- Хорошо, Хош. Ступай.
- Полковник? – удается мне выдавить из себя полузадушенный хрип.
- Полковник Трейм. Маг второй степени. Особое диверсионное подразделение, - представился он.
Ну, конечно. Вот что мне не давало покоя. Капралом в этом возрасте человек мог бы быть, если бы выбивался с самых низов, но для этого у него слишком правильная речь, да и все его поведение, как и манера держаться, говорили о том, что этот человек не из простых. Я был ослом, когда не понял этого сразу. А теперь…
- И что теперь? Когда меня… – чувствую вновь подступающую тошноту и закрываю глаза, чтобы не видеть свою смерть.
- Теперь ты мой личный пленник.
Личный пленник в условиях войны – это все тот же раб, разве что звучит лучше. Благозвучнее. Я не сомневался в том, что все мои солдаты мертвы, зачем им начальник лагеря – не знаю, но наверняка его не ждет ничего хорошего. Личный пленник – это оговорка для исполнения каприза полковника Трейма, вот только зачем я ему понадобился? Непонятно.
Полковник. Надо же. К тому же еще маг второй степени. Не знаю, как наши маги проморгали такого «капрала», но в том, что в лагере для военнопленных произошел массовый побег, была и их вина. Хотя, какая теперь разница в том, кто виноват? Главный вопрос теперь – что делать? Ответ прост – ждать.
Обо мне вспомнили часа через два. За это время я успел еще немного вздремнуть там, где меня положили, прямо на земле под стеной казармы. Спасибо хоть одеяло кто-то догадался бросить, да и голову мне перевязали, хотя болеть меньше от этого она не стала.
Когда рядом со мной остановилась телега, я не сразу понял, что это за мной. Однако два молодца, подхватившие меня под руки и не очень вежливо погрузившие на покрытое соломой дно, быстро убедили меня в том, что путешествовать мне придется с «комфортом». Когда же ко мне подложили попутчика, я понял, что путешествие будет не самым приятным. Начальник тюрьмы, связанный, в разодранной одежде и с кляпом во рту, скулил, испугано вращая глазами, а еще от него воняло испражнениями. Видимо, когда заключенные обрели свободу и пришли за ним, он очень сильно испугался.
Лошадей в лагере было мало, так что все бывшие военнопленные шли пешком, исключением были только мы с начальником тюрьмы и раненные при побеге воины. Поскольку большинство людей были ослаблены долгим пребыванием в плену, колонна по лесной дороге продвигалась медленно, а голос полковника Трейма звучал то из головы каравана, то из хвоста. У меня создалось такое впечатление, что этот человек вездесущ. Пару раз за дневной переход он подходил к телеге, везущей меня, вернее нас, но ни разу ничего не сказал. Просто бросал короткий взгляд, словно хотел убедиться, что я еще жив и спешил дальше.
Телега, везущая меня в неизвестность, скрипела и качалась, мне было так плохо, что несколько раз я проваливался в муторный сон, больше похожий на беспамятство. Пить хотелось страшно, но до вечера воды мне никто так и не предложил. Когда же беглецы остановились на ночь, полковник лично явился, чтобы вытащить меня из телеги и устроить под деревом.
- Пить хочешь?
Что за глупый вопрос? От жажды у меня во рту пересохло, так что ответил я кивком, отчего голова сразу же закружилась. Вода меня немного оживила, Слава Всевышнему, так что я даже смог оглядеться вокруг. Изможденные после плена и тяжелого дневного перехода люди ели и устраивались на ночь, не обращая на меня никакого внимания.
- Есть будешь? – в руках полковника дымилась миска с горячей кашей, но прислушавшись к себе, я отрицательно покачал головой.
- Еще воды, - попросил я и тут же получил кружку с живительной влагой.
Жадно осушив ее до дна, я облегченно вздохнул и посмотрел на полковника более осмысленным взглядом.
- И зачем я тебе понадобился? Почему не добили сразу?
- Просто прихоть.
- Странная прихоть. Вам еще предстоит пробираться через границу, пусть она теперь и непонятно где проходит. Ведь я могу поднять тревогу, а полторы тысячи изможденных и плохо вооруженных людей, не смогут противостоять даже малому отряду хорошо обученных воинов.
- А с чего ты взял, что мы будем плохо вооружены? – полковник тихо рассмеялся. – Деньги способны творить чудеса, а большие деньги – большие чудеса. Так что найти торговца, заранее привезшего и спрятавшего мечи и кинжалы в условленном тайнике – не такая уж проблема. Завтра не позже полудня, мои люди достанут оружие, и мы сможем дорого продать свою жизнь, если воины Надрии нас все-таки обнаружат.
- Значит, это был не спонтанный побег? – понимание произошедшего окатило меня холодной волной.
- Нет, - полковник сел рядом со мной, прислонившись спиной к дереву, а бедром касаясь моего тела. – При предварительном обсуждении мирного договора ваш король отказался возвращать наших плененных воинов. Идрида, конечно, меньше вашего королевства, но мы воины, и никогда не бросаем своих, если есть хоть малейший шанс освободить их.
Полковник повел плечами, почесав спину о ствол дерева, и продолжил рассказ:
- Помнишь легенду о том, как варвары пытались захватить торговый город, но его жители, раз за разом отбивали все их атаки и тогда варвары ушли, оставив после себя огромную деревянную скульптуру своего божества? Обрадованные жители города посчитали это откупным даром неотесанных варваров и ввезли ее в город.
- Помню я эту историю. В том деревянном божестве сидели воины, а ночью, когда напраздновавшиеся жители уснули, варвары вышли и отворили ворота города для своих соотечественников.
- Вот-вот. Прибрежная крепость стала приманкой, на которую вы клюнули, а мои воины и я сам, сыграли роль деревянного божества. Ваши маги, вдохновленные легкой победой, не проверяли простых солдат на наличие магии, так что капральский мундир сослужил мне хорошую службу. В предрассветный час я использовал свою магическую силу, разрушив решетку, а дальше все было просто. Ребята, используя плечи друг друга, как лестницу, быстро выбрались наружу и обезвредили твоих часовых. После того как остальные стражники были застигнуты врасплох в своих постелях, мы поспешили освободить остальных пленников. Захватить начальника тюрьмы тоже оказалось делом нехитрым. Они так упились с офицерами, что даже меча в руках держать были не в состоянии.
На последней фразе полковник презрительно скривился, отчего шрам исказил его лицо еще сильнее.
- А меня, почему оставили в живых? Почему не добили, отправляя следом за моими подчиненными?
Полковник наклонился вперед, заглядывая в мое лицо:
- А с чего ты взял, что они мертвы? Офицеров мы слегка поучили, а затем заперли вместе с солдатами. Сейчас они все сидят в одной из уцелевших ям и «наслаждаются» жизнью. Смерть стала бы для них слишком легким наказанием за то, что они творили. Сидя в яме, я успел поговорить с ребятами, так что прекрасно знаю, как обстояли дела в лагере до твоего прихода, и как изменились после. Именно поэтому ты сейчас не загибаешься среди остальных в вонючей яме, а едешь в нашу страну, моим гостем.
- Хорошенькое приглашение в гости, голова до сих пор болит. А остальные? Неужели им суждено умереть от голода? – меня всего передернуло, когда я представил себе, как сейчас тяжело приходится остальным. Война есть война, но подобной жестокости я не способен понять. Полковник же только фыркнул, выражая так свое презрение то ли к моей доброте, то ли еще к чему.
- Не бойся, не умрут. Через три – четыре дня в лагерь прибудет продовольственный обоз, вот тогда их и освободят. Мы все рассчитали. Срывать мирные переговоры подобным образом нам не выгодно. Хотя я бы заставил тех тварей помучаться подольше.
- А начальник лагеря вам тогда зачем?
- Какой любопытный. Не боишься, что я передумаю везти тебя с собой и просто прикопаю здесь, чтобы не мучиться?
- Боюсь. И все же спрашиваю, - странно, но на самом деле страх куда-то отступил, когда меня положили в телегу. Хотели бы убить, не стали бы столько времени тащить с собой. Видимо поняв это, полковник все же ответил на мой вопрос:
- Во-первых, как заложник, пока мы не окажемся у своих, а во-вторых, его ждет показательный суд, за все, что творилось в лагере при его руководстве, пока мирный договор не подписан. Потом будет поздно.
- Я его, конечно, не оправдываю. С людьми при его попустительстве обращались хуже, чем со скотом, но ведь не он один виноват. Это война. Вы ведь тоже вырезали целые деревни.
Полковник опять фыркнул и отвернулся, но не ушел.
- Мои люди, - начал он снова говорить, через несколько минут тягостного молчания, - никогда не трогали детей. Таких каким ты был тогда – убивали. Да. Признаю. Нельзя было оставлять мальчишек, готовых вскоре стать воинами и через год-два встать под армейские знамена, но их смерть была быстрой и легкой. А детей… они же не виноваты, что родились не в том месте и не в то время. Иногда мы позволяли женщинам забрать детей с собой, иногда оставляли, если видели, что кому-то из селян удавалось сбежать и знали, что те непременно вернутся. Некоторые воины даже забирали с собой совсем маленьких, признавая своими сыновьями или дочерьми. Теперь эти дети растут в их семьях наравне с родными и никогда не узнают, что родились в Надрии.
- Так почему же ты меня тогда не убил?
- Ну, заладил, почему да почему. Глаза мне твои понравились. А еще я почувствовал, как сильно ты хочешь жить, но, несмотря на это, ты не готов был валяться у меня в ногах, выпрашивая хотя бы еще минуту жизни. Что-то в тебе было… не знаю как объяснить. Ты был одновременно хрупким и сильным, как плющ, что упрямо карабкается по стенам крепости вверх, желая оказаться поближе к солнцу.
- Плющ. Хорошее сравнение. Ты еще к тому же и эмпат?
- Совсем немного. И не всегда могу контролировать свои способности. Просто иногда чувствую и все. Сейчас, например, я чувствую, что ты устал, так что спи. Утром снова в дорогу.
Полковник Трейм не обманул. Незадолго до полудня колонна сбежавших пленных остановилась на небольшой поляне. Раненных сгрузили, и четыре повозки куда-то угнали, чтобы через два часа вернуть их обратно, груженные мечами, самострелами, кинжалами и тонкими кольчугами. Вот теперь эти люди действительно готовы были отразить любое нападение.
Пока мы отдыхали, мне дали воды и предложили перекусить. Надышавшись ароматами, исходящими от бывшего начальника лагеря, я снова чувствовал легкую тошноту, но голод все же пересилил, и я с удовольствием съел предложенный кусок хлеба, запив его водой.
За все это время никто из бывших пленников не обращал на меня никакого внимания, видимо, все были осведомлены о моем статусе личного пленника их полковника. Не скажу, что меня это как-то огорчало, просто когда головная боль и дурнота отступили, я начал чувствовать одиночество. Никто не собирался разговаривать со мной, а если я что-то спрашивал у возницы или проходящего мимо воина – получал в ответ лишь молчание, словно я пустое место. Это раздражало. Можно было, конечно, вытащить кляп изо рта бывшего начальника лагеря, но разговаривать с ним не хотелось совершенно, как и обонять. Так что когда колонна вооружившихся идридцев вновь двинулась вперед, я выловил полковника Трейма, пробегавшего мимо и попросил разрешения немного пройтись пешком, рядом с нашей телегой.
- Ладно, - махнул рукой мой пленитель, - только далеко не отходи, а если почувствуешь слабость, садись обратно. У нас и так достаточно раненных, так что возиться с тобой будет некогда, да и некому.
Так я получил разрешение немного размяться, которым тут же и воспользовался. Прошагав два часа на своих двоих, я почувствовал, как нога начала подавать первые признаки усталости, но все равно продолжал упрямо идти вперед, правда, ухватившись за край телеги, чтобы облегчить себе дорогу и не отставать. Прошел еще час. За это время я несколько раз ловил на себе взгляды полковника, пробегавшего мимо в голову колонны или стоявшего на месте, пристально разглядывая проходивших мимо людей.
Несмотря на то, что этот человек был моим врагом, я могу сказать, что он был хорошим командиром. Он заботился обо всех и о каждом, постоянно находясь в движении и зная обо всем, что происходило вокруг. Несколько раз мы сворачивали глубоко в лес и стояли там, ожидая, пока не звучал сигнал возвращаться, при этом возничие удерживали коней, чтобы не дать им заржать. Из этого я сделал вывод, что, хоть эта местность и была малообитаемая после закрытия серебряных шахт, по дороге двигались люди. Был ли это купец с товаром, или селяне, попадаться им на глаза было опасно в равной степени. Нет, идридцы не боялись сражаться, но полковник Трейм явно хотел сохранить тайну нашего передвижения как можно дольше, и это ему вполне удавалось, тем более что я заметил, продвигались мы не прямо к границам Идрида, а забирали немного правее. Вспомнив уроки, я понял, зачем это делалось. Там и леса были гуще, и деревень меньше, а когда мы достигнем предгорий, то имея проводников, сможем беспрепятственно пройти через горный кряж, оказавшись в безопасности. Конечно, так наш путь оказывался длиннее дней на пять, но видимо полковник в первую очередь беспокоился о безопасности, а не о скорости движения.
Когда нога начала отвечать на каждый шаг болью, я вынужден был снова сесть на телегу, вытянув нывшую конечность. К счастью, вскоре мы остановились на привал у небольшой речушки, так что все желающие смогли ополоснуться в пока еще холодной воде. Здесь же было решено переночевать, так что вскоре на полянке запылали костры и в воздухе разлился аромат готовящейся каши. Поскольку никто не обращал на меня внимания, я выбрал себе место под старым раскидистым деревом и сел на землю, опершись на его ствол спиной и вытянув ноги. Не прошло и часа, как рядом оказался полковник с двумя мисками каши, одну из которых протянул мне.
- Ложек нет, извини.
Я кивнул, принимая миску с ужином. Видимо, освободив людей и предвидя тяжелый переход, полковник не только озаботился одеялами для всех, но и мисками, и кружками, а так же котлами, в которых у нас варилась еда. Вот только ложек пленникам не давали в целях безопасности, так что и тогда и теперь люди были вынуждены есть, загребая остывающую кашу пальцами. Не самое лучшее зрелище, но когда хочется есть – выбирать не приходится. К тому же мы в лесу, а не за столом у лорда.
- Расскажи о себе, - неожиданно попросил полковник Трейм, когда наши миски опустели. Я пожал плечами:
- Рассказывать особо нечего. Я третий сын лорда Бэркса. После смерти отца мне не досталось ни земель, ни денег. Связей тоже не было, как и магического дара. Идти в услужение, как и надевать мантию жреца мне не хотелось, осталась только армия, но и здесь я был никому не нужен из-за своей ноги, вот и попал в лагерь для военнопленных, когда брат купил мне патент на офицерский чин. На прощание.
- Я заметил, что ты хромаешь, но думал это последствие ранения.
- Нет. Это последствие неудачного падения с лошади в десятилетнем возрасте. Кости голени были сломаны и целители долго сомневались в том, что я вообще смогу ходить.
- Но ты оказался слишком упрям, чтобы слушать мудрых целителей?
- Да. Наверное.
- А что ты делал в той деревне?
Я вздохнул, вспомнив безжалостный голос: «Провести зачистку!»
- Это была случайность. Возле озера, где я любил отдыхать, моего коня что-то испугало. Он оборвал повод и ускакал, а мне пришлось идти домой пешком. Решив срезать путь через лес, я немного сбился с пути и вышел к той деревне. Я даже не помню, как она называлась. Спросив у женщины на краю деревни, где мне найти старосту, я пошел туда, в надежде одолжить хоть какого-нибудь коня, чтобы добраться до дома, но наш разговор был прерван вашим появлением. Многие бросились бежать в лес, но у меня из-за долгого пешего перехода очень сильно болела нога, и я не мог бежать, поэтому и спрятался в доме, молясь, чтобы меня не увидели. Так и просидел трусливо за тем сундуком, пока все в округе не стихло.
- Не трусливо, а благоразумно, - поправил меня полковник, но я покачал головой: