— Ну, молодец, всё просто отлично складывается. У тебя наследник будет, а у меня — внучок. То?то радости! Понянчу на старости лет, а то уж думал — не дождусь такой радости. Наш пострел везде поспел — и бабу обрюхатил, и деньжат срубил. Пойдём, надо обмыть. Не каждый день такую радость приносит.
Ох и напились мы тогда, я даже вспомнить всего не смог — так, отрывками. Под конец уже сильно пьяный Илья клялся, что всё оставит внуку.
— А ежели внучка — девочка, значит, будет, — тогда что?
— А мне всё едино — не наследник, так наследница. Может, даже ещё лучше.
Илья уснул за столом, и я вместе с Машей перетащил его в комнату, взвалил на постель. Маша принялась стаскивать с него сапоги, я же поплёлся к себе.
Дня через три, когда радость от неожиданного известия улеглась, Илья предложил:
— А не съездить ли тебе со мной в Новгород? Обоз собирается, несколько торговых людей едет. Чего помощника брать — всё равно тебе сейчас делать нечего, вот и обернёмся вместе.
Дел действительно не было, серьёзных пациентов — тоже, и я согласился. Выехали мы поутру, санный обоз собрался за городскими воротами. У Ильи было двое саней, на одних ехал он, на других — я. В санях, прикрытых рогожей, лежал товар — пушнина, льняная ткань.
Купцы громогласно приветствовали друг друга.
— Иване! Давненько не виделись, уж почитай, с Яблочного Спаса. Ездил куда?
— На ушкуе с товаром в Киевские земли.
Купцы хлопали друг друга по плечам.
— И ты здесь, Матоня! Чего везёшь?то?
— Скобяной товар.
— Э, со своим самоваром в Тулу! В Господине Великом Новгороде замки да скобы, да петли свейские да из Ганзы куда лучшей выделки!
— Так и дороже изрядно!
Наконец все успокоились, обоз тронулся.
Илья ехал третьим, я — за ним.
Вскоре обоз с санного пути свернул на лёд. Хорошо ехалось — лёд ровный, немного присыпанный снегом, дорога уже набита санями. Хочешь — по сторонам глазей, даже подремать немного можно. Только наслаждаться северными красотами да свежим морозным воздухом пришлось недолго. Впереди раздался треск, крики. Обоз встал.
Я соскочил с саней и пробежал вперёд. У промоины уже стояли несколько человек, сзади подбегали ещё.
— Вот, еду я за Пантелеем, вдруг — хрусть, и лошадь с санями — под воду.
— Пантелей?то где?
— Дык, с санями вместе утоп.
Я скинул тулуп и валенки.
— У кого верёвка есть? Быстро!
Мне подали верёвку. Я обернул её конец вокруг пояса, завязал узел.
— Я сейчас нырну, и как дёрну — тяните все.
— Куды, его уж течением унесло, сгинул Пантелей!
Я бросился в воду. От холода перехватило дыхание.
Я нырнул, под водой открыл глаза. Внизу, прямо под промоиной что?то темнело. Я спустился ниже. Вот сани на боку, товар вывалился. Всё! Воздуха не хватает.
Я вынырнул, сделал несколько глубоких вдохов, набрал воздуха и нырнул снова. Он же в санях был, если течением не унесло, должен быть рядом с ними.
Я начал смотреть возле саней. Руки наткнулись на мягкое — тулуп! Я стал перебирать руками, пока не наткнулся на тело человека. Но уже снова не хватало воздуха, в ушах звенело, мучительно хотелось вдохнуть. Руки окоченели, слушались плохо.
Я обхватил тело купца руками, дёрнул за верёвку. Меня поволокло вверх, я же тянул за собой пострадавшего. Фу, наконец голова показалась над водой — можно вдохнуть полной грудью.
— Тащите его на лёд!
Чьи?то руки подхватили тело купца, другие помогли выбраться на лёд мне.
Не теряя времени, я расстегнул пуговицы на тулупе у купца. Встал на одно колено, уложил тело купца вниз лицом на другое. Изо рта купца хлынула вода. Так, теперь на лёд.
Я припал своим ртом к губам купца и, зажав ему нос, стал делать искусственное дыхание. Затем приник ухом к груди. Сердце бьётся — глухо, редко, но бьётся. Шанс есть. Я продолжал вдыхать воздух в его лёгкие.
Наконец купец закашлялся, сипло втянул в себя воздух и задышал сам. Толпа вокруг ахнула и отхлынула, оставив меня с купцом посередине образовавшегося круга.
Я похлопал купца по щекам. Он открыл глаза, посмотрел отрешённым взором.
— Эй, Пантелей, живой! Дыши! Кто там — дайте сухую одежду, пока он ко льду не примёрз.
— Это мы сейчас, это мы мигом!
Народ засуетился — на купце разорвали рубаху, штаны, исподнее, обтёрли насухо — до красной кожи, одели в сухое и дали творёного вина для согрева.
Ноги у меня окоченели и даже не чувствовали холода. Илья подхватил мой тулуп и валенки, потащил за рукав к саням.
— Снимай всё!
Я разделся. Илья насухо обтёр меня и дал своё исподнее. Я оделся, достал из сумки запасную рубаху и штаны, натянул. Потом влез в валенки, накинул тулуп. Илья протянул мне кувшин с вином.
— Пей!
Я сделал несколько глотков.
— Больше пей!
Больше так больше. Я присосался к кувшину. Хмель не брал, только в желудке разлилось тепло.
— Ещё пей!
Я опростал весь кувшин. Ноги закололо, как иголками.
— Ноги чуешь?
— Чую уже.
— Это хорошо. Садись в сани, бери с собой Пантелея — разворачиваемся назад.
— А Новгород, а торговля?
— Ты видишь — Господь знак даёт, лучше повернуть. К тому же Пантелею и тебе сейчас на тёплой печи полежать надо, пропарить косточки, чтобы лихоманка не взяла. Ты что же думаешь — раз купец, так только деньги одни на уме? Нет, Юрий, тебе отцом быть, семью содержать. Нешто я басурманин какой — зятя губить?
Илья окликнул Пантелея, который уже едва стоял на ногах от выпитого, посадил в мои сани. Там была пушнина, весу — почти никакого, и лошади тащить легче. Илья предупредил старшину обоза, что возвращается вместе с Пантелеем, и мы повернули в обратный путь.
Домой лошади бежали резво, я согрелся в тулупе и валенках, а Пантелей весь путь проспал, увалившись на мягкую рухлядь. Мы успели проскочить в городские ворота, которые хотели закрыть перед самым носом.
Довезли до дома незадачливого Пантелея — сдали с рук на руки домашним. То?то суматоха поднялась — лошадь с товаром утопла, убыток?то какой! И то невдомёк было домашним, что муж и глава большого семейства чудом жив остался.
А нас дома никто не ждал. Илья долго колотил ручкой кнута в ворота, пока Маша с крыльца дома не крикнула сердито:
— Нету хозяина дома! Чего стучать!
— Открывай, Маша, — то мы вернулись!
Служанка забегала, отворила ворота, и мы въехали во двор. Распрягли лошадей, завели в конюшню, задали овса. Илья с Машей принялись перетаскивать груз с саней в дом, меня же Илья прогнал.
— Иди, ложись на печку, без тебя управимся — ты и так сегодня отличился.
Я послушно побрёл в дом. Хмель за дорогу уже выветрился, познабливало. Раздевшись, взобрался на печь.
— Ты чего? — удивилась Дарья.
А у меня уже зуб на зуб не попадал — тело охватила крупная дрожь.
— 3–з-замёрз чего?то.
Дарья подошла, положила руку на лоб.
— Ой, да ты горишь весь, никак — лихоманка.
Она выскочила во двор и вернулась с Ильей и Машей. Все столпились вокруг меня.
— Так боялся я, что он заболеет — вишь, беда какая. Ну?ка, Маша, топи баню. Попарить его надо! Ты же, Дарья, наведи горячего сбитня, да перца туда.
Девчата разбежались, а Илья присел на лавку.
— Ну, простое, казалось бы, дело — на санях в соседний город съездить, так угораздило же. И я, старый пень, не углядел. И как за ним углядишь — тулуп сорвал, из валенок выпрыгнул — и в промоину. Если уж утоп человек, то так тому и быть, стало быть — судьба, против никак идти нельзя.
Голос Ильи то затихал, то слышался отчётливо. Мне становилось худо.
Дарья принесла подогретого сбитня, напоила меня. Вроде стало полегче.
— Укрой?ка его пуховым одеялом, видишь — лихоманка колотит.
Губы мои пересохли, в висках стучали молоточки, отбивая пульс. Воспаление лёгких прихватил, что ли?
Прибежала Маша:
— Готова банька, можно вести.
Илья помог мне спуститься с печи и повёл в баню. Меня качало, как пьяного.
Он завёл меня в баню, раздел, уложил на полку. Разделся сам, плеснул квасу на раскалённые камни. Баня наполнилась духовитым паром.
Илья взял в каждую руку по венику, прошёлся ими надо мной, разгоняя воздух, слегка пошлёпал вениками по спине. Ещё поддал пару — так, что стало трудно дышать. Пот с меня лил градом. Илья окатил меня горячей водой, снова прошёлся веничком.
И так он выгонял из меня хворь чуть ли не до полуночи. Уж я взмолился:
— Илья, не могу больше, воздуха не хватает.
Илья вывел меня в предбанник, вытер насухо, как ребёнка малого. От слабости я едва мог стоять. Накинув тулуп, он повёл меня в дом.
Общими усилиями меня взгромоздили на печь — сам бы я, пожалуй, туда и не поднялся. Лежал я на тонком ватном одеяле, прикрытый сверху пуховым одеялом. От печки шёл жар, а тело и так горело от простуды. С меня сошло не семь, а двадцать семь потов.
Незаметно я забылся сном, помню, просыпался иногда — очень пить хотелось. В комнате горела свеча, рядом сидела с рукоделием Дарья. Как только я начинал ворочаться, она подносила к моим губам корец со сбитнем или квасом. Я пил и снова проваливался в тяжкий сон.
Ночь казалась нескончаемой.
Утро выдалось пасмурным, небо было затянуто низкими облаками, из которых сыпался мелкий снежок.
Проснулся я почти здоровым, если не считать слабости во всём теле. Дарьи в комнате уже не было.
Я слез с печи и удивился — да как же они меня сюда, наверх, сумели затолкать? Во мне сто килограммов живого веса, а лежанка на печи — на два метра от пола, и — никакой лестницы. Однако!
Я прошёл в коридор — в туалет хотелось нестерпимо, выпил я за ночь много, правда, и потел изрядно.
Вернулся назад, в комнату. Со двора ворвались звуки доморощенного оркестра — дудки, жалейки, барабана и ещё чего?то струнного — балалайки, что ли?
Я с удивлением выглянул в окно. Во дворе стояла небольшая толпа. Слюдяные окошки не позволяли разглядеть отчётливо, что же там происходит. Праздник сегодня какой?то, что ли? Так вроде не должно быть.
В комнату вбежала Маша.
— По твою душу пришли, одевайся!
Через минуту стремительно вошёл Илья.
— И не думай во двор выходить, ты ещё от лихоманки не отошёл. Сядь вон в красном углу — гости к тебе. — Илья заулыбался.
И точно — через минуту отворились двери, и с клубами морозного воздуха в комнату ввалился пьяненький и весёлый Пантелей.
— Дай я тебя обниму, брат! Спаситель ты мой!
Пантелей кинулся ко мне, обнял, потом бухнулся на колени.
— Век за тебя молитвы возносить буду. Лошадь да груз — тьфу, новые куплю. Семейство без главы, а детей сиротами не оставил — вот главное! А что пьян слегка — прости, на радостях я выпил. Ужо и в церкви побывал на заутрени, свечку во спасение поставил.
— Пантелей, обогоди немного, вишь — приболел человек после вчерашнего, отлежаться надо. Мы его в баньке попарили — да на печь.
— Банька и печь — первое дело при простуде. А мне свезло — даже и не чихнул.
— Ну будет, будет, Пантелей. Оклемается человек — милости просим!
— Не знал, что приболевши. Прощеньица просим и желаем здоровья. А это — в подарок от меня.
Пантелей полез за пазуху, достал нож в ножнах, положил на стол, поклонился в пояс и вышел. Илья пошёл провожать гостя. А я взял нож, вытащил из ножен.
Ножик оказался непростой — испанской стали, с клеймом «Toledo» на клинке. Заточка просто бритвенная. Ручка простоватая, но в руке сидит как влитая — хват удобный. Неплохой подарок.
Вбежала Маша — в последнее время ей приходилось всё делать бегом.
— Ушли, слава богу! Разбудили только! Кушать хочешь?
— Хочу, барана целиком бы съел.
— Ну, барана у нас нету, однако и голоден не останешься.
Маша начала носить кушанья из кухни в трапезную и накрывать стол, когда вернулся повеселевший Илья.
— Ну, зятёк, давай подхарчимся. Напужал ты нас ноне, думали — всерьёз занедужил. Да вишь — крепок оказался, наша косточка, русская! За то и выпьем.
Илья разлил по кружкам вино, мы выпили, закусили. Спиртное тёплой волной прокатилось по жилам и ударило в голову. Конечно, я уж не помнил, когда ел в последний раз, по–моему — позавчера. Помню — пил только — то вино, то квас, то сбитень горячий.
— Ты ешь, ешь! — Илья подкладывал мне лучшие куски.
— Дарья?то где?
— А где ж ей быть? Всю ночку с тобой просидела, как за дитём малым ухаживала, сейчас, должно, спит.
Я плотно поел; опять навалилась слабость, и я полез на печку.
— Вот–вот, сон — самое лучшее лекарство. Маше накажу, чтобы никто тебя не беспокоил, а сам в лавку пойду.
Я провалился в глубокий сон, и к вечеру проснулся окрепшим и чувствовал себя вполне здоровым.
ГЛАВА VIII
По весне, как сошёл снег и реки очистились ото льда, Илья засуетился, забегал.
— Илья, ты опять удумал чего?
— Караван собирается, зятёк, в Ганзею. И правду сказать — торговля встала почти. Помнишь, зимой на санях в Великий Новгород купцы ездили?
— Как не помнить, едва Богу душу не отдал.
— Так, считай, без толку съездили, и половину товара продать не смогли. Обезлюдел город?то после погрома, что государь со своими опричниками устроил.
— Так уж сколько времени с тех пор минуло!
— Э, народ не кролики, быстро не народятся. Да и деньги у богатых отобрали, некому покупать стало и не на что. Вот и порешили купцы ладьи морские нанять, у кого своих нету, да в Ганзу сплавать. Глядишь — удастся копейку заработать.
— Рисковое дело. Хотя на морских просторах лесов нет и разбойников тоже, но пиратов хватает.
— Плавают же люди!
— Только не все домой с прибытком возвращаются.
— Типун тебе на язык. Ты скажи лучше, пойдёшь со мной? Помощник мне надёжный нужен, кому довериться можно. Ты языки какие?нибудь знаешь?
— Татарский, так он там не нужен. Ещё итальянский, но так далеко вы не поплывёте. В Ганзе немецкий нужен, да я его не знаю.
— Не велика беда — другие тоже не знают, однако же никто без прибытка не возвращался.
— Хорошо, Илья, поеду и помогу.
— Мне только за товаром присмотреть, торговать я сам буду — у тебя?то и опыта нет.
Пару недель купец, как заведённый, отбирал и упаковывал товар. И настал день, когда мы перевезли его на большую морскую ладью. Вечером попрощались с домашними. У Дарьи уже заметно округлился животик, и ходить она стала смешно — как уточка, переваливаясь с боку на бок, почти как все беременные.
Мы переночевали на судне, и рано утром караван из четырёх ладей отвалил от причала Пскова. На корме взвился российский флаг — чёрный орёл на зелёном фоне — морской флаг России в те времена.
Псковское озеро встретило нас лёгкой рябью на воде и устойчивым попутным ветром. Было довольно свежо, и я кутался в суконный плащ, накинутый поверх ферязи. Илья же чувствовал себя комфортно в однорядке, подбитой мехом куницы.
К вечеру прошли узкий перешеек и вошли в Чудское озеро. Памятное место — здесь три века назад разгромил немецких псов–рыцарей новгородский князь Александр, при важном для Новограда уговоре на отсрочку дани Батыю. И врага на Русь не допустил, и веру православную не позволил католикам опрокинуть.
Стемнело, и мы улеглись спать под пологом. Небольшая каютка была на ладье одна, и её занимал сам хозяин судна, он же капитан. Пятеро купцов теснились на носу судна под холщовым пологом. Трюмы же были забиты псковскими товарами. Улеглись, прикрылись суконными одеялами, что выдал владелец судна.
Ночью ладья шла не останавливаясь, лишь зажгли носовые и кормовые огни — масляные светильники в слюдяных фонарях. Видимо, кормчие на ладьях хорошо знали фарватер.
Утро выдалось туманным, промозглым, все ёжились от сырости и ветра. Ладьи сбавили ход, впереди сидел вперёдсмотрящий. Но как солнце поднялось повыше, туман рассеялся. К вечеру вошли в Нарову, и вскоре справа показался Иван–город. На противоположном берегу виднелась Нарва.