Сердце воина
POV. Капитан Натэль Бэркс.
Снова я в том месте, в том доме, в той комнате. Прячусь за сундуком, не имея возможности сбежать, и слышу приказ, отданный грозным голосом:
- Провести зачистку!
Я прекрасно понимаю, что значат эти слова. Женщины будут забраны в рабство, а все найденные мужчины и мальчики, даже если они еще лежат в колыбели, будут убиты, потому что даже самый маленький мальчик – это будущий воин. Я мужчина, пусть мне всего и четырнадцать, и я не хочу умирать. Боюсь. Боюсь, что сейчас откроется дверь и внутрь шагнет не он. Не тот человек со шрамом, который…
Дверь медленно отворяется, и я замираю от ужаса. Свет бьет из-за его спины, я не вижу лица того, кто входит, пока он не делает шаг вперед. Шрам! Тот самый шрам, который я так часто вижу в своих снах. Наши глаза встречаются. Я совершенно не помню их цвета, помню только свой страх недостойный наследника великих лордов, но и лгать самому себе я не могу. Страх – вот единственное чувство, что захлестывает меня в тот момент. А он…
- Чисто, - кричит он и уходит, даря мне жизнь.
- Господин капитан, - кто-то трясет меня за плечо, вырывая из сонного оцепенения, - прибыла новая партия военнопленных.
Открываю глаза. Я в своей комнате, а все произошедшее – сон. Сон-воспоминание, преследующий меня уже пятнадцать лет.
- Сейчас иду. Ступай.
Денщик послушно выходит, а я встаю и иду умываться. Несколько всплесков холодной водой на лицо и я немного прихожу в себя. Поднимаю взгляд и смотрюсь в зеркало. Лицо как лицо. Темные глаза и волосы, столь типичные для аристократии Надрии, как и смуглая кожа. Лоб невысокий, слегка прикрыт челкой, дозволенной уставом длины. Нос прямой. Подбородок с ямочкой, скулы неярко выраженные, но с женскими все же не перепутаешь. Губы обычные, не толстые и не тонкие. Я вообще обыкновенный двадцатидевятилетний мужчина среднего роста, младший сын лорда, ищущий свое счастье в военном деле. Война с нашим северным соседом – Идридой, тянущаяся два десятка лет, почти закончена. Сейчас идут мирные переговоры и войска замерли на своих позициях в ожидании дальнейших приказов.
Увы, но из-за детской травмы я хромал. Не сильно, но для службы в регулярных частях был непригоден. Как сыну лорда, пусть и младшему, мне не могли отказать, когда я выразил желание служить короне, так что должность мне подобрали непыльную, но и не самую престижную. Уже пять лет я служил в охране лагеря военнопленных, нося нашивки капитана.
Стук в дверь и голос денщика заставили меня оторваться от размышлений и поторопиться со сборами. Надеваю мундир, сапоги, фуражку, и выхожу из комнаты, погружаясь в благоухающее весеннее утро.
Лагерь военнопленных с благозвучным названием «Серебряная надежда» возник не на пустом месте. Раньше здесь были рудник и тюрьма, но рудник постепенно истощился, сделав добычу серебра нерентабельной, а заключенные на время войны понадобились на фронте. Вот так и опустела «Серебряная надежда».
Кому первому пришла идея использовать это место для военнопленных – не знаю, но бывший лагерь для уголовников оказался весьма пригоден и для людей другого сорта.
Рудник состоял из семи шахт, и лагерь так же был разделен на семь частей, в каждой из которых, в специальных ямах, содержались от двухсот до двухсот пятидесяти заключенных. Охраны при этом было по сорок человек на каждое тюремное отделение, плюс по пять человек обслуги. Возглавлял каждое из таких отделений офицер в чине капитана, а подчинялись мы непосредственно начальнику лагеря, живущему на южной окраине «Серебряной надежды».
Мое отделение находилось на северной окраине лагеря, вдали от начальства, при этом оно было самым большим. Когда я прибыл на место службы, мне показалось, что я попал в ад! То, что тут творилось, не могло вызвать во мне ничего, кроме отвращения. Я понимаю, что солдаты, в большинстве своем, люди грубые, иногда даже неотесанные, но мочиться на военнопленных, стоя на решетке над их головами, или насиловать таких же солдат, как и они сами, которым не повезло на поле боя – этого я стерпеть не мог, как и голодные взгляды из ям.
Навести порядок во вверенном мне отделении, оказалось не таким уж легким делом. Солдаты, привыкшие к вседозволенности, не желали воспринимать меня всерьез. Пришлось показать им, что я получил нашивки капитана не только потому, что мой отец был лордом, а хромота – не столь серьезный недостаток, если в моих руках клинки. В общем, я добился того, что кормить военнопленных стали лучше и относиться к ним как к скотине перестали, по крайней мере, в моем отделении.
Кроме того, каждому военнопленному полагалось собственное одеяло и циновка для сна, мне же удалось выбить для них еще по одному одеялу, чтобы в более холодное время года они меньше мерзли, вдобавок я самовольно увеличил пайки, выдаваемые военнопленным в зимний период. Все это привело к тому, что смертность в моем отделении была снижена до десяти процентов, тогда как в остальных она составляла пятьдесят, а то и семьдесят процентов. Знаю, что для тех, кто не дождется своих сыновей и мужей – это слабое утешение, но повлиять на начальника лагеря, как и на прочих капитанов не смог. К сожалению.
- Построились, идридские свиньи!
Выкрики стражников, подгоняющих военнопленных заставили меня заскрежетать зубами.
- Отставить!
Я решительно направляюсь к толпе вновь прибывших пленных, взглядом обещая крикунам много неприятных минут. Количество их было невелико – всего тридцать человек. Как я уже говорил, смертность у меня была небольшая, несмотря на лютую зиму, так что основная масса была распределена по другим отделениям.
- Бумаги сопровождения, господин капитан, - денщик протянул мне конверт с документами, который я принял, прежде чем обратиться к пленным:
- Солдаты, я понимаю, что пребывание в лагере военнопленных – это удар судьбы для каждого из вас. Но я обещаю, что тут с вами будут обращаться достаточно гуманно. Я – капитан Бэркс, Натэль Бэркс, командующий этим отделением лагеря для военнопленных. Сейчас вы будете распределены по секциям, в которых вам предстоит жить до освобождения из лагеря. Сейчас я обращаюсь к вам с просьбой в первый и в последний раз: никаких ссор на территории вверенного мне отделения, никаких драк и попыток изнасилования. За все это виновные будут строжайше караться, в лучшем случае - одиночным карцером. И поверьте мне – вам это не понравится. Так же караться будут попытки побега, но я понимаю, что просить вас не делать этого – глупо, а потому просто предупреждаю – не пытайтесь, если хотите однажды вернуться домой. Есть вопросы?
Ответом мне была тишина.
- Вопросов – нет. Десятник, распределите пленных по ямам.
Ямы – ужасное место, доложу я вам. Вырыты они были для уголовников, работавших когда-то в шахтах: котлованы, восемь на восемь метров и глубиной в три метра. Этого было достаточно, чтобы сорок человек могли лечь друг возле друга в несколько рядов. Разумеется, ни о каких прогулках в таких условиях речи и быть не могло.
Сверху ямы были накрыты решеткой с мелкими ячейками, сквозь которые можно было разве что ладонь просунуть, и то неширокую. Ни от дождя, ни от снега, ни от летней жары эта решетка не спасала, так что я, опять-таки самовольно, приказал накрывать решетки мешковиной во время ненастья или летней жары. Это хоть и слабо, но помогало людям внизу сохранить здоровье.
Вход в яму напоминал кроличью нору - узкий, почти вертикальный лаз, в котором никак не могло поместиться больше одного человека. В тот же лаз спускалась еда три раза в день, в него же пленные подавали умерших в неволе товарищей, которых мы хоронили за пределами лагеря.
Кроме того в ямах имелось отхожее место. Это было узкое отверстие в дальнем от входа углу, накрытое сверху деревянным щитом. Воду пленным подавали вместе с едой, так что ни о какой помывке или хотя бы элементарной гигиене речь здесь не шла. В общем, такие условия даже скотскими язык не поворачивался назвать.
Всего таких ям в моем отделении было шесть. В каждой яме содержалось по сорок – сорок пять пленников, многие из которых уже мало напоминали людей. Некоторые здесь сходили с ума, но ни о какой врачебной помощи для пленных даже мечтать не приходилось. Мне было искренне жаль этих людей, но помочь им – кроме того, что уже было сделано мной – я ничем не мог.
Пока десятник сверялся со списками, я посмотрел сопроводительные бумаги. Удивительно, но все эти люди были захвачены в плен в одной крепости. Эта приморская крепость была взята нашими войсками буквально накануне перемирия, причем решающую роль тут сыграли маги, что-то там придумавшие, отчего форт был взят практически без потерь, а весь его гарнизон в полном составе попал в плен. Офицерам было позволено внести за себя выкуп, а вот выкупать солдат – никто не собирался. Впрочем, у нас было бы то же самое, так что никого осуждать я не имею права. Что Идрида, что Надрия – друг друга стоили. Оба королевства безжалостно отправляли своих сыновей в мясорубку, только бы получить впоследствии кусок пожирнее. Одним словом – политика!
Пока я читал, бывших солдат начали распределять по ямам. Когда мимо меня проводили последнюю пятерку, я поднял глаза, чтобы взгляд мой случайно остановился на знакомом шраме, наискось пересекающем лицо почти седого воина лет сорока на вид.
- Стой! – я шагнул вперед, вглядываясь в такое знакомое и одновременно чужое лицо. – Этого ко мне в кабинет.
Кабинет – это слишком сильно сказано. Просто маленький закуток с письменным столом и двумя стульями, отделенный от спальни темной ширмой, но все же, это было лучше, чем ничего. Отослав двух стражников за дверь, я пригласил мужчину присесть, заняв свое место за столом.
Сижу. Молчу. Разглядываю его лицо и потрепанную форму с капральскими нашивками, пытаясь понять – не ошибся ли я. Он тоже смотрит. Его серо-синие глаза не отрываются от меня, так же как и мои, но лицо его при этом остается каменно-невыразительным. Сразу видно: воин готовый к любым испытаниям в жизни. Возраст подходит. Сейчас ему сорок-сорок пять, несмотря на почти седые волосы, значит, тогда было около тридцати. Он или не он? Лица не помню, только шрам, начинающийся на правой стороне лба, пересекающий переносицу и, пройдя под левым глазом, оканчивается на левой щеке. Это он. Ведь двух таких шрамов быть не может, верно? Когда молчание становится невыносимым, решаюсь:
- Пятнадцать лет назад вы участвовали в нападении на небольшую деревню у города Бэжа?
Мужчина неопределенно пожимает плечами, а затем резко привстает и, сделав рывок вперед, нависает над столом, упираясь в него руками. Я инстинктивно отшатываюсь, чуть не упав со стула. Дыхание мое испуганно прерывается, а сердце учащенно бьется в груди, словно хочет выскочить наружу. Мужчина же, замерев на одну секунду, вновь опускается на свое место.
- Волчонок вырос и стал волком, только глаза остались теми же, - тихо произносит он, и я чувствую, как дрожь пробегает по моему телу. Был бы это кто-то другой, я бы приказал высечь наглеца, но сейчас… не могу. Я обязан этому человеку жизнью, так что прощу и не такое.
- Узнал, значит. Почему ты не убил меня?
- Пожалел. Очень уж глаза были выразительные. Они буквально молили о пощаде, - пленный воин криво усмехнулся, явно провоцируя меня, но я только чуть склонил голову, подтверждая его правоту. На правду не обижаюсь, а он сказал правду – жить я тогда хотел очень сильно, да и сейчас не меньше.
Неизвестно до чего бы мы договорились, но стук в дверь и голос моего денщика прервали нашу встречу:
- Господин капитан, Вас срочно вызывает начальник лагеря.
Представив себе предстоящую беседу с «жирным боровом», я поморщился, но отказаться не было возможности.
- Иду. Отведите военнопленного.
Встретившись взглядом с серо-синими глазами, я добавил:
- Мы еще поговорим.
Начальник лагеря собрал всех капитанов, чтобы разделить с нами радость от прибытия новой партии военнопленных. Еще бы ему не радоваться – это же живые деньги, которые он положит в свой карман. На фуршет я не остался. Никогда не остаюсь на подобных мероприятиях. Противно. Да меня никто и не пытался задержать на них. Меньше народу – больше выпивки.
Вернувшись в свое отделение, я обошел посты, посмотрел, выдали ли новеньким положенное одеяло и циновку, проверил качество обеда, проследил за его раздачей и сел заниматься документами, пока за окном не стемнело. После раздачи ужина, я вернулся в свою комнату, где денщик уже накрыл для меня стол, вот только аппетита не было. Вяло поковырявшись в овощном месиве, называемом отчего-то рагу, я отставил тарелку. На душе было тревожно. Такое же напряжение ощущалось в природе перед грозой, но сейчас все было спокойно, так отчего меня чуть ли не выворачивает от желания куда-то бежать и что-то делать? Связано это с появлением воина со шрамом или тут что-то другое?
Так и не разобравшись в себе, я подошел к окну, распахнул его и замер, глядя на небо. Полная луна, зловещего багрового цвета, медленно выплывала из-за горного кряжа. Яркие звезды приветствовали ее появление и перемигивались друг с другом. Туч на небе не было, так отчего же мне так тревожно? Не знаю. Такое чувство, словно я упустил что-то очень важное. Но что?
Промаявшись так еще пару часов: то глядя на небо и вдыхая ночной прохладный воздух, то меряя шагами свою маленькую комнату, я все же решил лечь спать, но и тут сон не пришел ко мне сразу, а заставил поворочаться с боку на бок.
- Провести зачистку!
Страшно. Очень страшно. Скрипит медленно отворяющаяся дверь, совсем рядом слышатся тяжелые шаги, но когда я осмеливаюсь поднять взгляд, чтобы увидеть все то же лицо со шрамом, я не вижу никого. Солнечный свет льется в распахнутую настежь дверь, и я слышу чье-то дыхание совсем рядом, но не вижу его. Никого вообще не вижу. Становится еще страшнее. Все инстинкты вопят о том, что я должен бежать, но я не могу сдвинуться с места. Но даже если бы мог, больная нога не позволит мне убежать от преследователей, а значит… значит…
- Провести зачистку!
Тот голос совсем рядом и я в ужасе вскакиваю… оказавшись в темной комнате, на своей кровати. Холодный пот покрывает все тело, и я начинаю дрожать, потому что ветер, проникающий в комнату через распахнутое настежь окно еще по-весеннему свеж.
Понимая, что заснуть уже не удастся, встаю и одеваюсь. Чем валяться в кровати просто так, я решаю проверить ночные посты. Часы показывают три утра, когда я покидаю здание казарм и направляюсь к ямам.
Почти сразу же меня окликает первый стражник. Я привычно называюсь, слыша от молодого солдата пожелания здравствовать, и иду дальше, чтобы своими глазами увидеть в тусклом лунном свете, как решетка над одной из ям рассыпается, с металлическим лязгом обрушиваясь вниз. От неожиданности я замираю, не в силах сказать что-либо или сделать, а из ямы уже выскальзывают серые тени, вооруженные прутами, всего несколько секунд назад бывшими прочнейшей решеткой, надежно удерживающей пленников внизу.
- Охрана! Побег! – успеваю выкрикнуть я, когда рядом мелькает чья-то тень и мне на голову обрушивается удар стального прута. Уворачиваюсь, пытаясь одновременно достать свой меч, но не успеваю, слишком уж неожиданным было нападение. Перед тем как потерять сознание слышу металлический шорох обрушающихся решеток над другими ямами и приказ, отданный зычным голосом:
- Провести зачистку.
Медленно прихожу в себя, чувствуя, как раскалывается голова и тошнота подкатывает к горлу. С тихим стоном поворачиваюсь на бок, и меня рвет горькой желчью. Чьи-то руки поддерживают меня. Мокрая ткань проходит по лицу, стирая следы позора, а потом к губам прижимается стакан с водой. Делаю глоток и только тогда понимаю, что жив. Открываю глаза.
Слабый предрассветный сумрак позволяет мне увидеть знакомое лицо со шрамом, двоящееся перед глазами. Тут же рядом появляется кто-то из пленных. Поправка - бывших пленных.
- Господин полковник, все наши освобождены. Начальник лагеря взят живьем. Потери – три человека мертвы, восемнадцать ранены.