпидемии Черной Тени!
Я ожидал, что она убежит в лес или метнет в меня какое-нибудь заклинание, но она кивнула и что-то прошептала во тьму за своей спиной. Вначале ничего не происходило. Потом снова поднялся ветер.
— Мои духи видят нити, — сказала она. — Нити ведут сюда, в Семь Песков, они тянутся далеко, меткий маг, из Телейдоса и до самых… — девочка завертелась на месте, словно она и вправду была ребенком, который крутится, пока не закружится голова. Вдруг она остановилась и указала на запад: — Некоторые нити ведут туда.
— Куда? Там лес, а за ним пустыня.
— Дальше.
На западе за пустыней лежали только…
— Земли джен-теп.
Она стала отступать медленно и тихо.
— Я не знаю, меткий маг. Мои духи видят далеко, но они не любят покидать наши болота.
— А ты? — спросил я. — Ты когда-нибудь отсюда уходила?
Она улыбнулась, будто я сморозил чудовищную глупость, и продолжила отступать, пока ее фигурка не слилась с темнотой.
— Я — Мама Шептунья, меткий маг. Зачем мне куда-то идти?
34
УРОК ТАНЦЕВ
Мы отъехали на несколько миль от города, подальше от огней и людей, от всех примет цивилизации. Ночной воздух был прохладным, и я дрожал. Я с неловкостью осознал, как быстро привык к горячей еде и мягкой постели. Конечно, не все стыдятся своей любви к роскоши.
— Хочу ванну, — ворчал Рейчис, перебираясь с моего правого плеча на левое и обратно, словно надеясь таким образом убедить нас повернуть обратно.
— А он-то на что жалуется? — спросила Фериус.
— Тебе лучше не знать, — сказал я, пытаясь избавить Рейчиса от позора. Не стоило и пытаться.
— Я хочу принять горячую ванну, пес ее задери, — повторил он. — Ах да, и сдобного печенья. Целую гору. И скажи папашке Сенейры, чтобы на этот раз не жмотился.
— Ты же понимаешь, что это их сдобное печенье? А я-то думал, что белкокоты — воры и убийцы, а не избалованные сопляки!
Рейчис вдруг замолчал, и я понял, что совершил огромную ошибку. Он спрыгнул с моего плеча на переднюю часть седла и повернулся ко мне, смерив меня убийственным взглядом. Его мех стал черным как ночь, и на нем проявились темные серые полосы.
— Повтори, — тихо прорычал он. — Повтори, чтобы я точно знал, что не ослышался.
Это может плохо кончиться.
— Я не хотел…
— Эй, малыш, — сказала Фериус, поймав мой взгляд. Обычно она не обращает внимания, когда Рейчис хамит, но сейчас она ухмылялась. — Хочешь, покажу смешной фокус?
— Ээээ… по-моему, тебе лучше не… — не успел договорить я.
Рейчис повернулся и рявкнул на нее, но она не обратила на него никакого внимания.
— Надо же, — сказала она, глядя на Рейчиса. — Только посмотрите на этот мех! Такой гладкий и сверкающий. Словно расплавленное серебро течет могучим потоком.
— А как же, — сказал он, вдруг начав увлеченно рассматривать правую переднюю лапу.
— А какие когти! Каждый словно смертноносное лезвие, выкованное лучшим кузнецом Берабеска!
Мех на загривке Рейчиса почти улегся, он поднял подбородок, а усы немного подернулись.
— По крайней мере, она не слепая. Пожалуй, глаза я ей пока оставлю.
Но Фериус еще не закончила.
— А какие мускулы! Только посмотрите на эти лапы! Зуб даю, все белкокошки мира смотрят только на него.
Рейчису будто было слегка неловко выслушивать эти настойчивые похвалы.
— Ладно, ладно. Я красавчик. Келлен, скажи этой аргоси, чтобы она угомонилась.
Но она не успокаивалась.
— А про морду лучше даже не говорить, — она наклонилась и всмотрелась в него. — Как у льва, только красивее. Благородная, отважная…
Рейчис дернулся и встряхнулся. Я заметил, что с его мехом происходит что-то странное. Черный цвет бледнел, серебряные полосы исчезали.
— Келлен, пусть она уже заткнется.
— А какие глаза. Проницательные. Это сразу видно. И мудрые. Словно глубокие озера лунного света, прекрасные, как драгоценные камни. Точно бриллианты.
Мех Рейчиса продолжал менять цвет, бледно-серый переходил в белый, а белый — в какой-то другой… его окружила розовая дымка.
— Проклятье! — выругался он.
Фериус расхохоталась.
— Каждый раз срабатывает.
— Что ты с ним сделала? — спросил я.
Она указала на шкурку Рейчиса, которая теперь была почти вся розовая.
— У белкокотов цвет меняется от окружающей обстановки, а еще в зависимости от настроения. Вот так они краснеют.
— Проклятье! — прорычал Рейчис, едва не упав с лошади — так отчаянно он вертелся, стараясь рассмотреть свою шкурку. Он сморщил мордочку от напряжения и выглядел так, словно отчаянно пытался справить нужду.
— Черней обратно! — он посмотрел на свою все еще розовую филейную часть. — Я сделан из стали. Я — чудовище. Я — ужас, летящий на крыльях ночи, — он беспомощно посмотрел на меня. — Я уже почернел, да?
Я подумал, что лучше сказать, а потом вспомнил, как на протяжении всего нашего «делового партнерства», на которое Рейчис соизволил согласиться, он при каждой возможности смеялся надо мной, воровал у меня и не раз кусал.