И вот тут-то всё и случилось. Услышав её голос, циклоп вздрогнул, поднял голову посмотреть, кто его зовет, поставил ногу, не глядя… Слега сломалась – Шура услышала треск, – циклоп взмахнул руками, тщась удержать равновесие, и при этом выпустил спасительную веревку.
Шура увидела только вытаращенный глаз да разинутый рот – циклоп даже вскрикнуть не успел, мгновенно уйдя в трясину с головой… Болото удовлетворенно вздохнуло, чавкнуло, на травяном ковре осталась безобразная черная прореха. Несколько пузырей медленно поднялись к поверхности и лопнули. Воцарилась тишина.
– Ой, мама… – прошептала девочка, пятясь. – Ой…
Ясно как день – если бы она не окрикнула Одноглаза, он смотрел бы, куда идет, и остался бы жив! А может, слега сломалась бы в любом случае, кто теперь скажет? Факт есть факт – циклоп погиб, и виновата в этом, скорее всего, Шура! И даже не ухни он в болото сразу с головой, она все равно ничем не смогла бы ему помочь: такую громадину ей не вытащить, а пока звала бы на помощь, топь уже засосала бы циклопа… Но от этих мыслей легче не становилось.
– Одноглаз… – Шура села, где стояла, на какую-то кочку, шмыгнула носом, пытаясь удержать слезы, а потом расплакалась. Она редко плакала, но сейчас не могла сдержаться – впервые у нее на глазах погиб… не человек, но живое разумное существо! Да что там, возилу и то было бы жаль, что говорить о несчастном Одноглазе! – Прости меня… я же не хотела!
«Вот так всегда, – подумала она. – Вот уж точно… хотела как лучше! Зачем я вернулась?..»
Сколько времени она провела вот так, размазывая по лицу слезу, Шура не знала. Только вдруг вспомнила – а отряд-то! Нужно догонять, иначе…
Она помнила, откуда пришла, и, шмыгнув распухшим носом и в последний раз посмотрев на страшную топь, отправилась вслед за людьми Нитмайи. И сразу же поняла, что следов почти не различает: примятая людьми и возилами трава уже распрямилась, лишь кое-где во мху еще виднелись провалы, оставленные оступившимися. Пока этого было достаточно, и Шура поспешила вперед. Наверно, надо было покричать, она так и сделала, но тут же сдалась: голос ее звучал слабо и глухо, будто сам здешний воздух гасил его.
Начал накрапывать дождь, и без того мрачное болото сделалось и вовсе неприютным. К тому же начинало смеркаться, а Шура прекрасно понимала, что в темноте никаких следов не найдет. Она и сейчас уже едва различала приметы, по которым можно было заключить – тут прошли люди. След, еще один, забрызганная грязью кочка, обломленная ветка – это, должно быть, проголодавшийся возила ее оборвал. Но примет становилось всё меньше, разглядеть их было всё труднее – пасмурное небо лежало на макушках деревьев, света едва хватало, чтобы разбирать, куда идешь! И то с трудом – Шура уже не понимала, была она на этом месте или еще нет? Видела это вот корявое дерево или похожее?
«Стой, – сказала она себе. – Так ты далеко не уйдешь…»
Самым разумным было, наверно, остаться на берегу трясины и подождать: обнаружив ее отсутствие, за ней вернулись бы… Наверно. А может, и нет, вон Одноглаза даже ждать не стали, а она кто такая? Так, лишняя обуза! Разве только Сашка заметит ее отсутствие, но это когда еще случится! Пока найдут место для ночлега, пока подтянутся люди Нитмайи… Да и то, Сашка в темноте почти не видит, вряд ли разберет, на месте Шура или нет!
Ночевать одной на болоте было страшно. Нитмайя не говорила, водятся ли тут опасные хищники, пожимала плечами – раньше ей не приходилось ходить через Брогайху, остальные тоже ничего толкового сказать не могли. Но ночью и заяц какой-нибудь может до полусмерти напугать! И наверняка тут змеи есть, а то и что потуже, а Шура даже костер развести не сможет…
«Точно, костер! – сообразила она. – Они вряд ли ушли далеко, остановятся – костер разведут. Не такой тут густой лес, чтобы огонь не увидеть! Хоть буду знать, в какую сторону утром идти, а может, докричусь всё-таки.»
План-то был хорош, но стоять на месте и ждать, пока совсем стемнеет, было нелепо и, опять-таки, страшно: как знать, что там прячется в трясине! И Шура пошла, как ей казалось, в нужном направлении, осторожно прощупывая дорогу перед собой тонкой жердью, предусмотрительно вытащенной из настила. Она устала, в ботинках хлюпала вода, – выливай, не выливай, толку-то? – хотелось есть, перекусывали-то на ходу, и совсем по чуть-чуть. Черные деревья смыкались стенами, между ними сгущалась темнота, и девочке казалось, что она то ли стоит, то ли кружит на одном месте – куда ни ткнись, везде одно и то же! А еще какая-то тень скользила между корявыми стволами… а может, просто разыгралось воображение.
Но вот ей удалось выбраться на более-менее твердую почву, и Шура сразу приободрилась. Может, получится пройти сколько-нибудь еще, пока не стемнеет окончательно. Во всяком случае, тут ночевать будет приятнее, чем на одинокой кочке посреди трясины!
Подумав так, Шура сделала еще один шаг, опрометчиво позабыв про свою жердину, и вдруг поняла, что нога не находит опоры, уходит в болотную жижу, а сама она заваливается следом. Прямо перед лицом оказалась темная поверхность, качнулась, Шура в ужасе взмахнула руками, пытаясь удержаться, в точности, как несчастный Одноглаз…
Что-то вцепилось ей в спину, ухватило за рюкзак – по счастью, лямки выдержали, – и без труда вытащило обратно на сушу. Неужто свои?..
Хватая ртом воздух – колени подгибались от пережитого страха, сердце колотилось где-то в горле, – Шура повернулась к спасителю.
Нет, это были не свои. И даже, – девочка сглотнула, – даже не человек, похоже.
Неизвестное существо было немногим повыше Шуры, оно любопытно смотрело на нее большими выпуклыми глазами без белка – время от времени веки без ресниц смыкались, будто раздвижные ставни. Кожа у существа оказалась зеленовато-коричневой, в каких-то узорах или разводах, гладкой, блестящей. Голова странной формы, вместо носа – лишь крохотный бугорок, ноздрей не разглядишь, и рот до ушей. Ушей, кстати, Шура не заметила. На голове существа что-то росло, но не волосы, точно – это что-то подрагивало, будто шевелилось само собой. Щупальца, что ли?..
– Спа… спасибо… – прыгающими губами выговорила Шура. А что еще можно сказать созданию, которое только что вытащило тебя из болота? Вот только знать бы, поймет ли оно!
– Человечек, – неожиданно отчетливо произнесло болотное чудо. – Не надо бояться, человечек.
Голос у него оказался странный, оно растягивало гласные, но не плавно, а будто заикаясь. Более светлая кожа на горле создания вздрагивала, горло надувалось и опадало.
– Вы кто? – шепотом спросила Шура. Может, не лучшее начало разговора, но что еще она могла сказать?
– Мы – куакки, – охотно ответило оно. – А люди называют нас болотниками, потому что мы живем на болоте, да, на болоте. А ты заблудился, человечек, люди ушли совсем в другую сторону!
– Откуда вы знаете? – удивилась Шура.
– Я смотрела, смотрела, – широкий рот растянулся в ухмылке. – Чужие пришли в Брогайху, надо было узнать, зачем они идут!
«Так, похоже, это женщина, – решила Шура. – А дальше-то что?»
– Они пришли не к куакки, сами по себе, – продолжала болотница. – Неинтересно, нет, неинтересно. А тебя я увидела там, у трясины, куда угодил большой человек!
– Это из-за меня он утонул, – у Шуры снова навернулись слезы на глаза. Она не стала уточнять, что Одноглаз человеком-то, похоже, не был. Какая теперь разница? – Если бы я не закричала, он бы шел осторожно и не провалился! Или не наступил бы на эту слегу! Я виновата…
– Ты? Ты не виновата, нет, не виновата, – болотница шлепнула широкими губами. – Ты разве не видела? Ах да, люди же не умеют видеть!
– Вы о чем? – нахмурилась Шура.
– Дерево было прочное, прочное! Оно не само сломалось. Это старая хамма подплыла и ждала добычу. Это она подкусила палку и качнула мост, вот как! Болото всегда берет свою плату, да, берет!
– Хамма? Что это? – нахмурилась Шура. Ей почудился тогда какой-то плеск, но она думала, это Одноглаз пытался выплыть…
– Хамма живет в трясине и ест, – пояснила болотница. – Она старая, старая и очень большая. Любит есть. Ей досталась хорошая добыча, хорошая!
С этим Шура могла бы поспорить, но не стала. Хотелось бы верить, что она не виновата, но кто разберет эту болотницу, правду она говорит или нет?
– А вы не знаете, куда пошли остальные? – спросила Шура. – Я хотела их догнать…
– Не догонишь, нет, не догонишь, – болотница закивала, как болванчик. – Темно, темно, а ночью людям не надо ходить по болотам, нет, не надо! Люди не умеют находить дорогу. Они пошли неверно, неверно!
– Они сбились с пути? – поразилась Шура. Вот так Джамдир!
– Не как ты, не как ты, – болотница издала странный звук, что-то вроде «ке-ке-ке», и девочка решила, что это смех. – Тот главный человек умный, он больше никого не потерял, но все-таки они заблудились, заблудились. Они в центре большой топи и долго будут идти. Короткие дороги через Брогайху знают только куакки, но мы не показываем их людям, нет, не показываем!
«И дальше что делать? – подумала Шура. – Сама я отсюда не выйду, а это чудо меня провожать вряд ли станет!»
– Пойдем, человечек, – сказала вдруг болотница. – Ты мокрая, а люди не любят быть мокрыми! Люди любят, когда тепло и сухо!
– Откуда вы столько знаете о людях? – спросила девочка, чтобы не молчать. Оставалось только идти за болотной жительницей: та передвигалась быстро, но останавливалась и поджидала Шуру, когда та отставала. И выбирала места посуше.
– Знаем, знаем, – уклончиво ответила та. – Люди приходят в Брогайху…
– Зачем? – удивилась Шура. Что хорошего может быть в болотах? – Что им нужно?
– Много, много всякого, – отозвалась болотница. – Травы, коренья, цветы Брогайхи нужны людям, а достать их могут только куакки, места знают только куакки… А люди взамен дают разное, разное интересное!
– Вон оно как… – протянула Шура. Интересно, с кем ведут торг куакки, с Тёмными или Светлыми? Или им всё равно? Как бы это выяснить? – И давно вы тут живете?
– Давно, давно, – кивнула та. – Брогайха была всегда, а куакки – нет. Те, кто жил тут раньше нас, говорят, весной, в пору икры, с неба упал черный огонь. Много, много икры погибло! – она огорченно булькнула. – Но сколько-то осталось, и появились головастики, и они росли, росли, и стали куакки! Теперь нас много, много!
«Выходит, тут целый болотный народ есть, а о нем мало кто слышал! – подумала девочка. – А может, Джамдир знает? Почему не сказал тогда?»
– Но мы теперь другие, – добавила болотница. – Другие, да…
– В смысле?
– Пора икры по-прежнему весной, – сказала та, – но головастики теперь растут внутри, внутри, а потом выходят в теплую воду!
Она довольно рассмеялась и похлопала ладонями по плоскому животу. Руки у нее четырехпалые, с длинными пальцами, а фигура – совершенно плоская, без намека на женские округлости.
«Это что же они, полулюди? – терялась в догадках Шура. – Или нет? Рыбы тоже бывают живородящими, но то рыбы, а это… ну да, лягушки они, как я сразу не поняла!»
Помотав головой, она решила, что сейчас не время и не место разбираться в особенностях физиологии куакки.
– Скоро придем, – сказала болотница, шлепая по грязи. Она была босиком, длинные ступни уверенно нашаривали кочки среди травы. Шура старалась ступать след в след, чтобы не провалиться. – Тебе повезло, человечек, ты пошла в сторону моего дома, а тут только одна трясина, да, одна…
– Меня Шурой зовут, – сказала девочка.
– Шур-рой… – не без труда выговорила та. Шура не стала поправлять, пусть зовет, как хочет. – А меня прозвали Куа-Тан. Это имя для людей, а по-нашему будет так…
Она издала какой-то непередаваемый звук, клокочущий или булькающий, завершившийся звонкой трелью. Определенно, это человек бы повторить не сумел.
– Пойдем, Шур-рой, пойдем, – торопила болотница, а девочка невольно замедлила шаг. Что это она так разогналась? И такие ли уж хорошие намерения у куакки? Кто их знает!
– А почему вы мне помогаете? – спросила она настороженно.
Куа-Тан остановилась, обернулась, приоткрыла широкий рот. Мимику ее понять было невозможно.
Но вот светлое горло дернулось, и болотница снова разразилась смехом.
– Ты думаешь, что идешь в ловушку? – спросила она. – Не бойся, Шур-рой, куакки не едят людей. Кто пробовал, говорит, невкусно, совсем невкусно!
Шура невольно шагнула назад.
– Пойдем, пойдем, – Куа-Тан решительно взяла ее за руку и потянула за собой. Прикосновение, против ожидания, оказалось не холодным и влажным, а почти обычным, человеческим. Только кожа на ощупь казалась странной. – Скоро ночь, а ночью в Брогайхе нехорошо быть далеко от дома! Вот и пришли…
– Куда? – завертела головой Шура.
– Вот же! – указала болотница, и в сгустившихся сумерках Шура еле-еле разглядела невысокий холмик. И где тут вход? – Люди не умеют видеть наши жилища. Входи, Шур-рой, входи!
Это был самый настоящий дом, умело укрытый от посторонних глаз: кустарники и травы превращали его в большую болотную кочку, но внутри оказалось тепло и уютно.
– Люди думают, что куакки живут в воде, – сказала Куа-Тан. – Так бывает, но не всегда, нет, не всегда! Головастики живут в воде, в пору икры мы живем в воде, и можем дышать в ней, но обычно ходим по суше. Мы любим воду, но тепло тоже, любим греться на солнце!
Шура с удивлением смотрела на небольшой каменный очаг, в котором весело плясало пламя. В домике не было окон, и наружу не прибивался свет.
– У людей мы научились разводить огонь, – пояснила болотница. – И теперь нам тепло, тепло! Даже зимой!
– Как хорошо! – вырвалось у Шуры. Только теперь она поняла, что больше не в силах сделать ни шагу. Хотелось упасть и умереть на месте и, видно, Куа-Тан это поняла.
– Рано, рано спать! – воскликнула она. – Ты грязная, а в доме не должно быть грязи! Сюда, сюда…
Болотница провела Шуру в дальний конец дома – он был длинным и низким, они едва не касались головой потолка, – открыла еще одну дверь.
– Иди туда, – сказала она. – Там вода, теплая, да, теплая. Сними одежду, брось там, ее надо вымыть, а я дам тебе другую.
«Выстирать,» – хотела сказать Шура, но сил возражать уже не было. Она сбросила рюкзак, сняла куртку и футболку, расшнуровала ботинки и с трудом стянула мокрые насквозь джинсы, противно липнувшие к телу, бросила на короткую траву: прямо от задней двери узкий бережок полого спускался в небольшой водоем. Может, это была часть болота, а может, специально устроенный бассейн, Шура не разглядела.
– Всё снимай, всё, – велела болотница, принесшая какой-то светильник, и сунула ей что-то вроде пучка сухой травы. – Иди в воду и смой грязь! Потом наденешь вот это…
Она что-то положила на бережок.
– Зачем вы?.. – спросила Шура. – Зачем обо мне заботитесь?
– Головастиков нельзя оставлять без присмотра, нельзя, – серьезно ответила Куа-Тан. – Люди странные, они бросают их одних. Так неправильно. Иди, иди! – она подтолкнула Шуру к воде. – И не пугайся – там мои головастики. Им будет интересно, да, интересно, но они тебя не тронут.
Девочка ожидала, что вода окажется холодной, но нет – она была даже приятной. Может, нагрелась за день? Или ей, замерзшей, просто так показалось?
Водоемчик оказался Шуре по грудь, не больше, и то если зайти на середину. Она окунулась с головой, потом вернулась на мелководье, села – вода снимала усталость, а пучок травы оказался неплохой мочалкой. Думать ни о чем не хотелось.
Что-то осторожно коснулось ее колена, и Шура вздрогнула. Посмотрела в воду – света хватало, чтобы различить темное округлое тело и длинный хвост, круглые глаза и широкий рот… «Головастики! – сообразила она. – Ничего себе!»
Головастик был размером с некрупную собаку, а взгляд у него оказался на редкость любопытным. Вот подплыл второй, покрупнее: у этого уже появились задние лапки… ножки, вернее. Зрелище было, мягко говоря… необычным, но Шура уже устала удивляться. Ну, куакки. Ну, головастики. Ну, выращивают куакки своих детей в пруду за домом. Подумаешь!