– Но не в его, последовавшем после этого, аресте, как уверяла меня Анна Альбертовна.
– Ему бы оставаться обычным учителем физики, коим являлся по своему диплому, а он подался в университетский кружок философии, памятуя о том, что в молодости отец его тоже выступал со статьями и лекциями по истории христианства.
Водитель уже возвращался с полным ведром, и, краем глаза наблюдая за ним, Гайдук нервно решал, как вести себя дальше.
– О ваших отношениях с госпожой де Жерми в органах, понятное дело, знали, – помог Гурька майору вернуться к сути их диалога.
– Вот и получается, что, спасая вас, я, по существу, спасал и Анну Жерми, и себя. Тем более что наши с вами задушевные разговоры в ГПУ тоже были известны.
– А представать в образе чекиста, проворонившего сразу двух хорошо известных ему «врагов народа», вам не хотелось, – уже в который раз продемонстрировал вполне здравый смысл вчерашний юродивый. – У нас есть два варианта. То ли мы сейчас же едем в здание НКВД и без лишнего шума укладываем всех, кто там находится… – чуть приподнял он кончик рукояти финки, покоящейся у него за голенищем.
– После чего затаимся и будем ждать прихода немцев?
– Нет, я – русский офицер, и к немцам в услужение не пойду. В этом плане мы с вами союзники. Уверен, что наступление вермахта спровоцирует восстание белогвардейских сил на Дону, Кубани и на Тереке, к ним я и присоединюсь. Не исключено, что вместе с вами.
– Значит, вы все же бывший офицер?
– Почему «бывший»? Просто офицер. Прапорщик контрразведки армии Деникина и подпоручик контрразведки при штабе Врангеля. Последний свой чин в армии «черного барона» я получил за сутки до его исхода из Крыма. Не скрою, был тронут. В той ситуации, в которой находилось тогда Белое движение в Крыму, таким образом вспомнить о подчиненных…
– Для вас так важно было, в каком чине оставаться в тылу красных, причем в мирное время?
– Как минимум шесть поколений в моем роду были офицерами. Нужны еще какие-то объяснения?
– Достаточно. Даже предположить не мог, что в наши дни человек, известный в образе юродивого, способен хранить в своей биографии столько тайн.
– Случается, господин майор, случается. Поскольку уходить за море я отказался, то вместе с группой других офицеров разведки и контрразведки был оставлен для подрывной работы в тылу красных. По существу, законсервирован на территории Совдепии до лучших времен, выполняя приказ: укорениться, выжить, ждать дальнейших приказаний. О повышении до чина штабс-капитана узнал уже после завершения Гражданской войны – от связного, прибывшего из Одессы и получившего сообщение из-за рубежа.
– Долгое время там существовал канал, хорошо налаженный с помощью моряков дальнего плавания, – понимающе кивнул Гайдук. – Однако новых приказаний относительно вашей деятельности, господин штабс-капитан, так и не последовало.
– Заключительная часть приказа гласила: «До поступления нового приказа, действовать, сообразуясь с обстановкой». Её-то связник и подтвердил.
– С какой стати столько подробностей?
– Чем меньше останется тайн, тем больше мы станем доверять друг другу. Разве не так?
– Рассчитываете, что я присоединюсь к отрядам белогвардейских повстанцев?
– Вскоре вы откроете для себя, что мы, русские, наконец-то перестали делить свой народ на «белых» и «красных». И что у нас одна цель – свободная демократическая Россия. Помянете мое слово: рано или поздно над Спасской башней Кремля снова взовьется трехцветное национальное знамя России – именно то, под которым шли в бой полки Белой гвардии. А на гербе новой России появится двуглавый имперский орел.
– Стоит ли загадывать… – произнес майор, уже направляясь к машине. – Тем более – сейчас, когда у порога германская орда?
– Сам понимаю, что не время дискутировать. Что же касается нашего ухода из города… Как я понимаю, на истребление Вегерова и его подчиненных вы не решились?
– Из принципиальных соображений.
– Даже учитывая, что из этих же соображений старший лейтенант хоть сейчас готов отправить вас на тот свет, – не спросил, а бесстрастно констатировал штабс-капитан. – В таком случае, садитесь в машину и заезжайте за Серафимой Гайдук.
– Почему именно за… Серафимой?
– Какой ответ вы надеетесь услышать от меня, господин майор?
– Понятно, – вздохнул Гайдук, уясняя для себя, что даже, казалось бы, совершенно тайные отношения между ним и женой двоюродного брата Николая для штабс-капитана Гурьки тайной не являются.
– Кстати, мужа ее призвали, – не стал вдаваться в излишние объяснения и сам «юродивый». – В звании старшего лейтенанта он теперь возглавляет ветеринарную службу при штабе кавалерийской дивизии и находится далеко от Степногорска. Так что позаботиться о ней больше некому, а оставлять ее в тылу – нельзя.
– План принимается.
– Я тем временем подготовлю к уходу нашу дражайшую Бонапартшу. Мой походный чемоданчик уже у нее. Уверен, что вы подъедете к ее дому. Под ваше «слово офицера».
– Считайте, что оно сказано.
– Поскольку ночью здесь уже будет вражеский десант, до темноты мы должны оказаться в районе Ингульца. Только тогда сумеем вырваться из смыкающегося кольца окружения. Наша основная задача – как можно скорее переправиться на левый берег Днепра, где сейчас готовится очередной рубеж обороны. Дальше – исходя из обстановки. Скорее всего, мы с госпожой де Жерми направимся в сторону Дона.
– То есть опять на Дон… – понимающе кивнул Гайдук, имея в виду, что именно туда уходили тысячи бывших царских офицеров, готовясь к формированию Белой гвардии. Он произнес это, уже стоя на подножке грузовика.
– Надеюсь, мой «белый» военный билет и справка из психбольницы, полученная не без вашей помощи, все еще не утратили своей силы, – вполголоса молвил Гурий. – Даже в военное время.
– Однако оставляю за собой право задать вам еще несколько вопросов, господин Смолевский. Уже сугубо из любопытства.
– Во имя укрепления доверия, – деликатно уточнил штабс-капитан.
31
Помогая Евдокимке переоблачаться, сестра-хозяйка, выступавшая здесь и в роли каптенармуса, не могла нарадоваться: «Вот что значит настоящая казачка! Вот что значит “девка в теле”. Еще “теластее” будешь, нежели Корнева. Ну вот, и юбка, будто на тебя шита. И гимнастерка… Ничего-ничего, чуточку приталим, на два пальца укоротим. Главное, сапоги на ходу терять не будешь. Всех прочих женщин обмундировывать – одно сплошное наказание. Но ты-то… ты – настоящая фронтовичка».
– А, по-моему, все какое-то мешковатое.
– Ну, тоже мне претензии! Это ж не на заказ у модного модельера шито. Поносишь, привыкнешь…
Когда минут через двадцать они снова появились на крыльце, эскулап-капитан, дежурный врач Онищенко и Корнева как раз провожали четыре выделенных командиром дивизии крытых грузовика, на которых раненых увозили в тыловой госпиталь за Ингулец. Это было началом эвакуации всей медсанчасти.
– Если я верно понял, о твоей «солдатчине» мать еще не знает? – обратился капитан к Евдокимке, как только госпитальная колонна покинула территорию госпиталя.
– Ничего, я напишу ей об этом в письме, – легкомысленно заверила его курсистка.
– Интересно, куда ты собираешься ей писать, если дня через два здесь уже будут фрицы?
– Тоже правда, – с тем же легкомыслием признала его правоту Евдокимка. В эти минуты ее больше волновало мнение Корневой и мужчин о ее фронтовом одеянии, нежели переживания матери.
– Тебе хватит ночи для марш-броска домой, а также на солдатские сборы и прощание?
– Вполне. Недалеко отсюда, у знакомых, я оставила свой велосипед.
– В таком случае, не будем разводить бузу, – вскинул капитан руку с часами. – Кстати, смотайся в училище, постарайся взять справку о том, что ты училась в нем и проходила медподготовку. Пригодится. Не позже восьми ноль-ноль утра явиться в госпиталь и доложить!
– Хорошо, ровно в восемь утра, как сказано…
– Не «хорошо», а «есть!», – с упреком прервал ее начальник госпиталя. – И не «как сказано», а «как приказано».
– Учту. Скажите, оружие мне положено?
Капитан и Корнева заинтригованно как-то переглянулись.
– Может, тебе еще и пушку-сорокапятку вручить? – на ходу бросил невропатолог Онищенко.
– Лучше бы пистолет или карабин, – вполне серьезно уточнила курсистка.
– Так ты что, и стрелять умеешь?! – удивленно вскинула брови Корнева.
– Если товарищ капитан рискнет доверить мне свое оружие – продемонстрирую на стволе ближайшего дерева.
– Не рискну, – мгновенно отреагировал капитан. – Меня же первого и застрелишь.
– Не-е-ет. Это случится, только когда в руки оружие возьму я, – пообещала медсестра. – Вот тогда уж можете не сомневаться.
– Не разводи бузу, Корнева, – решительно покачал головой капитан. – Не доводи до уставного греха.
– До «уставного греха» – это как? Неужели существует еще и такой грех?
– Кстати, – проигнорировал ее начальник госпиталя, обращаясь к Евдокимке, – подполковник Гребенин только что звонил, судьбой твоей интересовался. Причем так придирчиво интересовался… Ты что, давно знакома с ним?
Степная Воительница замялась лишь на несколько мгновений, ровно настолько, чтобы скрыть свое удивление. Вот уж чего она не ожидала, так это звонка начальника штаба.
– Кажется, я вам уже говорила, что мой отец – старший лейтенант и служит при штабе дивизии?
– Кажется.
– Так вот, майор Гребенин – его двоюродный брат, а значит, мой дядя.
– Что ж ты молчала об этом? – стушевался капитан.
– Разве сам Гребенин не сообщил?
– Значит, еще сообщит, – подыграла ей Корнева. – Так что лучше сразу же наделите ее пистолетом, а то влетит вам, товарищ капитан. Может, даже в звании понизят.
– Опять ты свою бузу мерзопакостную затеваешь, Корнева?
– Кроме того, что подполковник интересовался, как я устроилась, – перебила их курсистка, – он еще что-нибудь сказал?
– Вызова в штаб не было, это точно.
«А жаль, мог бы и вызвать», – про себя отметила Евдокимка. Знал бы этот эскулап-капитан, как ей хотелось сейчас увидеть Гребенина! Просто взглянуть на него, хотя бы издали. Но девушка понимала, что задавать какие-либо наводящие вопросы по поводу начальника штаба было бы нетактично.
– Извините, уходит мое время, – поспешила она к воротам.
– Эй, товарищ капитан! У нас там, в кладовке, в углу карабин кавалерийский пылится, – всерьез восприняла ее просьбу сестра-хозяйка, заставив Евдокимку тут же остановиться. – От конника с оторванной ногой, что на операционном столе умер, остался. Короткий такой. Думаю, в самый раз будет; не то, что винтовка.
– Из такого, кавалерийского, я уже стреляла, – оживилась курсистка. – Неси его. Лучше пойдем вместе.
– Правильно. Теперь, когда все мужское сословие на пальбе помешалось, – поддержала ее Игнатьевна, пока они приближались к кладовке, – нам, бабам, тоже не грех вооружиться.
– Ну и зачем тебе оружие? – сурово поинтересовался капитан, когда, вернувшись во двор вместе с карабином, точно таким же, на каком обучал Евдокимку военному делу старшина Разлётов, сестра-хозяйка протерла его тряпочкой и торжественно передала девушке.
Евдокимка быстро проверила затвор, заглянула в ствол, определив, что его нужно бы почистить и смазать; убедилась в том, что магазин наполнен патронами. И лишь после этого, дав понять удивленным эскулапам, что оружие для нее – не в диковинку, ответила:
– Вдруг немцы прорвутся.
– Ну, теперь-то они вряд ли прорвутся, – заметила Корнева.
– Или десант выбросят, – курсистка демонстративно перебросила перед собой карабин из руки в руку, точно так же, как это делал эскадронный старшина. В руках этой рослой, крепкой девушки оружие вовсе не выглядело таким тяжелым и бесполезным, каким оно обычно предстает в руках многих других женщин. – А то еще на диверсанта немецкого наткнусь, к его несчастью.
– Какой десант, какие диверсанты в этом городке? – опять возник на крыльце лейтенант Онищенко, и только сейчас Евдокимка обратила внимание, что он без портупеи, а значит, и без оружия.
– Считайте, что с этой минуты, товарищ лейтенант, на одного стрелка [15] в стране стало больше. К слову, позавчера летчика сбитого немецкого самолета в плен взяла я. Правда, увидев меня, пилот расщедрился на комплимент и тут же застрелился, – приврала курсистка.
– А что еще ему оставалось делать? – попытался изобразить ухмылку на лице невропатолог. – Завидев тебя в бою, многие тут же будут кончать жизнь самоубийством.
– Угу, причем не только немцы, – тут же согласился с ним эскулап-капитан.
– Вот вы язвите, товарищ капитан, а за немецкого пилота мне уже наверняка медаль положена. Сам командир морских пехотинцев назвал меня Степной Воительницей. Так что взяли бы да походатайствовали о награждении, – и воинственно держа карабин в опущенной руке, словно уставший, только что вышедший из боя солдат, Евдокимка направилась к воротам госпиталя.
– Хотелось бы видеть тебя в бою, – бросил вслед ей невропатолог. – Интересно, под пулями ты будешь такой же бедовой?
– Эта – да, будет, – вступилась за нее Корнева. – Она у нас и в самом деле… Степная Воительница.
32
К тому часу, когда майор направил машину к дому ветеринара, Евдокимка уже находилась там.
Серафима Акимовна теперь не сомневалась, что город вот-вот окажется в руках врага: об этом свидетельствовали и всё приближающаяся канонада, и поспешная эвакуация предприятий… Поэтому решение своей «курсистки» стать санитаркой военного госпиталя она восприняла с тем стоицизмом, с которым всякая мать пытается закрыть глаза на трудный выбор дочери, укрепляя тем самым веру в ее спасение. Уж госпиталь-то эвакуируется в любом случае, рассудила Серафима. И понятно, что он всегда будет располагаться в тылу, а не на передовой. (Больше всего мать опасалась, чтобы дочь не попала на фронт, а слишком усердное влечение к оружию и армейскому быту, наблюдающееея у Евдокимки в последние недели, подводило опытного педагога к мысли об именно таком ее уходе из-под материнского крыла.)
Серафима прекрасно понимала, что ей тоже следует как можно скорее уйти из города, но когда и каким образом – все еще не решила. К тому же сама мысль о том, что придется оставить свой уютный, лишь год назад основательно отремонтированный дом на произвол судьбы, приводила её в ужас.
– Ты ведь можешь работать медсестрой, сама говорила, что у тебя еще институтское удостоверение, – напомнила ей Степная Воительница. – Я постараюсь поговорить с начальником госпиталя. Вдруг и тебя согласятся принять на службу?
– Ну, во-первых, от моих медсестринских знаний давным-давно ничего не осталось…
– По ходу дела подучишься. Там настоящие фронтовые медсестры, они быстро введут тебя в курс дела. Одна Корнева чего стоит.
– Имя этой Корневой ты упоминаешь уже в третий раз, – заметила Серафима, ставя перед дочерью миску с подогретым борщом.
– Если бы не Вера, самой мне уломать нашего эскулап-капитана не удалось бы. Заладил: «Тебе нет восемнадцати, нет восемнадцати…» Знаешь, как медсестра осадила его? «Пока вы решитесь сделать ей – мне то есть – предложение, она как раз подоспеет по возрасту». Или что-то в этом роде.
– А он что, молод?
– Нет.
– Но холост?
– Вот уж чем я не намерена интересоваться, так это его семейным положением.
– Все может случиться, поэтому будь осторожной. Армия – это вотчина мужчин, причем всегда огрубевших и в большинстве своем циничных.
– Вот в кого я действительно могла бы влюбиться, – Евдокимка решила слегка подразнить маму, – так это один подполковник. С таким, знаешь ли, дворянским, аристократическим лицом. И как только энкавэдисты не расстреляли его? За один только благородный вид.
– Речь конечно же идет о подполковнике Гребенине, начальнике штаба полка?